«Советские мастера снимали без фиги в кармане по отношению к России»
Обманчивая простота авторского кино Ларисы Садиловой не мешает ее фильмам участвовать в главных кинофестивалях мира. На МКФ «Послание к человеку» она работает в международном жюри. В беседе с «Известиями» она размышляет о судьбе отечественного кинематографа, необходимости снимать документальные фильмы на пленку, советской классике для школьников, особенностях работы в приграничных районах и страхе, которого нет.
«Совсем нет ощущения пира во время чумы»
— Какие у вас впечатления от программы «Послания к человеку»? Нет ощущения, что это вчерашние фильмы на вчерашние темы?
— Программа очень сильная, это все члены жюри отмечают. Даже если речь идет об исторических фильмах, всё равно видно, что они имеют отношение к сегодняшнему дню. И смотрим мы их через призму сегодняшнего дня. Не можем отключиться от того, что происходит в мире, в России. И оказывается, что программа очень актуальна, некоторые картины даже стали более острыми.
— До сих пор профессионалы спорят, время ли сейчас для фестивалей. Что думаете?
— Меня сначала поразило, что уже после 24 февраля Министерство культуры решило поддержать около 200 фестивалей дополнительно. Я думала: зачем? Ведь «фестиваль» означает «праздник», а какие праздники сейчас? С другой стороны, людям именно сейчас стоит отвлечься — или задуматься о чем-то. Последнее относится к «Посланию к человеку». Здесь серьезные картины и совсем нет ощущения пира во время чумы.
— Всё равно странно: показы, обсуждения, потом все сидят в кафе, спорят о кино…
— Это инстинкт самосохранения. Моя тетя не включает новости, потому что говорит, будто у нее сразу давление поднимается. Но меня такое же чувство настигло в 1991 году. Мы бежали к Белому дому и видели, что у нас на Ботаническом саду люди тихо гуляли с колясками, кто-то выпивал на лавочке. Так странно было, ведь по телевизору всё показывали, но только какая-то кучка людей у Белого дома, казалось, впустила это в свою жизнь. Может, это нормально? Может, большинство всегда не принимает участия ни в чем, кроме собственной жизни? Вот, была объявлена частичная мобилизация, но как будто она объявлена только для мужчин! Или для армии. А для страны — не объявлена. Никто не работает по принципу «всё для фронта», как во время Отечественной войны. Мы сейчас снимали мобилизацию в Трубчевске Брянской области…
— Для нового фильма?
— Планируем два года снимать там хронику. И вот представьте: 14 тыс. населения в городе. И там во время мобилизации происходила обычная жизнь — за исключением того, что творилось у военкомата.
«Оставьте что-нибудь Богу»
— Ваши «Однажды в Трубчевске» и «Огород» очень отличаются от фильма «Она», это поворот от дарденновской парадигмы в сторону «народной» мелодрамы. Это тоже реакция художника на происходящее?
— Сейчас моя реакция в том, что игровое кино стало вообще неактуально. Сегодня мне интересна хроника как документ времени. С 1998 года у нас государство перестало вести кинолетопись, прекратило снимать хронику.
— Но ведь есть сотни документальных фильмов каждый год!
— Всё это исчезнет. Цифровой материал хранится пять лет. Потом его нужно перезаписать, но для этого нужна аппаратура, которая устаревает и тоже нуждается в хранении. Нужно снимать на пленку, она хранится уже 125 лет. Кроме того, документальная картина — это еще не хроника, а авторская подача, твой взгляд на действительность. Когда режиссеры будущего захотят сделать кино про наше время, им не на что будет опереться. А мы с 2008 года снимаем в Трубчевске и хронику, и игровое кино (кроме «Огорода»), где играют реально живущие там люди.
— И «Она»? Там же Москва?
— Нет, это тоже Трубчевск! Декорацию городка иммигрантов мы строили на пустыре, а Трубчевск «играл» Москву. Но мы говорили о художественном методе. Он каждый раз рождается сам собой. У меня ощущение, что я — передатчик. Чувствую, что транслируют «оттуда». И — передаю. Сейчас у меня готов сценарий для фильма «С любовью, Лиля – 2». Через 20 лет те же герои, сыгранные теми же актерами, приедут в Трубчевск. Но как нам снимать этот фильм сегодня? Это же невозможно!
— Почему?
— Ну смотрите. У нас, по сюжету, пианист приезжает в Трубчевск и теряется там. Лиля ищет его. Но ведь это граница с Украиной, там сейчас обстрелы! Сразу возникают вопросы. Если пианист приехал туда с концертом, то кто его туда пригласил? Если он потерялся, значит, он точно диверсант (смеется). И непонятно, что делать с этой историей. Но я хочу снимать там, это заколдованное место.
— И всё же про метод. Вы ведь могли бы снимать эстетское арт-кино, но идете на риск, делая кино, которое не в тренде.
