«Обычный оркестр без электроники в кино уже не работает»
Денис Мацуев и Ильдар Абдразаков. Михаил Пореченков и Игорь Верник. Классика, балет и джаз. В Клину стартовал IX Международный фестиваль искусств П. И. Чайковского. Ярким акцентом в программе 24 июня обещает стать музыкально-драматический спектакль «Истории любви» по рассказам русских писателей — совместный проект МХТ им. А.П. Чехова и ансамбля «Солисты Москвы» под управлением Юрия Башмета. Накануне клинской премьеры автор музыки к постановке композитор Кузьма Бодров рассказал «Известиям» о творческой команде, уморительных темах и близких людях.
«Приходится лавировать, как на минном поле»
— «Истории любви» открыли программу юбилейного года Художественного театра. Как далось вам вхождение в этот проект?
— Проект планировался давно, но команда «старт» была дана резко, буквально за два месяца до премьеры. Мне на огромной скорости приходилось погружаться в литературные источники. Большинство я знал, но с чем-то познакомился впервые. Например, «Рассказ о безответной любви» Максима Горького стал для меня открытием и сильным впечатлением.
Конечно, идея постановки меня вдохновила, потому что это про любовь: счастливую, неразделенную, родительскую. О ней очень интересно высказаться в музыке. Работать было сложно и увлекательно. У нас сложилась сплоченная творческая команда, а я старался подстроиться музыкально под индивидуальность каждого актера.
— Нет ли в планах сделать из музыки к «Историям», например, сюиту, чтобы она продолжала звучать вне театра?
— Есть музыкальный материал, который мне дорог. Но он не весь подходит для сюиты. Как раз в музыке к рассказу Горького одна тема уморительно, изматывающе повторяется — это специальный ход, но он воспринимается именно с текстом. Если слушать музыку отдельно, получатся неинтересные повторы.
— Можно ли назвать «Истории любви» мелодекламацией?
— Ее как таковой там нет. Актеры читают. Но, например, у Авангарда Николаевича Леонтьева благодаря широкой амплитуде голосовых регистров очень подвижная интонация, и действительно есть ощущение, что он мелодекламирует, так здорово ему удается встраиваться в музыкальную партитуру. А если говорить о формате в целом, то это, наверное, просто чтение текстов под музыку.
Авангард Леонтьев в спектакле «Истории любви»
— Что добавляет к просто чтению музыка?
— Иногда она передает то, что между строк, иногда отражает действие, отсутствующее на сцене. Но когда идет речь о трагедии или драме, их не всегда надо соответствующе комментировать. Хотя в номере по Горькому мы пошли на это. Там сильный эмоциональный удар, и это самая длинная и тяжелая пьеса, но и в ней есть выходы в абсолютно светлую музыку.
Мы долго и скрупулезно лепили форму, надо было понять, когда замолчать оркестру, а когда — чтецу-актеру, чтобы музыка за него договорила. Партитура вся испещрена репликами: «остановиться», «продлить», «подождать фермату», «подождать до такого-то слова». Приходится лавировать, как на минном поле — везде тебя ждет какая-то задача или опасность попасть не туда.
— Композитор может передать в музыке чувства, которые сам не испытывал?
— Думаю, может. Но мне кажется, каждый человек испытывал боль расставания — с друзьями, с родителями, с родным местом. Обязательно кто-то влюблялся: в детстве ли, в юности. У всех, наверное, было ощущение боли в груди, когда человеку не хватает другого человека.
— То есть вы проецируете одно чувство на другое?
— Да. Но, с другой стороны, вот, например, композитор Рихард Штраус. И его совершенно чудовищные по эмоциям оперы «Саломея» и «Электра», где волосы дыбом встают и от сюжета, и от того, как мощно он написан. Там демоны плещутся. А посмотрите на него, вы видели, как он дирижирует? Абсолютное спокойствие. И по жизни он был очень уравновешенным человеком.
В то же время из самых скорбных музык у Моцарта — это вторая часть Концертной симфонии для скрипки и альта с оркестром. Она написана после смерти матери, и боль расставания, конечно, в ней отразилась.
Кузьма Бодров (в центре)
«Увидеть живьем Юрия Башмета было равносильно чуду»
— Вы работаете с Юрием Башметом. Недавно он представил вас «Известиям» как одного из самых интересных отечественных авторов. Как сложилось ваше сотрудничество?
— Юрий Абрамович для меня близкий дорогой человек, не только по-музыкантски. Первый раз я встретился с ним в Киргизии, когда еще был студентом музыкального училища. Он приехал в Бишкек на гастроли с «Солистами Москвы». За кулисами я подошел за автографом. Увидеть живьем легенду для меня было равносильно чуду.
Потом я поступил в Московскую консерваторию в класс Александра Владимировича Чайковского, выдающегося русского мастера, композитора. И он, будучи щедрым к своим ученикам, познакомил меня с Юрием Абрамовичем. Тот запомнил меня и, когда я уже выпустился и начал преподавать, доверил сделать компиляцию из произведений, связанных с Великой Отечественной войной. Так у нас зародилось сотрудничество, а позже и человеческая дружба.
