Серендипное настроение: как Христофор Армянин обогатил английскую речь
«Путешествие трех королевичей Серендипских» — анонимный сборник сказочных новелл, изданный в 1557 году, переложен, как гласит подзаголовок, «с персидского языка на итальянский трудами мессера Христофора Армянина». На русский же — трудами профессора Романа Шмаракова, не только переводчика, филолога, знатока античной и средневековой литературы, но и сочинителя нескольких остроумных романов, где древнейшие драматургические конструкции используются без малейшего стеснения. Ибо, как прозрачно намекает в своем предисловии к «Путешествию» Шмараков, брать свое там, где находишь, — ничуть не предосудительный давний обычай многих уважаемых авторов, включая Умберто Эко и Вольтера. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели — специально для «Известий».
«Путешествие трех королевичей Серендипских»
СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2022. — Пер. с итал. Р.Л. Шмаракова. — 216 с.
«Имя розы» и «Задига» переводчик упоминает как самые знаменитые книги, почерпнувшие плодотворные сюжетные идеи из пользовавшегося общеевропейской популярностью сборника новелл о приключениях трех королевских сыновей из страны Серендипской (нынешняя Шри-Ланка). Этот вояж преследовал главным образом воспитательную цель: и без того получившие отменное воспитание и наделенные «прекраснейшим разумением» королевичи в итоге путешествия достигают «подлинного совершенства», вместе с ученостью усвоив «различное обхождение и обычаи разных народов», и тем самым превращаются в идеальных правителей, обладающих «всякою добродетелью, какая требуется в государе».
Пожалуй, Серендипские королевичи слишком прекрасны и безупречны, слишком проницательны и предусмотрительны, слишком хорошо заранее знают ответы на все вопросы и загадки — в общем, слишком предсказуемы, чтобы сделаться главными персонажами увлекательного (даже по нынешним суетливым меркам) повествования. Для этой функции требуется личность более противоречивая, порой обуреваемая страстями и совершающая ошибки — в качестве прототипа главного героя Шмараков указывает на легендарного иранского шаха из династии Сасанидов Бахрама V, в «Путешествии» выведенного под именем «император Берамо». Его ссора с любимой женой Диляраммой и тернистый путь к примирению составляют сюжетный стержень, на который нанизаны сказочные новеллы.
Тем не менее не по годам мудрые королевичи выполняют важную смысловую функцию в «обрамлении» новелл, в которых совершает свои необдуманные поступки, а потом мается от болезненной меланхолии император Берамо. Исцелить его не в силах никакие врачи, пока серендипские принцы не пропишут ему единственное эффективное лекарство: поменять обстановку и развеяться, построив семь новых дворцов и переезжая из одного в другой в течение недели, при этом общаясь в каждом с новой девицей и новым рассказчиком удивительных историй.
В своем сопроводительном тексте Шмараков перечисляет различные источники, из которых заимствованы те или иные эпизоды «Путешествия» (прежде всего поэму Амира Хосрова Дехлеви «Восемь райских садов» 1301 года), а также излагает литературоведческие соображения, в которых он порой слишком строг к «стилистической непритязательности» сказочного чтива:
«...человеку, читающему книгу Христофора, доставят много досады громоздкие предложения, настойчивые напоминания о не успевших забыться обстоятельствах, изнурительная мелочность повествования, скудный набор излюбленных формул...»
Разнообразием и излишней изобретательностью нарративных приемов «Путешествие» и правда не слишком балует. Есть здесь и некоторое однообразие необъяснимых чудес, и практически откровенный Deus ex machina — Бог как «справедливый судия», который вмешивается в ход событий и в нужный момент находит средство к спасению несправедливо пострадавшего персонажа. Однако нельзя сказать, что подобные наивные решения как-то чрезмерно изнуряют и утомляют читателя: тому, кто принял предложенные элементарные правила игры, многие эпизоды «Путешествия» доставят немало веселых минут. Начать с того, что не лишена юмора сама гениальная терапевтическая идея, которую подают захворавшему Берамо серендипские молодцы и которая оправдывает наличие у глав государств нескольких резиденций: это не роскошь и не расточительность, а лучший способ сохранить бодрость духа.
Подобные непреднамеренно смешные моменты, которые древнеперсидские авторы, конечно, не закладывали, но которые может домыслить (в том числе и благодаря ироничному языку Шмаракова) современный читатель, мерцают в большинстве историй, которыми лечат императора Берамо. Например, о разборчивом женихе, государе-мизогине, который, в принципе не доверяя женщинам, все-таки решился ради продолжения рода выбрать себе супругу и провел тест-драйв четырех претенденток, не подозревавших, что у него есть волшебное изваяние, реагирующее смехом на всякое вранье, притворство и лукавство. Три невесты симулировали повышенную эмпатию, а сами по ночам глупейшим образом бегали от государя, кто к конюху, кто к повару, кто к крестьянину, и лишь последняя, самая умная, когда утомленный ласками жених заснул, «взяла книжечку и пошла в соседнюю комнатку помолиться», чем и снискала в итоге звание законной супруги.
Присущую Серендипским королевичам сказочную, чуть ли не сверхъестественную наблюдательность и находчивость в толковании каждой мельчайшей увиденной детали Шмараков вписывает в научный контекст. В частности, цитирует знаменитое эссе Карло Гинсбурга об «уликовой парадигме», где три королевича иллюстрируют «охотничий тип знания»: «Возможно, сама идея рассказа (как чего-то, отличного от заговора, заклинания или молитвы) впервые возникла в сообществе охотников, из опыта дешифровки следов».
Кроме того, переводчик подшивает в дело «визитную карточку трех одаренных принцев», на которой золотыми буквами вытеснено слово serendipity, вошедшее в англоязычный обиход благодаря отцу основателю готического романа Хорасу Уолполу. Ссылаясь на письмо, где Уолпол снисходительно называет «Путешествие» «глупой сказкой», Шмараков использует кальку «серендипность», и это тот редкий случай, когда буквальный перенос иностранной лексемы в русский не режет слух. Скажем, «рандомность» можно заменить «случайностью» без существенной потери смысловых нюансов, а с «серендипностью» так уже не выйдет, хотя «случай» тут тоже лежит в семантической основе. Если же пойти дальше в филологических экспериментах и рискнуть образовать от serendipity русский глагол, обозначающий умение делать сногсшибательные открытия по чистой случайности, «дуриком», то получившееся слово «серендипить» на наш слух будет звучать почти как родное и в чем-то соответствующее национальному характеру с его вечной надеждой на авось.
