«Нюрнберг» должен звучать как предостережение»
В фильме «Нюрнберг» зверства фашистов намеренно показаны с документальной точностью. Режиссер Николай Лебедев признается, что ему надо было добиться ощущения шока у зрителя — подобного тому, который испытали участники и гости трибунала. О том, почему иностранцы играли немецких генералов, чем Калининград похож на Нюрнберг и как Безруков стал прокурором, постановщик рассказал «Известиям» накануне главной премьеры весны. Картину от российского дистрибутора игровых и анимационных фильмов «НМГ Кинопрокат», входящего в холдинг «Национальная Медиа Группа», можно увидеть в российских кинотеатрах уже 2 марта.
«Важно было не перегнуть палку»
— От предыдущей премьеры картины «Экипаж» до выхода «Нюрнберга» прошло семь лет. Долго работали?
— «Нюрнберг» занял четыре года работы. Год я писал сценарий, в основе которого лежит роман Александра Звягинцева «На веки вечные». Два года мы снимали картину. А год выпал на пандемию и полный локдаун. Кино не снималось, но я продолжал работать над этим материалом.
А до этого я три с половиной года разрабатывал другой проект — «Мастер и Маргарита». Проект, который, к сожалению, не состоялся из-за финансовых проблем. Я ждал, и довольно долгое время, что «Мастер…» возобновится. К сожалению, этого не произошло.
— Не было ли у вас желания всё бросить и, сославшись на пандемию, отказаться от фильма, махнуть рукой от безысходности?
— Нет, нет. Я хотел сделать эту картину. Потому что меня волновала человеческая история, которая в ней рассказывается. Честно говоря, я не из тех, кто может себе позволить махнуть рукой. Тем более на проект, которому посвятил столько времени и вложил в него силы физические и душевные.
Кадр из фильма «Нюрнберг»
Мы должны были начать съемки 18 марта 2020-го года в Чехии. А 16 марта по всему миру был объявлен тотальный карантин. Год вся группа оказалась в простое. Я, сидя дома, занимался переработкой сценария. Никто не знал, возобновится ли работа или же «Нюрнберг» так и останется в числе несущественных проектов. И только в январе 2021-го года мы вернулись в Чехию. С марта должны начать съемки вновь. И тут мне диагностировали ковид, съемки опять отодвинулись.
Сложности и дальше были на каждом шагу. В Чехии вышел закон, по которому запрещалось собираться больше 30 человек вместе. А у нас сотни статистов. Да и сама группа огромная. Потом появился десятидневный карантин для приезжающих в страну, за нарушение которого — уголовная ответственность. В общем, это было очень сложно.
Из-за карантинного запрета въезда в Германию Дворец правосудия в Нюрнберге пришлось снимать в Калининграде, где мы нашли здание со впечатляющей немецкой архитектурой. В павильонах «Мосфильма» художник-постановщик Юлия Чарандаева выстроила декорацию в строгом соответствии с реальным Залом 600. Съемки также проходили под Москвой — в самом прямом смысле слова: в старинных подземельях мы снимали нюрнбергские катакомбы.
— Немецкий актер Тиль Швайгер по идейным соображениям отказывается играть фашистов. Возникли ли у вас трудности с приглашением иностранных артистов на роль немецких генералов?
— Не припомню, чтобы по такого рода соображениям кто-либо отказался от фильма. Была ситуация, что не сходился график, а в принципе актеры откликались с большим интересом. Мы прекрасно находили общий язык и продолжаем общаться. Они все болеют за картину и ждут возможности увидеть ее на экране.
Они проживали судьбы своих персонажей, в том числе и отрицательных. Пытались понять их, но при этом не оправдывали. Это большая разница. Но они не играли карикатурных кукол. Знаете, как иногда бывает: мол, это плохой человек, значит, мы изображаем что-то абсолютно шаржированное и утрированное. Нет.
Актер Тиль Швайгер
— Как соблюсти грань и не скатиться в карикатуру?
— Актеры изучали кинохронику, фотоматериалы, читали воспоминания об этих исторических фигурах. Они точно понимали, кого играют, характер персонажей, каковы взгляды этих людей. И старались передать всё очень достоверно.
Важно было не перегнуть палку, не представить на экране, например, Геринга карикатурным персонажем, которого когда-то в нашей пропаганде презрительно называли «летающий боров». В реальности он был сложным, харизматичным, сильным. И тем становился еще страшнее: отнюдь не глупый, проницательный человек встал на сторону зла.
Когда мы понимаем, что речь идет не об абстрактных монстрах, а о людях, шаг за шагом превративших мир в кошмар, то давняя уже история становится пугающе близкой и злободневной. Как они стали уничтожать в себе человеческое, при этом оставаясь примерными семьянинами и любящими отцами, как превратились в исчадия ада, которые уничтожили полмира? Об этом наша картина. Хотелось бы, чтобы «Нюрнберг» звучал как предостережение.
— Вам было принципиально, чтобы немцев играли иностранцы?
