Один выдающийся историк кино сказал об Эйзенштейне, что он прожил три жизни: первую — реальную, физическую; вторую — жизнь после смерти, когда его наследие заново открывали, переосмысливали, но и отвергали тоже; наконец, третья жизнь — это когда художник становится уже мифом.
В случае с Тарковским этот процесс оказался спрессован во времени. Режиссер, которому сегодня было бы сегодня 91, доживи он до наших дней, «мифологизировался» уже давно. Своим новым фильмом Николай Бурляев, сыгравший в «Ивановом детстве» и «Страстях по Андрею» («Андрее Рублеве»), делает следующий шаг: представляет Тарковского как святого. Или, по крайней мере, мученика и пророка. Насколько это справедливо и помогает ли понять суть творчества гения?
«Боже! Чувствую приближение твое!» — документальный фильм со вполне кинотеатральным хронометражом (недаром он сегодня выходит в прокат) и впечатляющим размахом съемок: здесь и подводные сцены, и компьютерная графика, и множество локаций — в том числе, Юрьевец, где родился Тарковский, и Завражье, где его крестили. Один из самых интересных эпизодов — в Судзали, где снималась история про колокол в «Андрее Рублеве». Бурляев показывает на высокий склон: вот здесь ему, игравшему Бориску, надо было катиться с обрыва — по-настоящему, невзирая на камни, коряги и колючие кусты. А режиссер требовал повторять это снова и снова…
Впрочем, основное содержание фильма — не рассказ о съемочных буднях и не воспоминания Бурляева о работе с мэтром (тогда еще — вполне молодым режиссером), но размышление на тему религии в творчестве Тарковского. Всё оно, по мнению автора, так или иначе посвящено Богу, сакральному, да и сам Андрей Арсеньевич — почти святой. Напрямую это не говорится, но Бурляев пересказывает свои сны, в которых ему является Тарковский с небес, и даже название, взятое из дневниковой записи, вызывает ассоциации чуть ли не с Христом. Народный артист РФ подкрепляет свои соображения многочисленными цитатами из «Мартиролога» Тарковского, хотя наиболее убедительным аргументом становятся, конечно, образы из его фильмов.
Действительно, Тарковский в своем творчестве всегда стремился к метафизическому, которое, однако, могло приобретать разные воплощения. Океан в «Солярисе» — без сомнений, высшее начало, но Бог ли? А Зона в «Сталкере»? Как вера проявляется в «Зеркале» (музыка из баховских «Страстей по Иоанну» — пожалуй, а еще?) или в «Ивановом детстве»? На то он и гений, что вместить его работы в прокрустово ложе одной темы едва ли возможно. Семья, мораль, совесть, прошлое и будущее, дом, любовь — про всё можно сказать: «Тарковский снимал об этом!» И подкрепить свое мнение киноэпизодами и выдержками из его прямой речи. Только приблизит ли такая позиция к пониманию феномена режиссера?
Напрашивается ответ — «нет». Но и он был бы не совсем верным. Поскольку еще одно свойство мира, созданного гением, — его непознаваемость как целого. Мы можем в лучшем случае увидеть какую-то грань, исследовать эту Вселенную с точки зрения того или иного аспекта. Потому и появляются все новые концепции творчества Шекспира, Баха, Леонардо, хотя со времени создания их произведений прошли уже сотни лет. Имя Тарковского, безусловно, в этом же ряду. И если Николай Бурляев помогает нам увидеть религиозную составляющую его картин — замечательно. Главное при этом — не забывать, что Тарковский может быть и совершенно другим.
Как человек, кстати, тоже. Он, конечно, не Андрей Рублев из фильма, принявший обет молчания и монахом странствовавший по миру. Одни вспоминают о Тарковском как о заносчивом стиляге, слушавшем джаз и питавшем слабость к благам Запада, другие говорят о его болезненном самолюбии и эгоизме, третьи свидетельствуют о непростых отношениях Андрея Арсеньевича с женщинами — во время съемок того же «Андрея Рублева» он был женат на Ирме Рауш, но уже жил с Ларисой Кизиловой, ставшей его второй супругой, а при создании «Соляриса» у Тарковского разгорелся роман с Натальей Бондарчук, хотя Лариса как раз недавно родила ему сына.
Бурляев все острые углы в своем повествовании деликатно обходит, разве что упоминает об эмиграции Тарковского, и это самый неловкий момент, поскольку создателям ленты совсем не хочется представлять его диссидентом (ведь тогда придется признать, что на родине ему не давали нормально работать), но и утверждать, что он стремился к каким-то капиталистическим благам — тоже. Зачем же тогда уезжал? Почему стал невозвращенцем? Нет ответа.
Тарковский был сложным человеком. И его кинематограф — явление бесконечно сложное, многосоставное. Но и — парадокс! — простое, поскольку любой зритель может увидеть в нем свое, понятное и близкое. Бурляев, будучи человеком глубоко верующим, видит одно. А, например, Ларс фон Триер — другое. Значит ли это, кто кто-то из них неправ? Вовсе нет. Как здесь не вспомнить Океан из «Соляриса», который показывал каждому человеку то, что беспокоило именно его!
Не столь важно, был ли Тарковским святым или грешником. Главное в другом: он создал нам тот островок, на котором мы можем найти ответы на наши вопросы. Николай Бурляев ответы на свои вопросы нашел. Теперь дело за зрителями.
Автор — кандидат искусствоведения, обозреватель «Известий»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
