«Ельцин начал говорить... и захрипел от страха»
Ходила в театр настолько много, что могла спеть и за баса, и за тенора. Боялась выступать с Муслимом Магомаевым и не умела обращаться с веером. 80-летие народная артистка СССР Тамара Синявская встречает в прекрасной творческой форме. Нашему корреспонденту она рассказала о том, почему выступала на конкурсе им. П.И. Чайковского с температурой, причем тут Екатерина Фурцева и чего однажды испугался Борис Ельцин.
«А вдруг в зале сидит человек, который тебя не любит?»
— На ваш взгляд, сложно стать профессиональным певцом?
— Вы не представляете, какая это профессия, сплошные нервы. Вы когда-нибудь выходили на сцену?
— Да. Очень страшно.
— Вот именно. Однажды на сцену Большого театра вышел Борис Николаевич Ельцин, начал говорить… и захрипел от страха, потом объяснил: «Я даже не думал, что это так страшно».
Выходишь и не знаешь, сомкнутся ли связки, не прилетит ли какая-нибудь мысль: а вдруг в зале сидит человек, который тебя не любит? Представьте, это тоже лезет в голову. Потому что сцена — это коррида. Ты один на один с публикой.
— Как научиться не бояться сцены?
— Никак. Надо владеть профессией, поэтому певцы так долго учатся. Голос тебе дан, ты в классе заливаешься соловьем, выполняешь все требования педагога, но это всё надо довести до автоматизма. Тогда, как только начинаешь петь, при любых обстоятельствах включается мышечная память. Я вам и сейчас любую партию спою, правда, пониже, хватит уже голосить (смеется). Еще очень важно выучиться актерскому мастерству.
Все партии в Большом театре со мной репетировал Борис Александрович Покровский — главный режиссер ГАБТа. У него были такие, например, требования: здесь нужно вообще без голоса спеть, не кричи, замолчи, тебя и в последнем ряду услышат, надо только всё это наполнить.
А как это я без голоса спою? Благодаря Борису Александровичу я поняла: надо учиться дальше. Он мой учитель не только в том, что касается сцены и драматического состояния. Для меня он стал именно гуру, потому что заставлял думать, объясняя задачи на жизненных примерах.
Народная артистка РСФСР Тамара Синявская в роли княгини и заслуженный артист РСФСР Владислав Пьявко в роли князя в сцене из оперы «Русалка»
— Помните свои первые партии?
— В «Царской невесте» я была Дуняшей, потом меня «повысили в должности», я стала Любашей. Я все партии наизусть знала, и в театре это запомнили. Однажды раздался звонок: «Тамара, не выручишь? Утренний спектакль «Царская невеста».
Я согласилась, а роль была такая (поет): «Боярыня, царевна пробудилась». Нужно было выглянуть в дверь, даже не гримируясь. Так в этой опере у меня добавилась еще Сенная девушка. Позднее я там практически все партии спела, кроме: «Ишь, вечер-то какой, как будто лето…» — это исполняла шикарным голосом Вероника Ивановна Борисенко. У нее самое красивое меццо-сопрано было в Большом театре — ее голос я ощущала горлом, это мне подходило.
— Как это — ощущать горлом?
— Бывает, что голос хороший, но кто-то скрипит, кто-то пищит, кто-то гудит, кто-то звенит, а тут лёг — и всё, полное созвучие. Мы на сцене с Вероникой Ивановной встречались в «Семене Котко», она там пела уже возрастные партии. Я с большим почтением к ней относилась. Мало того что красивый голос, она была очень приятным человеком.
«Ну-ка сделай вот так, как царица!»
— Работать в Большом театре — чем это было для вас?
— Я не работала в Большом театре, я жила и живу в нем до сих пор. И в мечтах остаюсь в ауре тех людей, которые меня окружали. От них я получала жизненную энергию, ум, талант, которыми их Господь наделил.
Тогда все оперы шли на русском языке, и все партии я знала наизусть. Не потому, что сидела и учила, но я настолько много ходила в театр, что могла спеть и за баса, и за тенора. Мне было очень интересно. А как могло быть неинтересно, если на сцену выходили Сергей Яковлевич Лемешев, Иван Семенович Козловский, иногда Марк Осипович Рейзен.
Моя жизнь в Большом театре была потрясающая, хотя и очень трудная, потому что театр есть театр.
«Ой, как ты сегодня замечательно пела, совсем без голоса осталась» — такие моменты я наблюдала очень часто, особенно когда юная была. Меня не принимали во внимание и говорили при мне всё, а я это переваривала и в ужасе была. Пожаловаться маме не могла, она бы сказала: я тебя предупреждала.
Певицы Елена Образцова и Тамара Синявская
— Был ли кто, с кем вы могли поделиться?
— Поначалу было трудно, но потом моей подружкой стала Маквала. С Леной было сложнее — она много гастролировала, мы очень редко виделись, хотя испытывали друг к другу настоящие дружеские чувства (Маквала Касрашвили и Елена Образцова — солистки Большого театра. — «Известия»).
— Несколько дней назад завершился XVII Международный конкурс имени П.И. Чайковского. Вы в свое время победили на четвертом по счету соревновании. Нравилось ли вам быть конкурсанткой?
— Первый тур конкурса Чайковского я пела буквально через три дня после премьеры «Оптимистической трагедии» в Большом театре, она мне была засчитана как диплом в ГИТИСе. Простудилась и в итоге выступала с температурой. Это был потрясающий конкурс, наши так рванули, что заняли первые пять мест, а мы с Леной разделили золото.