— Мы об этом сразу договорились с продюсерами. Поскольку не хотелось игры в поддавки. Такого рода решение помогает более достоверно и драматично рассказать историю.
— Вы общаетесь сейчас с актерами?
— Вот сейчас мне пишут из Чехии, из Америки, из Германии. Желают хорошей премьеры. Спрашивают, когда они смогут посмотреть картину.
— А смогут ли они в своих странах увидеть «Нюрнберг»?
— Мне хочется, чтобы у картины была широкая зрительская судьба. И, судя по нашим иностранным партнерам, которые работали над картиной, все понимали и чувствовали эту историю так же, как мы. Думаю, что часть зрительской аудитории, которая могла бы смотреть эту картину за рубежом, откликнулась бы на нее тоже. Мне так кажется. В ней подняты вопросы, актуальные во все времена.
«Роль главного обвинителя от СССР мог сыграть только Безруков»
— Говорят, вы сразу знали, что картина не получится без Евгения Миронова. Как утверждали известных актеров на роли?
— Если говорить о том, кто сразу был утвержден, так это Сергей Безруков. Когда я размышлял о том, кто может сыграть роль главного обвинителя от СССР Романа Руденко, мне показалось, что Безруков может передать внутреннее состояние этого персонажа очень точно. Позвонил, предложил роль в «Нюрнберге», и он сразу сказал «да». Даже сценарий не читал. Такая степень доверия очень дорога.
А Евгений Миронов тщательнейшим образом изучал сценарий. Мы проводили с ним многочасовые репетиции онлайн, разбирая сцену за сценой. Миронов — актер в высшей степени скрупулезный, въедливый. Он каждую реплику «пробует на вкус». Это уже третий наш совместный проект. С Женей мы познакомились 25 лет назад на «Змеином источнике», моем первом полнометражном фильме. Миронов сыграл в нем очень важную роль, а потом мы продолжили сотрудничество на «Апостоле», который я помогал доснимать.
— Почему доверили главную роль Сергею Кемпо, который прежде снимался у вас в небольших ролях?
— Я подумал о нем, когда писал сценарий «Нюрнберга», поскольку предыдущий опыт совместной работы мне пришелся очень по душе. Кемпо отлично справился с ролью бортпроводника Андрея в «Экипаже», да и очень хорошо потрудился в «Легенде № 17», где он играл хоккеиста Зимина. Он очень сильный театральный актер. А в кино ему нужно просто создать возможность правильно существовать на экране, и дальше он всё сделает замечательно. В нем есть редкостное качество — он настоящий. Историю персонажа пропускает через себя и способен кардинально преображаться безо всякого грима.
Актеры Алексей Бардуков, Сергей Кемпо, режиссер Николай Лебедев и актер, художественный руководитель Московского губернского театра Сергей Безруков (слева направо) на преcc-конференции, посвященной выходу фильма «Нюрнберг» режиссера Николая Лебедева, 20 февраля 2023 года
В «Мастере и Маргарите» он должен был играть Бездомного. Когда я говорил с продюсерами «Нюрнберга» о Кемпо, показал его пробы на эту роль. Они сказали: «Отличные пробы — но ведь он здесь играет сам себя, а нам нужен совершенно другой тип!» Я засмеялся: Кемпо абсолютно не похож на Бездомного — как и на главного героя «Нюрнберга» Игоря Волгина, кстати. Просто он до такой степени убедителен в каждой роли, и невозможно представить себе, что в жизни это совершенно другой человек. Он привносит в кадр стопроцентную достоверность. Не работает на штампах.
В «Нюрнберге» мы наблюдаем процесс глазами героя Сергея Кемпо. Вот он просочился на галерку, увидел какой-то фрагмент судебного заседания. Больше не может себе позволить. У него другие задачи. Он только прикоснулся к происходящему, но не является прямым участником.
— В фильме демонстрируются результаты зверств фашистов. Абажуры и сумочки из человеческой кожи, сшитые в концлагерях. От одного вида становится жутко.
— Для фильма художник по спецэффектам Петр Горшенин сделал почти реальную бутафорию из силикона. Кроме абажура и сумочек, была еще засушенная голова узника Освенцима, которая стояла на столе коменданта концлагеря. Я понимал, что они не настоящие, но они всё равно вгоняли в ужас. Но мы намеренно в картине изобразили зверства фашистов с документальной точностью. Надо было добиться, чтобы зритель ощутил шок, подобный тому, который испытали участники и гости трибунала, когда перед ними были представлены все эти вещественные доказательства. Надо было добиться понимания, что всё это — не фикция, не киношка, это происходило в реальности и нельзя допустить повторения.
— Но есть не такие впечатлительные зрители?
— Многие зрители что-то видели, что-то слышали о Нюрнбергском процессе, но относятся к этому как к «делам давно минувших дней». Но на самом-то деле это было недавно, с начала Великой Отечественной войны прошло немногим больше 80 лет. Для истории человечества — миг. И фашисты не чудовищные монстры с другой планеты, они были людьми — можно сказать, такими же, как и мы, только презревшими человеческие законы и поэтому превратившими планету в пылающий ад. Стоит задуматься об этом всерьез и именно сейчас.
