«Пожары в Рязани вроде бы сильные. Но сгорела только трава, а не деревья»
В 2022 году лесные пожары прошли по площади 3,4 млн га — это в три раза меньше, чем годом ранее. Соответственно, будет меньше и размер ущерба, который они нанесли, рассказал в интервью «Известиям» руководитель Федерального агентства лесного хозяйства Иван Советников. При этом он призвал не пугаться и этих цифр — леc погибает максимум на 5% площади, пройденной огнем, на остальной территории сгорает лишь трава. О том, как к лесным пожарам готовятся уже зимой, на что уходит дополнительное финансирование, почему в стране не хватает лесничих, как спутники позволяют находить места нелегальных вырубок леса и нужно ли тушить абсолютно все природные пожары, читайте в эксклюзивном интервью Ивана Советникова.
«У нас традиционно горит вся страна»
— Сколько леса сгорело за прошедший пожароопасный сезон?
— В этом году у нас ситуация с лесными пожарами намного лучше, чем была в прошлом. В 2021 году площадь, пройденная огнем, превысила 10 млн га. Уточню, пройденная огнем — это не значит, что всё на этой территории сгорело и погибло. Речь идет о том, по какой области прошли лесные пожары. В этом году площадь, пройденная огнем, в три раза меньше, чем годом ранее, — 3,4 млн га.
Также за последние несколько лет на 100 млн га сокращены так называемые зоны контроля лесных пожаров. Существенный вклад в сокращение площадей внесло дополнительное финансирование. Если в прошлом году у нас на все пожары было выделено 6 млрд рублей, то в 2022-м —14,2 млрд. Причем эти деньги мы получили в конце прошлого года.
Всю зиму мы плотно работали с регионами, чтобы средства не лежали на счетах, чтобы на них нанимались люди, заключались контракты на авиацию, закупались горюче-смазочные материалы, обмундирование. Это позволило увеличить часы налета, проработать маршруты авиапатрулирования, нанять дополнительный персонал. Поэтому и видим результат.
Еще очень важный плюс: деньги, которые мы получили в том году, — не разовая сумма, а это ежегодное финансирование, которое будет выделяться регионам.
— Какой ущерб в этом году нанесли пожары?
— Ущерб мы посчитаем только к следующей весне. Тем не менее мы знаем, что большинство возгораний — это беглые низовые пожары. Загорается нижний ярус, а древостой не сильно повреждается. Например, в прошлом году погибло менее 1% леса от общей площади, пройденной огнем. На большей части территории Якутии, где в том году сильно горело, экономический ущерб крайне низок, потому что там никакой заготовки вестись не может в силу удаленности территории, природно-климатических особенностей и особенностей леса.
— В этом году горела не только Якутия.
— У нас традиционно горит вся страна. Вот рязанский пожар. Казалось бы, сильный. Но там трава сгорела, а поросль — березка — осталась, сосенки остались, они не тронуты. Повторюсь, высоким деревьям, низовой пожар не наносит урона. Экологический ущерб определенно нанесен, большой резонанс в СМИ, но с точки зрения экономики потери незначительные, то есть именно лесу как экономической системе.
— В прошлом году Минприроды оценило ущерб, нанесенный пожарами, почти в 11 млрд рублей. В этом году нагорело меньше, цифры будут соответствующие?
— Думаю, ущерб от пожаров в 2022 году будет в три раза меньше, чем в прошлом. Причем этот ущерб во многом виртуальный. Не надо думать, что государство получило бы эти 11 млрд, если бы ничего не горело, это скорее чудеса статистики. Мы любой пожар оцениваем в деньгах, но это некий потенциальный доход, который в теории могло бы получить государство. Если бы не было пожара, если бы туда пришел лесопользователь, если бы он срубил, вывез, заготовил. В реальности эти цифры скорее про статистику, чем про жизнь.
— Сколько леса, который можно было бы заготовить, мы теряем каждый год?
— Ежегодно гибнет меньше 5% леса, пройденного огнем. Яркий пример — прошлый год. У нас площадь, пройденная огнем, составила 10 млн га, а погибло леса на 57 тыс. га. Это, как уже сказал, меньше 1%.
— Остальное восстанавливается за год?
— Остальное не гибнет. Прошел беглый низовой пожар, пошел травяной пал, сгорела трава, а древостой как жил, так и живет. Если стоит большая сосна или большая береза, они даже не заметят огня.
«Везде, где есть леса, есть пожары»
— Какие регионы в этом году были самыми «горимыми»?
— В 2022 году сложная пожароопасная обстановка складывалась в Якутии, Хабаровском крае и Ханты-Мансийском АО. Этому способствовали аномально жаркая погода и человеческий фактор. Сильнее всего горят те регионы, в которых устойчивы традиции по выжиганию травы и есть благоприятные для распространения огня условия.
В весенний сезон сильно горели Курган, Амурская и Омская области, Камчатка, Тюмень. Причины — техногенный и человеческий фактор. Из-за пала травы огонь пришел в лес. В конце года непросто было в Рязани, Иванове и Нижнем Новгороде.
— Можно по этим признакам предсказать, где будет гореть?
— Конечно. И мы предсказываем. «Авиалесоохрана», подведомственная Рослесхозу организация, берет прогноз Росгидромета и накладывает его на наши лесные карты. Очевидно, что есть культуры высокорискованные с точки зрения пожаров. К примеру, хвойные, особенно загущенные молодняки. А есть культуры, которые не горят, например бук. У него древесина плотная, мясистые листья, которые регулярно опадают и долго гниют. Благодаря этому буковые леса вообще не горят. Иголки же очень быстро высыхают и очень легко поджигаются, поэтому те же лиственничники горят часто. Дубовые насаждения тоже горят очень тяжело.
Чтобы спрогнозировать, где может возникнуть пожар, мы анализируем данные по погоде — осадки, температурные режимы и режимы ветра — и типу насаждений в этой местности. В результате у нас получается класс природной пожарной опасности насаждений.
— За счет этого получается предотвращать пожары?
— Конечно. Как только мы видим, что класс пожарной опасности повышается, мы увеличиваем мониторинг, повышаем готовность — больше патрулируем, в отпуска никто не ходит, на выходных идет работа на пожарно-химических станциях или в лесу.
— Почему все-таки в таких масштабах у нас всё всегда горит?
— Везде, где есть леса, есть пожары. К сожалению, на современном уровне развития техники и культуры человека это факт. Леса горят в России, Австралии, Америке, Португалии, Греции, Турции — везде. Причин две. Сухой лес — очень легковоспламеняющийся объект, но есть люди, не понимающие этого факта. Был случай, когда в Москве в августе стояла сильная жара, а двое «деятелей» около «Москва-Сити» решили поджечь фейерверк. В результате сожгли поляну. Почему? Люди не понимают, что в такую погоду нельзя запускать фейерверк, просто нельзя, запрещено.
А кто-то костры жжет, бросает спички, окурки, фонарики запускает со свечками, использует неисправную технику и оборудование, не следит за проводами. Такой случай был весной этого года в Кургане. Там из-за сильного ветра порвало провода. Но вместо того, чтобы их заменить, провода перемотали изолентой. Ветер подул, всё это упало, закоротило, вспыхнула искра и сгорели дома. Мы три недели потом по лесу ловили этот пожар. К сожалению, вот так.
— Какая доля пожаров происходит по вине человека?
— Во многом это зависит от региона. В весенних пожарах на землях сельскохозяйственного назначения на 100% виноват человек. Пожары, возникающие в населенных пунктах на густонаселенных территориях тоже преимущественно вызваны антропогенным фактором — не менее 90%. На удаленных же территориях бывают грозы — молния попала, начинает тлеть, ветер огонь раздувает.
— Что еще убивает лес в России?
— Помимо пожаров есть вредители и болезни леса. Лес — это живой организм, и у деревьев, как у нас и у наших домашних питомцев, есть и раковые заболевания, и самые разные вредители. Мы в целях лесозащиты занимаемся обработками. В этом году 250 тыс. га очагов обработали.
У нас есть наработанные меры борьбы. Это и базовые химические средства, и биологические средства защиты — мы в них очень неплохо продвинулись.
У любого вредителя леса есть свои вредители и болезни. У короеда-типографа, к примеру, есть природный враг — муравьежук. Он питается яйцами короедов. Мы размножаем и выпускаем муравьежука, а он уже справляется со всем остальным. Или, к примеру, в Сочи завелась самшитовая огневка, которая ест самшит. И существуют болезни, которым она сама подвержена. Мы выпускаем вирус, чтобы с ней бороться.
— Это безопасно?
— Да. Такие вирусы очень индивидуальны — они несут угрозу только для вредителей.
— А как идет борьба с нелегальными вырубками?
— Пока мы до конца не победили «черных лесорубов». Хотя количество эпизодов резко снижается, у нас есть совершенно очевидный прогресс в этой сфере. Однако по-прежнему есть люди, которые могут ночью зайти и что-то срубить. У нас традиционно Дальний Восток грешил этой проблемой, и мы сфокусировали там дистанционный мониторинг. Теперь в Иркутске, в Бурятии появилась байка: если ты рубишь лес незаконно, должен рубить в облаках, система не увидит.
— Есть минусы у системы, она в облаках не видит?