Вообще-то, я участвовать не собиралась, но нужно было, как мне было сказано, усилить группу. Я спросила министра культуры Екатерину Алексеевну Фурцеву, которая нас курировала: «А что усиливать-то, ведь Лена Образцова уже есть?» Она ответила: «Надо застолбить второе место. На всякий случай, потому что группа очень сильная приедет из Америки».
В жюри была Мария Петровна Максакова, которая пригласила меня домой, рассказала о традициях старого Большого театра и о том, как я пела.
— Тамарочка... — говорила она, будто декламируя со сцены, как и другие артисты ее поколения, — приготовьтесь, что в театре всегда были двойники: Лемешев – Козловский, Давыдова – Максакова. У вас, наверное, будет Образцова – Синявская.
Я говорю: «И что? Я готова к этому, мне так нравится, как они поют». И сразу сняла все разговоры. Она всё поняла, потому что умная была женщина и у нее был очень хороший вкус.
Она была всегда потрясающе одета, и в жизни, и на концертах. У нее всё было продуманно. Это она сказала мне: «Никогда не уходите со сцены спиной — скучной спиной. Оставляйте улыбку в зале. Под аплодисменты идите, чтобы зрители вас запомнили, только в самый последний момент ныряйте в кулису».
Елизавета Павловна Гердт тоже учила, как надо себя вести на сцене: «Деточка, вы не умеете кланяться. Вы отпоете и как пионерка стоите. Разведите руки в стороны и сделайте книксен».
Потом Марина Тимофеевна Семенова полгода со мной репетировала «Кармен», и Сережа Радченко, который научил меня играть на кастаньетах, — я до сих пор могу всё это делать. Роль Кармен у меня была сделана от первого появления до последнего вздоха.
Сцена из спектакля «Кармен»
— Что вам еще говорила Семенова?
— Как встать, плечики расправить, головку повернуть. Потом я уже сама к ней обратилась за помощью, когда пела Марину Мнишек в «Борисе Годунове». Эту роль противной гордой полячки, которая распевает самозванцу, я не хотела петь, но по репертуару она была мне необходима.
Марина Тимофеевна меня подготовила — как выйти, как поклониться, чтобы зал встретил аплодисментами. А Борис Александрович продолжил: «Ты с веером не умеешь, что ли, обращаться? Ну-ка сделай вот так, как царица».
Все пытались мне помочь, потому что я с удовольствием ждала помощи и всё запоминала. Когда человека просишь помочь, ты тоже должен что-то свое сердечное отдать.
«Муслим себя слушал очень придирчиво»
— Вы слушаете свои записи?
— Не люблю смотреть, как выгляжу со стороны, не могу себя слушать и долгое время этого не делала, потому что мне казалось, что на самом деле я пою совсем по-другому.
Володя Атлантов тоже говорил, что ему не нравилось, как он поет. Муслим себя слушал очень придирчиво, но мы все слушали, как взяли ноту, а он слушал как музыкант. Поэтому у него не было проколов: ария, романс, песня или джаз — возьмите всё что угодно, у него всё-всё-всё в стиле. На любой его вещи знак качества — у него был потрясающий слух.
Заслуженная артистка РСФСР Тамара Синявская и народный артист СССР Муслим Магомаев во время съемок праздничной новогодней программы «Голубой огонек»
— С Муслимом Магомаевым вы шли по жизни почти 35 лет. Меломаны с ностальгией рассказывают о ваших совместных концертах. А что сохранила ваша память?
— Я сначала боялась с Муслимом выступать — на него шла определенная публика, которая знала его по каким-то эстрадным номерам, но никто не вспоминал, что он, например, был шикарным Фигаро. Никто. Из-за того что я пела классику, он пел Фигаро.
Поскольку он пианист и владел не только вокальным, но и пианистическим мастерством, проблем у меня не было. Хочу я спеть Кармен — пою Кармен, хочу спеть Любашу — пою Любашу. Ну и, конечно же, неаполитанские песни. Он обожал итальянское пение и привез из Италии два чемодана записей Джильи, Ди Стефано и многих других.
В Москве мы приглашали друзей, устраивали им конкурсы, ставили пластинки теноров и обсуждали. У нас был такой филиал «кабинета Неждановой».
— Вы заведуете кафедрой вокального мастерства в ГИТИСе, ведете оперные мастер-классы. Какие советы даете вокалистам?
— Не называйте певцов вокалистами. Мы имеем дело с оперными певцами, а вокалисты — те, кто поет всё подряд, не задумываясь, о чем (смеется). Вот видите, педагогика у меня в крови, я очень хотела быть учительницей, я это люблю.
Если чувствую, что человек нуждается в помощи, даже если он сам стесняется обратиться, обязательно помогу. Некоторые во время мастер-классов оборону держат до последнего, но в конце и они поддаются.
Мастер-класс — это почти как выход на сцену. Оркестра нет, дирижера нет, остаешься один на один с залом. Вот и всё. Когда я только начинала преподавать, Муслим шутя говорил: «Ты — Макаренко, советуешь так, как будто они тебя спрашивают». А мне действительно кажется, что спрашивают, потому что я делюсь тем, в чем разбираюсь.
Тамара Синявская окончила Музыкальное училище при Московской консерватории (класс Л.М. Марковой, затем О.П. Померанцевой). Учебу в училище совмещала с работой в Малом театре — пела в засценном хоре. В 1970 году завершила обучение на факультете музыкальной комедии ГИТИСа (класс Д.Б. Белявской).
