13 февраля исполняется 150 лет со дня рождения Федора Ивановича Шаляпина. Его значение для мировой музыкальной культуры огромно. Он развернул оперу, как и драматическое искусство, в сторону психологического театра, и этот поворот был абсолютно взрывным, революционным. Не случайно гений драматического театра Константин Станиславский говорил, что свою систему он начала разрабатывать после того, как увидел, что Шаляпин делает на сцене. Он ее писал с Шаляпина.
В мои молодые советские годы всем нам трудно, невозможно было не знать о Шаляпине. Радио, телевидение, газеты, журналы, книги — всё рассказывало о нем. Хорошо помню, как мне в детстве подарили огромную коробку с восьмью, кажется, пластинками: «Искусство Федора Шаляпина».
Пластинка в то время была не просто подарком и не обычной покупкой, а целым событием. Мы были так счастливы обладать ею, что слушали что называется до дыр и от начала до конца. Это не клиповое секундно-минутное мышление, когда можно ткнуть пальцем в YouTube, послушать какой-нибудь отрывочек: «А, понятно, как он верхнюю ноту берет». Нет, тогда мы к этому относились очень серьезно, вдумчиво.
Конечно, я, как и все увлеченные искусством люди, читал его замечательные автобиографические книги «Страницы из моей жизни» и «Маска и душа». Какая судьба, нарочно не придумаешь такие жизненные модуляции. Перед ними бледнеет фантазия любого новеллиста.
Начало, трудная молодость Шаляпина… Впрочем, большинство великих певцов того времени так стартовали, проходя сквозь сложнейшие испытания и преграды. Да и финал его жизни был драматическим: эмиграция, потеря всего, что нажито, как будто надо было начинать жизнь сначала. Болезни.
Думаю, что эмиграция стала для Шаляпина страданием. Он все-таки был очень русский человек, всеми корнями связанный с Родиной.
Конечно, он был очень популярен и на Западе, и это позволило ему вернуть привычное благосостояние. Но такой узнаваемости, такой фантастической, почти религиозной любви к нему публики, там, конечно, не было. Это его не могло не угнетать, как и эмигрантское сообщество, отношения с которым были непростыми. Его сочувствие революционному движению, благотворительные концерты в фонд рабочих, сотрудничество с большевиками в первые годы революции, как и присвоение ему новой властью почетных званий, восхищения у эмиграции не вызывали.
К тому же у него не было никакой возможности вернуться. А когда отрезают возможность увидеть родные края, стены, семью, друзей, это медленно убивает. Особенно артиста — человека эмоционального, склонного к ностальгии, к воспоминаниям, к очень счастливым воспоминаниям. Потому что лучшее, что он сделал, было сделано им в России.
Он стал выдающимся певцом без систематического образования, и меня как педагога это не удивляет. В этом он далеко не одинок. Ближайший к нам пример — Лучано Паваротти. У него тоже не было консерваторского образования, как и у Миреллы Френи, у Пьеро Каппуччилли. Пласидо Доминго учился в Консерватории Мехико больше как пианист и дирижер, нежели как певец. Свой теноровый голос он нашел позже.
Слушая аудиозаписи Шаляпина, я не думаю, что они адекватно передают силу и воздействие его искусства. Бывают великие артисты, чьи записи не устаревают. Есть величайшие артисты, чьи записи, к сожалению, слушать сложно. Шаляпин в этом смысле находится где-то посередине.
Некоторые его вокальные приемы, манеры, штрихи сейчас кажутся странными. Порой даже неприемлемыми. Но восторженные отзывы о его искусстве, в том числе великих, выдающихся его современников — музыкантов, артистов, художников, писателей, — не дают оснований сомневаться в его магическом воздействии на публику.
Вокалист он был прекрасный. Голос — изумительной красоты, мягкости, и владел он им, видимо, очень свободно. Потому что только человек, свободно владеющий голосом, может почувствовать подлинную сценическую свободу.
Должен сказать, что до сих пор есть масса молодых и не очень молодых певцов, которые ему подражают. Раньше были артисты, причем видные, которые с тщательностью копировали не только голос и артистические приемы, но даже внешность, жизненные повадки, прическу. До смешного доходило. Но есть примеры другого свойства.
Не так давно в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко служил бас Дмитрий Степанович. Он ярко заявил о себе, выиграв в свое время Конкурс имени Рахманинова. Не скрывая, подражал Шаляпину, хотя сам артистом был архиталантливым. И хотя подражание не приветствуется, слушая его в каких-то вещах, особенно в каватине Алеко, я понимал, чем мог поразить в этой арии и партии Шаляпин. Это было своего рода отдаленное эхо его искусства.
Федор Иванович умел создать образ и внутренне, и внешне. Часто грим он придумывал и делал себе сам. Во время дебюта в «Мефистофеле» Арриго Бойто в Ла Скала он настолько поразил своим гримом (не только лица, но и тела) итальянцев, что певцы его поколения почувствовали, что они что-то делают не так, ощущали себя на сцене нелепыми по сравнению с органикой и точностью грима Шаляпина. Но немудрено, он и рисовальщиком был одаренным, и скульптором. Природа не пожалела для него своих даров.
Благодаря своему многостороннему таланту он поднял на поверхность огромный пласт русской оперы, прежде всего сочинения композиторов «Могучей кучки», Глинки, Даргомыжского, Рахманинова, в меньшей степени Чайковского. Его лучшие годы — это также и эпоха фантастического взлета российской культуры, российского искусства в целом. И он оказался в нужном месте, в нужное время.
Как личность он скрыт за апокрифическими историями и анекдотами, из которых лишь малая часть правдоподобна. Все эти рассказы про то, как люстры дрожали и стаканы разбивались, когда он пел, на самом деле смешны. Просто потому, что у него не было огромного голоса.
Но в том-то и дело, что, не обладая какими-то исключительными по силе вокальными возможностями, он достиг фантастических художественных результатов. В этом суть его гения как певца и артиста.
Он мог достичь любого артистического и музыкального эффекта, создать у публики впечатление огромного звукового потока, необыкновенной яркости и выпуклости создаваемого им характера, пользуясь словом, красками голоса, жестами, позами, нюансами, контрастами. Его артистический арсенал был беспределен.
С другой стороны, все эти анекдотические или придуманные истории о нем — оборотная сторона огромной славы и признания. То же самое произошло и с Энрико Карузо, у которого, кстати, 25 февраля тоже юбилей, и тоже 150 лет со дня рождения. Потрясающе щедрым на музыкальных гениев выдался год 1873-й: Шаляпин, Карузо, Рахманинов.
Автор — вокальный педагог, художественный руководитель Молодежной оперной программы Большого театра, профессор Академии хорового искусства имени В.С. Попова
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
