«О людях помнят, они не брошены»
Под Ясиноватой в ДНР есть несколько поселков, в которых жителей осталось считаные единицы: в Новобахмутовке — 13, в Троицком — шесть, в Новоселовке — всего один. Все эти населенные пункты весной были освобождены. Расположенные рядом с линией фронта они тем не менее продолжают подвергаться непрерывным обстрелам. Специальный корреспондент «Известий» объехал их, чтобы узнать, кто и почему там остается и какой путь приходится преодолевать, чтобы доставить туда воду, продукты и хлеб.
Дважды в неделю
Поселок Красный Партизан — административный центр, куда входит и Троицкое, и Новобахмутовка, и Новоселовка, и еще пяток сел. Приезжаю я сюда во вторник рано утром. Вторник, а еще пятница — дни развозки на эти территории воды и хлеба. Грузит, крутит баранку и лично раздает буханки и баклажки тем, кто живет на линии огня, глава местной администрации Сергей Павлов.
Поселок Красный Партизан
Дожидаюсь я его у здания сельсовета. Солнце только взошло, ясно, и до костей пробирает морозец. Обращаю внимание, что окна в соседних четырехэтажках, да и в самой администрации выбиты — роль стекол выполняет пленка. А на здании почты рядом вообще нет крыши. Всё это следствие недавних обстрелов.
Звоню Сергею Павлову, связи нет.
— У железяки попробуйте, там иногда ловит! — советуют мне.
«Железяка» — это стандартная металлическая конструкция с сердечком для фотографирования: «Я люблю партизан!». Буквы и алое сердце тоже прошиты осколками.
Сергей Павлов подъезжает на уазике. Кепка, открытое лицо, улыбка. Жмем друг другу руки. Глядя на небо без единого облачка, он бросает:
— Плохая погода.
— Почему?
— Раздолье для беспилотников.
Мы везем в прифронтовые поселки пятилитровки воды и хлеб. Цель таких гуманитарных рейсов, по словам Павлова, еще и психологическая поддержка: «Дать знать людям, что о них помнят, они не брошены».
Новобахмутовка, прифронтовая зона
В прошлый раз с Сергеем мы виделись в администрации города Ясиноватая месяцев пять назад. Тогда он только вернулся из подобного выезда и был в бронежилете.
— А почему сегодня без броника? — интересуюсь. — Стало спокойней?
— Ну, конечно, жди! — смеется. — Просто как-то перестал. Во-первых, не очень удобно двигаться. Во-вторых, неловко, когда ты в бронежилете, а люди вокруг голяком. А третье, ну, вы видели какие болванки прилетают?
С воздуха
Первая точка — село Троицкое. Здесь остаются шестеро. Тормозим возле одного из домов, встречает нас мужчина по имени Николай. Передаем хлеб, воду. Нужно не мешкать, «УАЗ» — желанная добыча с воздуха. Тороплюсь пообщаться с жителями.
Николаю 67 лет. Он слегка заикается и подрагивает будто от холода. Это нервное. Причина — недавний (четыре дня назад) обстрел: снаряд попал точнехонько в его двор, целились, видимо, как раз с воздуха.
В поселке Троицкое. Одни из последних жителей, справа Сергей Павлов
Показывает вырванную с корнем дверь хаты, покосившуюся стену, выбитые окна (пока выручает пленка), груду камней на месте летней кухни.
— Подвал спас! Как только стрелять начали, я успел спрятаться под землю. И в это самое время, получается, мне прямо на голову прилетело. Что испытал? В глазах потемнело, — рассказывает Николай, и подбородок у него дрожит.
Проходим в дом. Внутри, несмотря на затопленную печь, зябко. На столе попискивает радиоприемник, прислушиваюсь, — передают новости об обстрелах Донбасса: как странно это слышать отсюда, из эпицентра событий.
Дети у Николая выехали, жена временно в Донецке, ухаживает за больным братом, собирается вернуться. «Пока здесь будем, — говорит он. — Другого своего угла нет».
По соседству, через пару домов, — другая семья, пожилые муж и жена. Дом их от последнего обстрела также пострадал, повылетали окна.
Жители Троицкого
— А амбар целый, чудо, — делится Александр и показывает на живописное дубовое строение из цельных бревен, точно с картинки из какой-нибудь энциклопедии древностей. — Ему больше ста лет, мой дедушка еще строил. Раньше в нем зерно хранили, а мы теперь уголь, дрова складываем.
По поводу возможного выезда из опасной зоны говорит:
— Дети наши в Ясиноватую уехали, сняли однокомнатную квартирку. Воды нет, света нет. И бомбят так, что из дома не выйдешь. Есть ли разница?