— Пока система работает в зримом диапазоне. Очень простой механизм: мы берем два фотоснимка, на одном видим лес, а на другом видим черное поле — уже срубленный лес. Компьютер между собой их сравнивает и «подсвечивает» места рубок. Дальше мы накладываем эти данные на легальные рубки. Все остальные, получается, нелегальные. Очевидно, что, если земля закрыта облаками, программа не сделает качественный снимок. Но мы над этой проблемой работаем. Есть виды излучения, которые проходят сквозь облака, но пока эту проблему еще не решили.
Однако же сегодня мы каждую партию леса видим — кто, куда и откуда везет. Наша задача — не в лесу бегать, потому что у каждого дерева охранника не поставишь, а перекрыть пути для сбыта леса. Очевидно, что лес куда-то вывозится — на лесопилки, там пилят бревна, доски дальше везут на продажу по дорогам общего пользования или по железнодорожным путям. Много результатов дают видеокамеры.
Нужно поставить видеокамеры на магистралях, где идет основной поток древесины, и автоматически штрафовать тех, кто везет неучтенный лес.
Вот, например, с начала года в систему внесены сведения о более чем 400 тыс. сделок, и ежедневно вносится более 2400 деклараций о сделках с древесиной. В системе хранится более 4,4 млн деклараций о сделках с древесиной и более 11,5 млн правоустанавливающих и отчетных документов.
«Для нас все леса ценные»
— Сейчас за счет дополнительного финансирования отчасти удалось закрыть кадровые нужды, но, насколько я понимаю, кадровый дефицит в отрасли всё равно остается?
— Кадровый дефицит большой. Сейчас наша потребность в кадрах составляет минимум 5 тыс. человек. То есть 10–15%. Не хватает лесничих и профильных специалистов — лесопатологов, лесоустроителей. К сожалению, люди не очень охотно идут в лесное хозяйство. Причины простые, понятные, очень человеческие. Лесное хозяйство — не самая высокооплачивамая отрасль. Выбирая профессию своему ребенку, люди мечтают, чтобы он сидел в красивом удобном офисе в городе, в тепле, а не в холодном лесу под дождем в слякоти.
Но мы руки не опускаем, а максимально пытаемся привлечь людей в профессию, принимая меры по изменению зарплат, условий труда, работая со школьниками, студентами, проводим отраслевые конкурсы и соревнования. Один из них сейчас проходит в Йошкар-Оле — лесное многоборье, в нем участвуют 23 команды — семь вузов и 16 лесных колледжей. Всего порядка 70 участников, прибывших из 17 субъектов и пяти федеральных округов России.
— Много говорили в связи с крупными пожарами, что нужно вводить персональную ответственность за лесные пожары. Как вы относитесь к этой идее?
— У каждого поля, леса, СНТ должен быть конкретный человек, кто отвечает за пожар. Если что случилось, он должен быть либо привлечен к ответственности, либо уволен, по-другому нельзя. Мы сделали очень большой шаг в этом направлении, вышел указ президента, и на сегодня в каждом регионе четкие цифры по снижению площадей пожаров.
— Горят ли у нас ценные леса?
— Для нас все леса ценные. Я совершенно искренен — мы за каждый лес переживаем. Мы тушим 90% пожаров. Почему не 100%? Иногда бывают очень удаленные пожары, до которых сложно добраться. К примеру, был пожар в Хабаровском крае, мы туда неделю не могли долететь. Горная местность, туманы — физически люди не могли туда попасть.
Наша задача — сокращать количество даже таких пожаров. Строить аэропорты подскока, взлетные полосы, временные площадки размещения вертолетов, более дальние закупать. Мы этим занимаемся. В идеале каждый пожар должен тушиться, это даже не обсуждается.
— Какие корректировки предлагается внести в методику подсчета рейтинга эффективности лесного хозяйства?
— Рослесхоз уже 10 лет ведет рейтинг регионов. Есть постановление правительства, есть четкие критерии, и мы по ним регионы оцениваем. Мы эту работу продолжим, нет никакого сомнения. Также будем настаивать, чтобы те регионы, которые попали в нижнюю группу, принимали кадровые решения по отношению к должностным лицам, ответственным за ведение лесного хозяйство. Но очевидно, что жизнь меняется, и те критерии, которые были актуальны 5–10 лет назад, пора менять. Например, лесоустройство передали на федеральный уровень и спрашивать с регионов за него неправильно.
Отдельные критерии требуют усовершенствования, шлифовки. Регионы разные по площадям. Есть малолесные и многолесные. Возможно, нужна корректировка по этой градации. На форуме «Леса России», который в этом году проходил в Красноярске, принято решение о необходимости совершенствования методики, соответствующее предложение будем вносить в правительство России. Работу мы продолжим.
