Наука о международных отношениях сравнительно просто решает вопрос о конфликтах между великими державами. Их столкновения по поводу интересов и ценностей могут иметь в качестве практического воплощения вопрос о судьбе той или иной территории, но в основе неизменно находится проблема безопасности. Контроль над территорией здесь имеет второстепенное значение, а природа противоборства касается общих вопросов влияния на международную политику и выживания его участников в стратегической перспективе.
Такие конфликты, военные или дипломатические, часто превращаются в серьезные войны. Однако в силу сравнительной сопоставимости возможностей противников и, что самое главное, их превосходства над остальными конфликт протекает и решается в рамках двусторонних отношений. Они одинаковы по своей природе и факторам, определяющим их протекание. Они шаблонны и легко доступны для прогнозирования при помощи методологических инструментов науки о международных отношениях.
Несколько более сложно дело обстоит в случаях, когда речь идет о государствах, не представляющих в силу своих совокупных силовых возможностей серьезного значения для международного баланса сил. Такие конфликты не считаются фундаментальными с точки зрения интересов их участников и происходят вокруг совершенно конкретного повода, в качестве которого всегда выступает территориальный вопрос.
Противоборствующие стороны не претендуют на то, чтобы решить в ходе конфликта свои базовые вопросы безопасности — они в любом случае зависят не от их воли, а выживание малых и даже средних государств остается производным от общего развития международной ситуации. А поскольку в центре находится совершенно конкретный вопрос, возникающий в уникальных обстоятельствах, то и судьба каждого из таких конфликтов уникальна.
Весьма вероятно, что международная политика на Южном Кавказе вступает сейчас в новый этап своего развития, характеризующийся завершением в том или ином виде наиболее крупного и известного регионального конфликта вокруг Нагорного Карабаха. Противостояние по поводу судьбы этого населенного армянами региона внутри Азербайджана оказалось центральным фактором всей региональной жизни на протяжении уже более чем трех десятилетий. По сути, оно представляло собой важнейший фактор развития двух соседних государств после получения ими независимости в 1991 году, формировало их систему внешнеполитических интересов, определяло развитие политических систем, экономических связей и военной организации.
В целом становление новых независимых государств на пространстве бывшей Российской империи и СССР стало последним этапом этого процесса, разворачивавшегося на протяжении большей части XX века и имевшего глобальный характер. Его отличительной особенностью было то, что новые страны возникли не в результате процесса распада колониальных империй, как это произошло в Африке, Азии и намного раньше в Латинской Америке, а на основе уже формально суверенных субъектов международных отношений в составе СССР.
Другими словами, их территориальные пределы определялись не по мере появления этих государств, а намного раньше — в процессе установления границ между союзными республиками. Единственный известный нам аналогичный пример — это судьба федеративной Югославии, прошедшей в 1990-е годах через серию кровопролитных войн, главной функцией которых стало этническое размежевание. Однако в этом случае основные конфликты были разрешены достаточно быстро в силу того, что США и ведущие державы Европейского союза смогли определить свою позицию и добиться поражения одной из противоборствующих сторон, хотя и в данном случае судьба Боснии и Герцеговины, а также Косово остается пока не до конца определенной.
В случае с пространством бывшего СССР все территориальные конфликты, возникшие в момент распада единого государства, оказались, согласно принятому жаргонному выражению, «замороженными», то есть не имеющими определенного исхода на протяжении долгого времени. Сейчас мы можем стать свидетелями того, как этот этап подходит к своему завершению. Основная причина того, что ситуация в Приднестровье, отношениях Грузии и ее бывших автономий, а также до последнего времени в Нагорном Карабахе не разрешена, состоит в отсутствии ярко выраженной внешней силы, способной принудить одну из сторон к поражению. Нравится нам это или нет, но история практически не знает примеров того, чтобы конфликт, в центре которого находился этнический и территориальный вопрос, был бы разрешен к обоюдному удовлетворению противоборствующих сторон. Его исход всегда несправедлив, и вопрос только в том, может ли результат свершившейся несправедливости поддерживаться достаточно продолжительное время.
Государства Западной Европы также прошли через этап определения своих этнических границ. Точно так же, как для СССР не имела принципиального значения принадлежность той или иной территории к определенной союзной республике, средневековая европейская система не знала четкого национального размежевания. Поэтому на этапе формирования в ней современных национальных государств они также столкнулись с этой объективной проблемой. В большинстве случаев она была решена насилием, произошедшим в условиях больших и малых войн. Особенно важную роль здесь играли две мировые войны прошлого века, в результате которых значительные массы населения оказались искусственно перемещенными с территорий, занимаемых ими прежде. Именно поэтому для стран Западной Европы жесткое этническое размежевание не воспринимается настолько трагическим — они сами прошли через это на протяжении последних 200 лет.
В случае же с пространством бывшего СССР такой сценарий оказался невозможным, поскольку не был определен вопрос о безусловном силовом лидере, интересы безопасности которого определяют судьбу малых и даже средних соседей. Страны Запада стремились решить проблемы в Молдавии, Грузии или вокруг Нагорного Карабаха привычным для себя способом — через поддержку жестких сценариев в отношении национальных меньшинств, но не могли это сделать в полной мере в силу присутствия российского фактора.
Сама Россия также не была готова выступать в качестве авторитета, способного навязать неизбежно несправедливое решение одной из сторон. Это стало для нее возможным только в одном случае — с бывшими грузинскими автономиями Абхазией и Южной Осетией, непосредственно примыкающими к российской территории. В двух других случаях — Приднестровье и Нагорный Карабах — российское влияние было достаточным для того, чтобы Запад не смог реализовать свой сценарий, но не настолько доминирующим, чтобы она могла самостоятельно решить спорные ситуации, тем более что Россия не готова исходить из презумпции неизбежной несправедливости при решении такого рода конфликтов.
В результате их участники оказались в большей или меньшей степени предоставлены сами себе. Особенно это касалось конфликта именно вокруг Нагорного Карабаха, где в отличие от Приднестровья не было до ноября 2020 года российского военного присутствия. Да и появилось оно там только после того, как стратегическое направление развития этого конфликта было определено в ходе силового столкновения его важнейших участников — Армении и Азербайджана — осенью 2020-го.
Таким образом, карабахский конфликт действительно стал тем самым примером, где непосредственное влияние внешних могущественных игроков оказалось минимальным. Это и явилось, по всей видимости, причиной того, что он развивается в рамках двусторонних отношений между основными конфликтующими сторонами. Внешние силы, даже самые могущественные, не могут оказать на его эволюцию решающего влияния. Однако то, насколько устойчивым окажется все более вероятное сейчас решение, нам еще предстоит увидеть.
Автор — программный директор клуба «Валдай», научный руководитель Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