— Есть ли у вас новые заказы от маэстро?
— Сейчас мы работаем над юбилеем МХТ имени Чехова. Готовится довольно серьезная программа, я задействован как композитор. Кроме этого, в процессе создания квартет для «Солистов Москвы»: у них внутри коллектива образуются ансамбли и вот, в частности, есть квартет. Это фантастический уровень — все музыканты на вес золота.
Состав спектакля «Истории любви»
— У Юрия Абрамовича дочь-пианистка и внук-скрипач. Не поступал ли вам заказ на сочинение для семейного ансамбля?
— Да, пишу произведение для фортепиано, скрипки и альта. Работа идет не быстро, урывками. Потому что не специально к какому-то концерту пишется, а в удовольствие.
«Пишу музыку так, как писал бы режиссер, если бы умел это делать»
— Вы также пишете музыку для кино. В чем разница между написанием театральной и киномузыки?
— Я в киномире скорее гость. Да, действительно сотрудничаю с интересными крупными режиссерами — Лунгиным, Кравчуком. Но я не нахожусь в этом цехе — там, где работают суперпрофессионалы, такие как Артем Васильев, Иван Бурляев, Юра Потеенко, каким был Эдуард Артемьев.
Кино от театра, пожалуй, отличается тем, что в театре не обязательно должна быть музыка. Кино без нее не обходится. Но в нем гораздо сложнее. Нужно уметь написать саспенс, например. То есть выразить в музыке погружение в тревожное состояние, чувство страха, причем разной интенсивности. В театре такого почти не бывает.
— Создаете ли вы электронную музыку?
— Да. Но я не люблю грохот, мигания. Не воспринимаю. Но без электроники сейчас не обойдется ни одно кино. Поэтому когда пишется оркестр, студия приглашает специалиста-электронщика, которому я объясняю, что необходимо сделать. Иногда рисую схемы. Например: один электронный пласт — звучание шумящих рельсов, другой — металла. Он это воплощает, а я утверждаю итоговый вариант. Только так живой оркестр становится современным. Обычный оркестр без электроники в кино уже не работает.
— Получается, в кино у композитора больше свободы?
— Не совсем. Объемнее задание. Свободы не так много. Я выступаю проводником — пишу музыку так, как писал бы режиссер, если бы умел это делать. Он главный. Бывает, кто-то сильно вмешивается в процесс, а кто-то принимает то, что есть.
«Гонорары вдохновляют»
— Есть ли конкуренция среди современных композиторов?
— В подобных случаях у меня скорее срабатывает хорошая творческая зависть, желание сочинить что-нибудь того же уровня.
Меня восхищает Александр Чайковский. Не потому что он мой главный учитель по жизни, а потому что у него бывают невероятные попадания. Очень нравится Родион Щедрин, многие вещи Софии Губайдулиной. Недавно открыл для себя замечательного композитора Петра Климова. Услышал его на «Тавриде-арт». Он скромный, не афиширует себя, но в его пьесах масса изобретательности и юмора.
— Шостакович говорил: «Если можешь не писать музыку — не пиши». А какая лакмусовая бумажка композиторского призвания у вас?
— Даже не думаешь, хочешь сочинять музыку или нет, это происходит само собой, это часть жизни. Настает момент, когда ее надо писать. Может, ты не хочешь сочинять, хочешь поваляться. А в договоре прописана дата и что будет, если ее просрочишь, особенно в кино. Там за каждый день простоя идут большие штрафы.
Но гонорары вдохновляют. Когда знаешь, что тебе хорошо заплатят, почему-то какой-то прилив сил появляется. Просто начинаешь в себя верить. Думаешь, раз ко мне такое серьезное отношение, значит, я это могу.
Кузьма Бодров и Юрий Башмет
— Композитором рождаются или у вас был выбор, кем стать?
— У меня с детства было два сильных увлечения. Первое — фортепиано. Меня магически тянуло к клавишам. Я играл на пеньке, изображая на дощечке клавиатуру. В гостях у бабушки (у нее был инструмент) сводил соседей с ума: весь день мог бренчать.
А второе увлечение — хирургия. Моя мама была врачом. Я ходил к ней в госпиталь, смотрел на перевязки. Дома делал операции игрушкам. Но меня развернуло в музыку резко. Стал писать довольно рано, с 11–12 лет. Поначалу это было подражание произведениям, которые я играл на скрипке.
Счастье, что мне везло с преподавателями. У меня был прекрасный первый учитель — Муратбек Бегалиев, который основал консерваторию в Киргизии. Замечательный человек, мы с ним до сих пор поддерживаем связь.
Кузьма Бодров окончил Московскую консерваторию в 2005 году (класс профессора Александра Чайковского). Автор оперы, симфонических и камерных сочинений, киномузыки и музыки к театральным постановках. Преподает в МГК имени П. И. Чайковского, РАМ имени Гнесиных, РАТИ-ГИТИС и образовательном центре «Сириус» в Сочи. Участник мастер-классов Р. Щедрина, А. Пярта, Ю. Буцко.