Международный военный трибунал над бывшими руководителями гитлеровской Германии. Здание Нюрнбергского Дворца юстиции
Ведь баланс в нашем мире хрупок, его легко можно изменить. И важно сохранять в себе человеческое, не поддаваться искусам и не переходить на сторону зла. Об этом я и рассказывал.
«Ориентировался я, скорее, на Спилберга»
— Есть в вашем фильме что-то от Хичкока, его картины «К северу через северо-запад». Не им ли вы вдохновлялись?
— Я очень люблю Хичкока. Он невероятно психологичен, драматичен и при этом визуально точно рассказывает истории. Но сказать, что, обратившись к «Нюрнбергу», я держал в голове образы картины «К северу через северо-запад», не могу. Скорее, размышлял о том, как в принципе выстроены отношения мужчины и женщины у Хичкока. Он виртуозно рассказывал такие истории.
А ориентировался я, скорее, на Спилберга. На его умение захватить внимание зрителей, увлечь их интересным рассказом. Мне было важно, чтобы «Нюрнберг» не превратился в хронику судебного процесса. Потому что, в таком случае, правильно было бы просто посмотреть документальные кино- и фотоматериалы.
Снимая, думал о том, как обычные люди попадали в эти жернова истории. Как сложно им было выстоять, какой силой они должны были обладать, при всей их внешней хрупкости. И персонаж Любы Аксеновой такой.
— В сценарии вы вплели историю своей семьи. Для вас это было важно?
— Очень важно, потому что единственный способ затронуть общие болевые точки — рассказать о боли личной. История моего отца — фабульный предлог для развития истории героев. Он всю жизнь искал могилу своего 19-летнего брата, который погиб в Австрии, в местечке Лаксенбург под Веной. Но не нашел. Искал, где похоронен его отец, мой дед, которому было 40, когда он погиб под Харьковом в мае 1942 года.
Режиссер Николай Лебедев во время съемок фильма «Нюрнберг»
Когда началась война, мой папа сам был ребенком. И для него Великая Отечественная стала очень личным знаковым событием. Он остался круглым сиротой. Вся жизнь двинулась по другому пути: он пошел в военное училище, стал пограничником, хотя намеревался, как предшествующие поколения, продолжить врачебную династию. Отец собирал книги, мемуары военачальников, читал, изучал документы. И я потом перечитывал их.
— Отец не нашел могилы близких. А вы не пытались?
— Мы с братом продолжаем поиски. Уже обнаружили все документы о той могиле, карту и схему захоронения. Это была братская могила, 38 человек. Но дело в том, что после войны могилу перенесли на одно из воинских кладбищ Вены. На какое же конкретно, пока выяснить не можем.
— Какие вопросы важно задать себе, посмотрев фильмы о войне?
— У нас существует привычный штамп: герой вышел изо всех передряг и всех победил, он смелый и крутой. Но на самом деле всё сложнее. Есть такое понятие, как посттравматический синдром. Мы сталкивались с этим, когда происходили афганские события, потом во время чеченской кампании. Но вот не задавались вопросом, как человек, побывавший в пекле, изживает в себе войну. Какие внутренние силы помогают ему справиться с этим и двигаться дальше. Вот это меня волновало очень сильно.
— «Нюрнберг» стал последней картиной, музыку к которой написал Эдуард Артемьев. Он сразу дал вам добро?
— Мы уже работали вместе на «Легенде № 17». Могу признаться, что я всегда смотрел на него с придыханием и даже с некоторой опаской. Потому что Артемьев — гений, выдающийся классик. Я понимал расстояние, которое нас разделяет.
Когда картина была смонтирована, сразу после просмотра Эдуард Николаевич засел за работу. Он присылал мне каждую музыкальную тему. Периодически встречались у него дома, где была оборудована студия. Он что-то предлагал, потом отвергал вариант и тут же наигрывал новый. Жалею, что не записывал эти эскизы Артемьева на магнитофон. Потому что он сам про какие-то варианты потом забывал, а они были великолепны.
Композитор Эдуард Артемьев
Эдуард Артемьев был фантастическим. Он как большой ребенок, такой распахнутый. И при этом мудрейший, умнейший человек. Я вообще не знаю, как он жил в этом жестком мире и сохранял в себе такое светлое, незамутненное чувство гармонии и любви ко всему окружающему.
— Картину выпустили, можно в отпуск. Планируете?
— Нет. Честно говоря, вообще не понимаю, что это такое — отпуск. Но я не страдаю по этому поводу. Отпуск для меня — это смена занятия или обстановки. Могу уехать далеко и засесть за работу над новой картиной. Пишу сценарий, делаю раскадровки, разрабатываю экспликации, выстраиваю мир фильма.
— Скоро ли приступите к работе?
— Уже приступил. Очень захватывающая история! Я мечтал сделать такой фильм много лет. Но не имею права рассказывать подробности. Пока. Работа уже ведется, и очень активная. Через неделю-другую должны выехать на выбор натуры. Так что...
— Ждем!