— Когда я в середине 1990-х делала свою первую картину «С днем рождения!», мне уже там хотелось соединить документальное и игровое. Настоящие роды и вымышленную жизнь в роддоме. Меня все предостерегали, но я не послушалась. Мне нравилось работать с непрофессиональными актерами. Денег у меня не было. Минкультуры выделило средства на документальную картину, а мы в итоге поехали снимать игровую. Снимали два года. Деньги быстро закончились. Роддом на глазах разваливался. Нам сказали, что его снесут. Я в слезах. И мама мне говорит: иди к Матроне. Я пошла на Даниловское кладбище. Отстояла три часа на морозе. И вот на часовне уже читаю перечень тех, кому туда заходить нельзя. Третий пункт был прямо для меня: тем, кто ухудшает или улучшает, искажает действительность. Я была в шоке. У меня половина фильма снята. Думаю, а я-то что делаю? С тех пор стараюсь этого не делать, насколько это возможно. Есть и еще одна фраза, которая определила мой метод. Один батюшка в Трубчевске сказал мне: «Когда пишете сценарий, не прописывайте всё досконально. Оставьте что-нибудь Богу». Меня это потрясло. Но Бог действительно принимает участие в работе над фильмом. Например, в ноябре прошлого года мы заканчивали «Огород» и нам нужно было придумать логотип для канала, который смотрит героиня по ТВ. Поставили Z. К выходу убрали, конечно, иначе все бы решили, что мы поставили его именно сейчас, в повестку. Кино — мистическая штука.
«Всё, кроме контрреволюции и порнографии»
— Важное место в «Огороде» занимает сериал «Зрячая», очень остроумная пародия на «Слепую». Как он возник в сюжете?
— Я сериалы не смотрю. Даже самые рейтинговые. Просто не успеваю. Но «Слепую» смотрят моя мама и тетя. И не только мои. Я их ругаю. «Понимаете, что вы тупеете, когда смотрите?» Я в шоке была, когда увидела несколько серий и поняла, в какие суеверия погружают нашу страну. Больше 4 тыс. серий, насколько мне известно.
— Может, люди смотрят это, потому что чувствуют себя уязвимыми и хотели бы, чтобы кто-то им помог, защитил. И пусть это будут целители или какие-то знаки, лишь бы помогло, и быстро.
— Да, люди хотят поддержки. «Огород» — это моя тетя и моя мама. Вот, посмотрели они фильм, и вдруг через три дня мне звонит мама и говорит: «Лора, запиши! Чтобы были деньги, нужно что-то там взять, потереть и сказать что-то вроде: «Деньги, деньги, идите ко мне в кошелек»! Представляете? Она посмотрела фильм, где я над этим смеюсь, и всё равно говорит мне это! Неистребимо!
— Может, всё дело в том, что культура не работает? Не защищает людей от невежества и суеверий?
— Культура не может это сделать без государства, я уверена. В школах дети должны смотреть советское кино. Да, это не слишком оригинально звучит, и все же. Мы часто спорим с сыном о моей внучке, ей сейчас 7 лет. И он говорит, что нужно показывать то, что ей интересно. Я возражаю: на уроках английского она же прилагает усилия? И тут тоже нужно! Должен быть предмет, а не факультатив. И фильмы должны быть об истории страны или по мотивам литературных произведений. Читать дети перестали, ну пусть увидят «Анну Каренину» Зархи! «Войну и мир» Бондарчука, «Тихий Дон» Герасимова. Советские фильмы, потому что наши мастера снимали без фиги в кармане по отношению к России. И показывать эти фильмы надо в кинотеатрах.
— Но ведь люди, которые в школе проходили великую русскую, и не только русскую, литературу, тоже совершают мерзости и подлости. Помогает ли это в действительности?
— Может быть, культура имеет маленькое значение для формирования личности. Я где-то читала, что гены и воспитание вообще влияют на человека процентов на пять, остальное — среда. Но в среду, я думаю, входит и культура. Мне кажется, Карен Шахназаров точно ответил тем, кто спрашивает, почему у нас деятели культуры ничего не создают о Донбассе. Ну понятно, что сценарий пишется не один месяц, а фильм снимается по нему больше года. Шахназаров считает, что всё дело в том, что у деятелей культуры и власти другой договор, чем был во времена СССР. Тогда им говорили: мы вам даем привилегии, госпремии, а вы — работаете на благо Отчизны. Сейчас другой договор: вы самовыражаетесь, не лезете к нам — и мы не лезем к вам. Так учат во ВГИКе, так учат везде. Но я иногда смотрю такое кино и думаю: на хрена мне твое самовыражение? Посмотрят твое кино 10 человек, особенно сейчас. И дальше что? В чем смысл? В СССР было очень много диссидентов, но они не создавали произведения с фигой в кармане. Потому что понимали, что работают не на себя.
— Но как быть с тем, что все понимают благо Отечества по-разному?
— Сергей Герасимов говорил, что в кино можно всё, кроме контрреволюции и порнографии. Не было миллиона законов о запрете того и сего, этой заповеди вполне хватало. Но для этого надо договориться, что мы строим, капитализм или социализм. Пока всё указывает на то, что надо идти к социализму. А у нас просто все разбираются в кино и в футболе, и каждый человек с властью считает, что может говорить, кто и как нужно снимать.
— Вам сейчас страшно жить и работать?
— Мне — некофмортно работать. Потому что очень много некомпетентных людей пытаются нами руководить, не спрашивая нас. Страха нет. Мы жили в закрытом обществе. Мы знаем, как это было. Теперь нам нужно научиться не выживать, не существовать, а — жить. При Брежневе что-то было в тысячу раз лучше, чем сейчас. А что-то — хуже. Например, меня цензура ни разу за все эти годы не коснулась. Думаю, и не столкнусь с ней. Для этого пришлось бы вернуть систему советского кинопроизводства, но на это вряд ли кто-то пойдет. А зря.