100 лет назад родился Сергей Иванович Смирнов, легенда отечественной фотожурналистики и гордость «Известий». Легендой он стал при жизни и, как положено в таких случаях, выступал героем мифов.
Один из них гласил, что Смирнов был блистательным фоторепортером, а другой известинский корифей, Виктор Ахломов, — такого же уровня фотохудожником. Над этим утверждением первым посмеялся бы Витя, как все называли Ахломова. Друг к другу они относились как великие примадонны — ревностно-уважительно. Делали общее дело, но с разных позиций. Если коротко и по-простому, Витя поэтизировал обыкновенных людей и обыденную жизнь, а Сергей Иванович приближал к этой самой жизни небожителей. Ему не было равных в политическом фоторепортаже самого высшего уровня, но снимал он и театральные вечеринки, и космонавтов на отдыхе, и весеннюю капель. Непосвященных его разносторонность поражала. Люди, хорошо знавшие Сергея Ивановича, ничему не удивлялись.
Его фотографии обладали чудесным свойством. Они нравились не только главредам, коллегам и читателям, но и, что редко бывает, тем, кто на них был изображен. В его кадре словно проступало самоощущение героя. Было у него глубинное чувство натуры, внутреннее знание того, как человек сам себя чувствует-представляет.
Одна из учениц Натальи Михайловны Дудинской рассказывала мне, что среди дорогих ее сердцу фотографий стояла, как она ее называла, спортивная. Народная артистка СССР была снята в позе attitude devant, но фоном был не класс и не сцена, а море и одета она была не в пачку или тунику, а в спортивные трусы и топ. По описанию я поняла, что речь идет о снимке Смирнова. Еще в бытность свою в Ленинграде он подружился с Дудинской и ее мужем Константином Сергеевым.
В бесшабашной, задорно улыбающейся спортсменке, рискованно балансирующей на залитом волной валуне, трудно признать некоронованную властительницу Кировского балета. И совсем по-другому с учетом этого снимка читается стенограмма обсуждения «Легенды о любви», самого яркого ленинградского балета 1950-х. Дудинская скептически высказывается о его акробатических эскападах, замечая, что смотреться они будут, если только у балерины красивые ноги. Ну конечно же! Речь не о коллегах, речь о себе и о мечте. Дудинская славилась своими ногами и грандиозно выглядела бы в шокирующем шпагате вниз головой. Но ее давно уже почитали царственной примой, а не дерзкой новаторшей, безошибочно угаданной молодым Смирновым.
Его тайное фотографическое знание безукоризненно работало и в отношении других, не столь знакомых персонажей. Был однажды такой случай. Одна народная артистка пожелала стать колумнисткой «Известий». Главный редактор, учитывая ее регалии и то, что отец актрисы был известинцем, дал добро и задание всячески помогать. Вместе с редактурой колонки на утверждение артистке были посланы отобранные фотографии. И получен ответ: текст — да, фото — категорически нет. На мой взгляд, актриса прекрасно выглядела как в жизни, так и в кадре, однако в качестве альтернативного я получила снимок, где она была моложе лет на тридцать. С трудом удалось договориться о «возрастном» фото, но все предложенные варианты отвергались. Отчаявшись, я отправилась к Сергею Ивановичу. С изяществом иллюзиониста разметав фотографии, он ткнул в одну, ранее мною забракованную: «Вот эта. Ей понравится, и нам не стыдно». С большими сомнениями отправила я его выбор колумнистке, и почти сразу пришел ответ: «Да!!!»
В профессии Сергей Иванович мог всё — свидетельство тому сотни негативов, хранившихся в его знаменитой фотолаборатории на пятом этаже. В последние годы «пушкинских» «Известий» она бездействовала. Фотокоры снимали на цифру. В разговорах мелькал термин «фотка», приводивший Смирнова в бешенство. «Фотки» (щелк — и порядок) по определению не могли быть конечной фазой почитаемого им фотопроцесса, для которого и существовало это огромное, мерцающее белым кафелем пространство.
Я бывала там по вечерам, когда в редакционной текучке наступал перерыв между сдачей текстов и визитом на верстку. Сергей Иванович уже отошел от активных дел, разбирал свой огромный архив и, если был в настроении, вспоминал былое — учитывая мою специализацию, театральное. Жаль, что я не записывала его рассказы — театр он любил, а к балету, о котором я писала, отношение у него было более чем теплое, родственное: жена Аля танцевала в знаменитом ансамбле «Березка».
Балет и людей балета, по моему убеждению, хорошо снимают либо завсегдатаи ежедневных классов-репетиций-спектаклей, либо бывшие балетные, телом чувствующие, как надо. Сергей Иванович не был ни тем, ни другим, но мало кто умел так насытить немой статичный кадр звуками, движением, смыслами. На мой взгляд, плывущий ход «Березки» он поймал точнее спецов, а портрет Юрия Григоровича 1987 года — вообще лучшее фотоизображение великого хореографа. Устланная цветами сцена, на заднем плане длинноногие «герлс» из «Золотого века», и в профиль (кадр из правой кулисы) — абсолютно отдельный от всего этого человек с отрешенным лицом, склонившийся в глубоком поклоне залу. Тайное знание Смирнова вновь подсказало ему безошибочную мизансцену: те, кто вокруг Григоровича, вскоре его предадут, те, кто наверху, поменяют фаворитов и только публика, зритель не изменит ему никогда.
В 2011 году «Известия» уехали с Пушкинской площади. В новых пространствах, сверстанных на манер опен-румов, Сергей Иванович бывал уже больной, ведомый под руку фотокором из молодых. С любопытством вглядывался, иронично интересовался: «Где же твой кабинет?», строго спрашивал, удается ли что-то серьезное делать или так, ерундой занимаешься, и, насмотревшись-наудивлявшись, уезжал. Было у меня стойкое чувство, что на новые реалии смотрел он как маститый кинорежиссер смотрит на неофитов, затеявших снимать кино на телефон.
Дни рождения «Известий» благодаря неутомимому Стасику Сергееву ветераны продолжали справлять на Пушкинской. На 99-летии газеты Сергей Иванович пообещал щелкнуть групповую фотографию ровно через год. Увы, 100-летие отметили уже без него, но с праздничным парадно-выходным изданием, посвященным славной дате. Фотографии Сергея Ивановича заняли там почетное место. Для более полного впечатления рекомендую его именной альбом «Профессия — репортер», вышедший в Санкт-Петербурге в 2008 году. Мое любимое в нем — зимние ландшафты Михайловского. Описывать их бессмысленно, словами ощущение величавого покоя не передать. Затертое «магия кадра» тоже ничего не скажет. Просто порадуюсь за тех, кто откроет их впервые.
Автор — доктор искусствоведения, профессор Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского
