«Приходится рвать мышцы, но, пройдя всё это, чувствуешь себя человеком»
Двигаться вперед, поглощать новую информацию можно, только выйдя из зоны комфорта, иначе навсегда остановишься на шести позициях, уверен Владимир Шкляров. Он гордится похвалой Григоровича, вспоминает «штучного» Форсайта и мечтает о «Вестрисе» Якобсона. 20 ноября на сцене Государственного Кремлевского дворца состоится творческий вечер, посвященный 20-летию сценической деятельности заслуженного артиста России. «Известиям» Владимир Шкляров рассказал о пауках на сцене, мужской харизме и открытых балету китайцах.
«В балете я пока не пешеход»
— Что покажете московской публике в юбилейный вечер?
— Программу мы составляли вместе с Андрисом Лиепой. Решили, так сказать, предъявить мои визитные карточки — шедевр Мариуса Петипа, акт «Тени» из «Баядерки» и украшение «Русских сезонов», «Шехеразаду» Михаила Фокина. Андриса, кстати, можно назвать хранителем «Шахерезады». Он этот балет восстанавливал и переносил в Мариинский театр. Мне вдвойне приятно еще раз поработать под его чутким руководством. Счастлив, что могу отметить свой сценический юбилей не только в родном театре, но и в Москве, в Кремле.
— Помнится, в тройчатку Фокина в Мариинском входили еще «Шопениана» и «Видение розы», и вам довелось танцевать во всех трех балетах.
— Признаюсь, хотел бы и в Кремле представить три отделения Фокина, с этого начинались наши переговоры с Андрисом. Но из-за технических сложностей, связанных с декорациями и кордебалетом, не получилось это сделать. В итоге остановились на «Тенях» и «Шехеразаде». Солор и Золотой раб — среди любимых моих партий.
— Вечер приурочен к 20-летию вашей творческой деятельности. Надо понимать, что наступил момент осмысления пройденного и перехода, так скажем, на другую работу?
— Возможно, многим бы этого хотелось, но в балете я пока не пешеход, есть еще порох в пороховницах (смеется). Со сцены уходить не собираюсь. Уже накоплен огромный сценический опыт, еще есть физические силы и очень хочется продлить этот баланс на максимально долгий срок.
— Цитата из вашего интервью 12-летней давности: «Знающий человек сказал мне: если ты хочешь протанцевать хотя бы до 35 лет, ты должен заниматься непрерывно». Сейчас вам немного больше, чем 35, значит ли это, что вы занимаетесь именно так?
— Ну что такое непрерывно… Есть класс театральный, ежедневные репетиции. Это большая нагрузка. Помимо этого, я занимаюсь «железом», пилатесом, специальными техниками по статике. В моем солидном по балетным меркам возрасте каждый день приходится рвать мышцы, по ощущениям это действительно так. Зато, пройдя всё это, чувствуешь себя человеком. На этом теле, как мы говорим, можно работать дальше весь день.
— Смотрю ваш послужной список. Десятки главных партий в балетах самых разных хореографов. Большинство исполнено в Мариинском театре, но вот такой знаковый для танцовщика балет, как «Спартак» Юрия Григоровича, — в Баварской опере. Помните этот спектакль?
— Конечно. Горжусь тем, что после премьеры в Мюнхене Юрий Николаевич взял меня за руку и сказал: «Не зря до сих пор зрители любят этот спектакль, не зря». Действительно, столько лет прошло, а спектакль живет — и благодаря потрясающей хореографии, и благодаря артистам, для которых по-прежнему счастье вживаться в эти образы.
— В чем для вас уникальность этой партии?
— В «Спартаке», как и во всех балетах Юрия Николаевича, в центре повествования — мужчина-герой. Он выражает себя посредством физической силы, выносливости, мужской подачи, мужской харизмы. Танцовщик должен быть готов все это продемонстрировать. Сейчас я, можно сказать, на пике творческих сил и не оставил мечты станцевать «Спартака» в Большом театре — там, где он был создан. Мечты же для того и существуют, чтобы когда-нибудь сбыться.
— Еще один великий хореограф — Леонид Якобсон, а в вашем мариинском репертуаре — Али-Батыр из его «Шурале».
— Очень хотел станцевать этот балет из-за «Танца охотников». Запомнил его со школьных времен. Уроки характерного танца у нас вела замечательный педагог Алиса Михайловна Строгая. Мы, парни, танцуя этот номер, настолько зажигались, что у меня в подкорке всегда сидело: это то, что я хотел бы показать на сцене. И, собственно, из-за него я и станцевал балет целиком. А мечтой моей остается исполнить «Вестриса», абсолютно гениальную миниатюру, которую Леонид Вениаминович поставил для Михаила Барышникова, с ней он выиграл Московский конкурс артистов балета в 1969 году. Я не один раз начинал ее готовить, но из-за каких-то досадных мелочей дальше не складывалось. Надеюсь, что рано или поздно «Вестриса» я покажу. Есть ощущение, что смогу интересно его сделать.
В балете «Головокружительное упоение точностью»
— Что скажете о «Головокружительном упоении точностью» Уильяма Форсайта? Как реагировало ваше классическое тело на его невероятные пластические эскапады?
— Билл Форсайт, конечно, абсолютно уникальный. У него всё штучно — начиная с видения и понимания танца и заканчивая дыханием и положением рук-ног. Но я тогда был довольно молодым артистом и не смог сразу впитать все это многообразие. Случалось и отрицание, и непонимание каких-то вещей. Тем не менее опыт был колоссальный. Этот балет всегда держал в абсолютно потрясающей физической форме. Шел он всего 11–12 минут, в зависимости от скорости фонограммы, но ты просто умирал, как будто трехактный спектакль станцевал. Абсолютно другая школа и безумно интересное в нее погружение. Очень хотелось бы поработать с Биллом сейчас, в нынешнем сознательном возрасте.
— «Инфра» Уэйна Макгрегора по телесным ощущениям похожа на Форсайта?
— Нет, вообще не похожа. Уэйн — такой физик-ядерщик, продумывает каждый ход, перестроение, поворот. Он иногда спрашивал перед репетицией: а кем ты сегодня будешь, каким насекомым? Теряешься, не знаешь, что ответить. А ему, например, нужно услышать, что ты будешь двигаться с повернутой головой, как паук. Не будешь ощущать в своем теле костей, смотреть в зал исключительно боком. На деле получается, что ты танцуешь своего насекомого, а картинка в целом выглядит абсолютно иначе. В этом, наверное, заключается кайф хореографии Уэйна — во многих моментах он додумывает за тебя, не дает расслабится, вместе с тобой становится участником действия.
Сцена из балета «Пробуждение Флоры»
— В вашем творческом багаже значатся два аутентичных спектакля — «Пробуждение Флоры» и «Карнавал», поставленные покойным Сергеем Вихаревым. Насколько плодотворно, на ваш взгляд, ретроспективное направление в балете?
— Сейчас довольно модно восстанавливать то, что было поставлено при государе-батюшке. Не знаю, насколько хорошо это смотрится, я в основном наблюдаю изнутри процесса. Думаю, что спектакли, отсылающие к нашей балетной истории, вполне имеют право быть. Но мне хотелось бы, чтобы основной акцент делался не на том, что было много лет назад, а на том, что происходит сегодня. Чтобы мы задавали себе новые векторы развития. Пусть не сразу всё получится, на пользу уже сама попытка поискать что-то новое, интересное. Оглядываясь назад, могу сказать, что двигаться вперед, поглощать новую информацию можно, только выйдя из зоны комфорта, иначе навсегда остановишься на шести позициях.
«Получать диплом, одаривая нужных людей, — не мой путь»
— Только что Мариинский театр завершил масштабные гастроли в Китае. Есть мнение, что из зарубежных зрителей самые отзывчивые — японцы, они просто обожают русский балет. А как реагировали на ваших «Дон Кихота» и «Лебединое озеро» китайцы?
— Принимали нас потрясающе. Для них, по-моему, огромное счастье, на эти три часа, пока идет спектакль, забыть о всем на свете и погрузиться в то, что происходит на сцене. После спектакля нас ждали, просили подписать фотографии, программки. Мне, кстати, показалось, что в сравнении с нашим прошлым приездом в Китай, а мы были там еще до пандемии, люди стали более открытыми, более, что ли, европеизированными. Они многим интересуются, любят русское искусство и балет, конечно же. Прием, повторюсь, был просто шикарный.
В сцене из балета «Ромео и Джульетта»
— В этом году Мариинский театр отметил юбилей Валерия Гергиева. Как часто вам приходилось танцевать, в то время как он стоял за пультом оркестра?
— Не часто, могу по пальцам пересчитать. Думаю, что самая яркая наша встреча произошла на спектакле «Ромео и Джульетта», который мы с Дианой Вишневой записали для лейбла «Мариинский». То, как там звучит Прокофьев в исполнении оркестра Мариинского театра под руководством Валерия Абисаловича, — это какая-то фантастика. Также мы с ним записывали «Золушку», где я тоже танцевал с Дианой. На гастролях в Нью-Йорке, в Бруклинской академии музыки у нас с Валерием Абисаловичем был «Блудный сын» — это опять же Прокофьев, и Чайковский — «Лебединое озеро».
— Верно ли говорят некоторые танцовщики, что маэстро, дирижируя балетом, полностью погружается в музыку и не обращает внимания на сцену?
— Если говорить о «Ромео и Джульетте», то мне это свойство Валерия Абисаловича было в помощь. Я наслаждался тем, как маэстро чувствует партитуру, и следовал за ним. Вся его трактовка, в том числе в плане темпов, акцентов, пауз, оказалась мне очень близка. Не возникал вопрос о том, что где-то я хотел бы двигаться быстрее, где-то медленнее, я просто вдыхал этот поразительный музыкальный воздух.
— Ваша жена — балерина. Занимаетесь одним делом. Фактически всегда вместе. Это хорошо для семейной жизни?
— Мне кажется, что так и должно быть, в этом смысле моя семья — эталон, пример для подражания. Самая ценная награда в моей жизни — моя жена и мои дети. Ничто с этим не может сравниться.
В акте «Тени» из балета «Баядерка»
— Традиционный вопрос артисту-родителю. Желаете ли вы, чтобы ваши сын и дочь пошли по вашим стопам?
— Да, вы здесь не оригинальны (смеется). Если захотят сами, препятствовать мы с женой не будем. Но, честно говоря, мне бы хотелось, чтобы ребята поискали себя в чем-нибудь другом. Немножко не то время, чтобы отдавать ребенка в балет.
— Программистом быть надежнее?
— Не уверен, что это настолько полярные специальности — балет и программирование (смеется). Думаю, задача любого родителя — дать ребенку максимальное представление о том, чему можно себя посвятить. Профессий — множество, выбирать предстоит им самим. Важно, чтобы то, чем занимаешься, приносило тебе удовольствие.
— В свое время, став премьером Мариинского театра, вы говорили, что хотели бы получить образование, связанное с организацией и управлением. Это удалось?
— При такой загруженности, как у меня сегодня, найти время на серьезное обучение, к сожалению, невозможно. А получать диплом, одаривая нужных людей, — не мой путь. Тем не менее намерения получить второе высшее образование я не оставляю. Думаю, что сделаю это.
Во время репетиции
— Тогда же вы упоминали о своей любви к футболу и футбольной команде Мариинского театра, в которой состоите. Продолжаете любить и играть?
— Конечно. Летом собирались, играли. Сын подрос, беру его на тренировки, играем вместе. Это такая хорошая отдушина. И пользуясь случаем, хотел бы передать привет своему большому другу Сергею Богдановичу Семаку. Очень надеюсь, что питерский «Зенит» в этом году выиграет очередное чемпионство.
— Сергей Семак бывает на ваших спектаклях?
— Да, приходит вместе с супругой. Учитывая напряженный график работы, это не часто случается, но мы стараемся подобрать удобную дату и пригласить друг друга в гости. Я к себе в Мариинский, а Сергей Богданович к себе, на «Газпром Арену». Желаю победы любимой команде. Только вперед!
Владимир Шкляров окончил Академию Русского балета им. А. Я. Вагановой (класс педагога В. И. Афанаскова) в 2003 году и был принят в труппу Мариинского театра, с 2011 года — премьер. Исполняет главные партии в спектаклях классического и современного репертуара. Лауреат международных конкурсов. В сезоне 2016–2017 года был премьером Баварского государственного балета. Заслуженный артист России.
