Движение сверх: почему Нуреев стал поп-идолом мирового балета
Дерзкий, своенравный и непредсказуемый, он любил, когда его называли Чингисханом балета и татарским зверем, но упокоиться пожелал на православном кладбище Сент-Женевьев-де Буа. 17 марта исполняется 85 лет со дня рождения Рудольфа Нуреева. О том, как солист ГАТОБа имени Кирова покорил мир, кем была для него Ностальгия Ивановна и о чем он рассказывал «Известиям», — в нашем юбилейном тексте.
Всемирный парень
Поп-идол мирового балета умер в Париже, не дожив до своего 55-летия меньше трех месяцев. Его надгробие на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа имитирует текинский ковер — символ странствий.
Он соответствовал этому знаку. Родился в поезде, на пути в Иркутск, где служил его отец, политрук Красной армии.
Давал более 300 спектаклей в год. Владел островами и дворцами, но всякий раз считал домом театр, в котором выступал.
Кумир миллионов, он мучительно страдал от собственного танцевального несовершенства. И действительно, видя его на экране, порой испытываешь недоумение. Представление о легенде оказывается намного сильнее.
Это тот случай, когда харизма, энергетика и магнетизм остаются по ту сторону изображения и рассказать о них могут лишь очевидцы. Их сильно поредевшая, но еще многочисленная армия до сих пор заворожена неистовым бунтарем-одиночкой, всегда и во всем выходившего победителем.
Артист балета Рудольф Нуреев во время репетиций
Побег и возвращение
Творческая жизнь артиста окаймлена двумя знаковыми событиями. Побегом из советского самолета в парижском аэропорту в 1961-м — западная пресса нарекла его прыжком к свободе — и возвращением на ленинградскую сцену в 1989-м.
Друг Нуреева, хореограф Пьер Лакотт, бывший с ним в те дни, рассказывал, что у Рудольфа и в мыслях не было бежать — напротив, он накупил восточных тканей для костюмов в «Легенде о любви», собирался танцевать в ней по приезде.
Всё случилось спонтанно, когда за полчаса до самолета, на котором труппа Большого театра улетала из Парижа в Лондон, он узнал, что должен прервать тур и отправиться домой.
— Рудольф буквально позеленел, — вспоминал Лакотт. — Для меня всё пропало, говорил он. Меня отправят в захудалую провинциальную труппу, и на этом моя карьера закончится. Помоги, помоги мне, я хочу остаться!
Лакотт помог. Нуреев остался на Западе. К чести артиста, он никогда не говорил плохо о своей Родине и много лет спустя с благодарностью принял приглашение выступить на сцене родного театра. Корреспондента «Известий» во Франции Юрия Коваленко он пригласил на «Спящую красавицу» в Парижскую оперу накануне отъезда в Ленинград.
Своих чувств Рудольф не скрывал — признался, что возвращение на сцену, где он когда-то начинал, для него огромное эмоциональное событие. Его волновало, как пройдет встреча с театром: будут ли горячие объятия и поцелуи или же, напротив, она окажется холодной.
— Как примет меня публика? — волновался он. — Я жду встречи с друзьями, с танцовщиками — у меня в Кировском было 11 партнерш, но все они, кажется, уже покинули сцену.
Артист балета Рудольф Нуреев во время своего последнего визита в Ленинград
Публика приняла Рудольфа как родного. Его Сильфидой стала Жанна Аюпова, ученица его любимой партнерши Нинель Кургапкиной. Потом он позовет ее ассистировать ему в «Баядерке», а другую свою партнершу — Аллу Осипенко — пригласит стать педагогом-репетитором в Парижской опере.
Сакральное место
Практически всю свою жизнь Нуреев танцевал. Под финал дирижировал. На пике карьере был фотомоделью и киноактером. И только с 1983 по 1989 год руководил балетной труппой Парижской оперы. Эти шесть лет там вспоминают до сих пор и будут вспоминать еще долго.
— Рудольф был тираном, восточным деспотом, — рассказывал президент театра в те годы Пьер Берже. — Он предъявлял немыслимые требования артистам, добиваясь от них совершенства. И всегда ругался нецензурными словами на русском языке. Однако все, кто с ним работал, относились к нему с благоговением.
Действительно, танцовщики, которых он сделал этуалями и которые ныне сами руководят, дружно называют себя поколением Нуреева.