Сильный человек
Заводим мотор и двигаем дальше. Вокруг уже отчетливо слышны прилеты и вылеты, залпы «Градов», тяжелые батарейные удары, доносятся автоматные очереди. «Вот здесь под обстрел попадал, — показывает Сергей Павлов. — Там недели две назад снаряд на минуту меня опередил».
— Не екает, каждый раз так ездить?
— Нет. Едешь, дорога и дорога. Если близко падает — да, неприятно, — усмехается. — Вот в газетах пишут: во время обстрела нужно обязательно покинуть машину и залечь на землю или найти безопасное место. Интересно, а тот, кто писал эти рекомендации, хоть раз был под огнем? Там ведь нога сама давит на газ, и ничто тебя не заставит выйти из машины.
На одном из участков попадаем в грязевую колею, разрытую гусеничной техникой. «УАЗ» буксует, двигаемся туго. В конце концов вязнем: ни вперед, ни назад.
— Тащи, «Алексей», тащи! — рычит вместе с мотором Павлов («УАЗ» ему пригнал из Сибири и подарил для работы человек, которого зовут Алексей, в честь него и назвали машину). — Нам надо смыться отсюда поскорее!
Разрушенный после недавнего обстрела храм имени Дмитрия Солунского
И Сергей (в прошлом, к слову, профессиональный шофер и механик), и «Алексей» в итоге справляются. Въезжаем в село Новобахмутовка.
Разгружаемся оперативно у одного из уличкомов — уличных комитетов, как их именует Павлов. Отсюда воду и хлеб заберут остальные.
Здесь, в Новобахмутовке, живет женщина Вера, я встречал ее в мае в больнице Ясиноватой, она лежала с оторванной ногой.
«Сидела, вязала, — рассказала мне тогда Вера. — Вышла на крыльцо и… очнулась уже в военной машине, без ноги. Помню очень просила солдата: «Довезите меня!» А он гладил меня по голове и говорил: «Довезем».
Она одинокая, навещать некому. Там же, в палате, на мой вопрос: «Что-то вам купить?», Вера попросила газировки, кофе и дешевых конфет. В сентябре, как выяснилось, ее выписали. И она попросила перевезти ее обратно в родную деревню.
— Мы и отговаривали, и место где-то искали, она ни в какую, только домой! — рассказал мне Павлов. — Живет как-то потихоньку. При этом дом в аварийном состоянии, крыши нет, одна стена разбита, печка еле живая. И обстрелы постоянные…
На месте раздачи воды и хлеба, в уличкоме, Веру нам увидеть не удалось. На предложение съездить к ней Сергей Павлов категорически отказался: «Сейчас нельзя, слишком опасно». То же самое подтвердили военные, которых мы встретили: «Торопитесь отсюда, ребята!» И мужественную Веру, которая вернулась к себе в дом, увидеть в этот раз мне не довелось.
— Сильный человек. И какой-то светлый, — размышлял Сергей, когда мы двигались уже в обратную сторону. — Недавно я ее возил в Ясиноватую получить выплату 3 тыс. рублей. Так вот: за всю дорогу она ни разу ни на что не пожаловалась.
«Что конкретно?»
Последний пункт — Верхнеторецкое, крупный поселок, в котором когда-то жили 3,5 тыс. человек, а сегодня остаются 250. Снова руины, разрушенные до основания дома, разбитый храм, раздавленные всмятку легковые машины. Отсутствие электричества, воды, газа. Снова раздаем хлеб и воду.
Жительница Верхнеторецкого, бабушка Валя: «Всё будет хорошо»
У одного из дворов встречаем местную жительницу, бабушку Валю. Рядом с ней крутятся кошки, собаки. Бабушка улыбчивая и, видно, неунывающая.
— Всё нормально, — говорит она бойко. — И всё будет хорошо!
На мой вопрос: «А что конкретно нормально?» теряется, но после раздумий находит ответ.
— Жить есть где, — перечисляет она. — Вот, мэр наш (Сергей Павлов) недавно тульским пряником меня угостил. Собака прибилась чужая — овчарка, Найдой назвала, скулит и постоянно просит ласки, добрая. Котята родились. Макароны вчера приготовила с кроликом, последний кролик оставался. Сегодня вода и хлеб есть. Весной, думаю, цыплят взять. Убедила? — спрашивает бабушка Валя, кажется, сама удивляясь, сколько всего набралось.
— Наверное, да, — отвечаю. — Пусть будет еще больше.
