Мастиф и слон
5 марта в 70-летие смерти Сергея Прокофьева Баварская опера показала премьеру оперы «Война и мир». Режиссер и сценограф — Дмитрий Черняков. Большинство исполнителей русскоязычные — из России, Украины, Армении, Молдовы. На сайте театра была объявлена трансляция. Находясь на родине Сергея Сергеевича, просто так на сайт не попадешь — недоступно, пишет, в вашей стране. Зато через VPN — пожалуйста. Смотрим.
В зале аншлаг, за пультом оркестра — музыкальный руководитель постановки Владимир Юровский. На сцене — Колонный зал Дома Союзов. Знаковое для нашей страны место. Масса событий там свершилась — от балов и государственных речей до судебных разбирательств и похорон генсеков. Со Сталиным, который в один день с Прокофьевым умер, там же прощались.
Всё как полагается: колонны, люстры, галерея, нет только рядов кресел. В центре висит ветхий плакат с полустертыми буквами — что-то о марксизме-ленинизме-сталинизме. Освобожденное от кресел место занимают случайные стулья, матрасы, раскладушки и оккупировавший их народ — все действующие лица, а их человек семьдесят, находятся на сцене. Это мир. Русский. Как будто с наших улиц пришедший.
Во второй части те же люди, только уже на войне. Тоже русской. Из иностранцев — пара немецких генералов и карикатурный Наполеон в розовых панталонах. Плакатная часть обогатилась свежей надписью: «Военно-патриотическая игра «Бородинская битва».
В антракте Черняков и Юровский рассказывают интервьюеру, что спектакль был запланирован еще в 2019-м. После февраля прошлого года хотели было его отменить, но в итоге решили ставить, придав «Войне и миру» антивоенную направленность.
Благо против воли Прокофьева идти не пришлось — он якобы именно так, без ненужного патриотизма, поначалу и задумывал. Но пришлось подчиниться государственной идеологии и под давлением жены Миры сочинить духоподъемные хоры.
Каким-то чудом оба постановщика прознали, что именно хотел, но не сделал Сергей Сергеевич. Мне же в точности известно, что он в итоге сделал. Ни много ни мало — оперу в 13 картинах. С хоровым прологом из Толстого: «Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. В русском народе всё более и более разгоралося чувство оскорбления» и ликующим хором-финалом, славящим армию и народ.
В стране, чье правительство грозится эту армию изничтожить, такое не поставишь. Поэтому творческая команда внесла в оперу изменения. Военные сцены большей частью порезали, оставшиеся режиссер переосмыслил.
Например, упомянутый эпиграф поет выстроившийся в каре хор. Люди бьются, как в родимчике, всем существом показывая чудовищность текста, а в довершение извлекают из карманов тюбики с краской и малюют у себя щеках российские триколоры.
Смоленских беженцев, которых у Прокофьева как родных встречают ополченцы, у Чернякова те же самые ополченцы связывают, ставят на колени и расстреливают.
Кутузов обряжен в майку-алкоголичку и галифе со спущенными подтяжками, лишен знаменитой арии о Москве и русском народе, а из ариозо на Бородинском поле ему дарована одна-единственная фраза: «Бесподобный народ, чудесный, бесподобный народ!» Обращает он ее к этому самому народу, который либо преданно в глаза заглядывает, либо беснуется так, что мало не покажется.
Из финальных реплик фельдмаршала тоже оставлена одна: «Спасена Россия!» Провозгласив ее, он укладывается на убранное цветами и лентами погребальное ложе, а оркестр играет финальный апофеоз, точь-в точь по Прокофьеву, но без слов. Слова в купированном хоре «За Отечество шли мы в смертный бой» такие: «Слава Родине, Родине святой, слава армии родной, Фельдмаршалу Кутузову слава. Ура!»
Князь Андрей, соединившись, наконец, с любимой, кончает жизнь самоубийством (с чего бы это?), предварительно попытавшись станцевать с Наташей вальс. В разделе «Мир», где полагается его исполнять, пара так и не решилась это сделать.
Есть также ощущение, что постановщик с трудом решился оставить князю ариозо на Бородинском поле. Не петь же его в самом деле на «ла-ла-ла», а слова «Не понять им, что мы будем драться за нашу русскую землю, и мы победим» никак не переиначишь. Пришлось наградить князя корчами и подгибающимися ногами — дезавуировать, так сказать, ненужный патриотизм.
Но в том-то и дело, что ничто у Прокофьева не дезавуируется и не деконструируется. Как была его опера во славу русского человека, так и осталась. Самодостаточная она. Так ее Прокофьев срежиссировал. Национальный мелос льется потоком. Такой она слышится. И видится, если, конечно, злоба дня глаза не застит.
Что бы ни думали о себе корифеи режиссерской оперы, лучший режиссер своей музыки — сам композитор. Оставшейся партитуры, а Юровский с оркестром и певцы исполняют ее очень хорошо, с лихвой хватает, чтобы весь патриотический посыл Сергея Сергеевича остался в неприкосновенности.
Поэтому стоит себе его «Война и мир» могучим боевым слоном и хоботом не ведет. Это не к тому, что вокруг тявкают моськи. Черняков на мастифа тянет. Но слона и ему не одолеть.
Автор — доктор искусствоведения, профессор Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