По словам директора школы Парижской оперы Элизабет Платель, всем, кто оказался готов к встрече с Рудольфом, несказанно повезло
— Он был очень русским, впитавшим традиции своей школы — темпераментным, взрывным, требовательным, а к сцене относился как к сакральному месту, — вспоминала она. — Рудольф научил нас открывать глаза на всё новое, вел нас за собой на недостижимые высоты. И я бы говорила не о трудностях работы с ним, а о воодушевлении, с которым мы за ним шли.
Надо делать
Творческое безумие, бесстрашие и стремление к риску худрук сочетал с железной дисциплиной и четкой жизненной философией.
— Рудольф был исключительной личностью, с невероятной харизмой и очень непростым характером, — делился экс-худрук балета МАМТа Лоран Илер. — Урок, который я лучше всего усвоил, состоит в том, что «дела всегда важнее слов». Не надо много говорить, надо делать.
Рудольф в том числе делал балеты, покоряя Париж не только как танцовщик, худрук и педагог, но и как постановщик. Парижская опера — единственный театр мира, где большинство балетов из золотого фонда — от «Жизели» до «Баялерки» — идет в его редакции.
Нуреев и в этой деятельности остался русским. По сути, вся классика Парижа — это ленинградские постановки, в которых Рудольф танцевал, будучи солистом Киров-балета, но более сложные, что называется, навороченные, где каждая партия — настоящий вызов для артистов.
Ностальгия Ивановна
— Когда я остался на Западе, то в течение нескольких лет отказывался встречаться с русскими, читать русские книги, чтобы не так ела Ностальгия Ивановна, — говорил Рудольф «Известиям» в свой ленинградский визит. — Наверное, когда состарюсь и мне нечего будет делать, то начну вспоминать и плакать о России. Сейчас — нет. Читаю русских писателей. Недавно перечитал Пушкина. Из Советского Союза мне прислали книгу Лескова. Это было для меня открытием.
Он не успел состариться и до последнего работал, считал танец лучшим средством от недуга. Был убежден, рассказывал Лакотт, что его, как Распутина, убить невозможно.
«Баядерку», свой последний балет, ставил уже смертельно больным. На поклоны его под руки вывели выпестованные им этуали Лоран Илер и Изабель Герен.
Почти сразу же после его смерти случился бум воспоминаний, литературных и кинематографических. Писали и снимали друзья, поклонники, сослуживцы, врачи и просто сочувствующие. Со временем мемуарный поток не иссяк и к каждой нуреевской дате пополняется: образ «шикарного парня», покорившего мир, до сих пор не отпускает рудиманов.
Кадр из фильма «Рудольф Нуреев. Остров его мечты»
Документальный фильм Евгении Тирдатовой «Рудольф Нуреев. Остров его мечты», как следует из названия, о мечте, которая так мечтой и осталась.
А хотел он, повинуясь зову восточной крови, пристанища на острове у турецкого побережья. Украшенную мозаикой и коврами летнюю виллу в восточном стиле — с куполами, арками, внутренними двориками, где растут оливковые деревья.
Намеревался жить в этом доме летом, в остальное же время открыть его как музей, куда люди приходили бы полюбоваться коллекцией восточного искусства.
Его мечта
Рассказчица Ясемин, балерина, работавшая с Нуреевым, повторяет его маршрут. Садится в деревянную лодку-гулет и плывет на облюбованный Рудольфом остров Гемилер. Мощеные крупным камнем дороги, простые дома, простые люди, простая жизнь. Что тянуло его сюда?
— Тоска по Родине, сконцентрировавшаяся в образе матери, — поясняет Ясемин. — Он мог встретить пожилую женщину и сказать спутникам: «Вот так могла бы выглядеть моя мать».
Обретение утраченного дома, рай в сказочной стране. Ничего этого не случилось. Остров продаже не подлежал, другие ему не нравились. Морем он мог пользоваться без ограничений и восемь лет подряд путешествовал вдоль побережья Турции от Бодрума до Кековы.
А дом мечты Нуреева его друг, сценограф Эцио Фриджерио, всё же построил — недалеко от Гемилера. Живет там сейчас Ясемин.
Что касается Рудольфа, то свое последнее пристанище он — татарин и атеист — обрел на православном кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Такова была его воля, поясняет Пьер Бурже. Звезда Рудольфа взошла на парижском небосклоне.
В Париже он умер и рядом с Парижем похоронен. Но он был русским. А Сент-Женевьев-де-Буа — это немножко Россия.
