Культурные столицы: ГМИИ и Эрмитаж выставляют вернувшиеся из Франции картины
Воссозданная музыкальная гостиница с панно Мориса Дени и целый зал Сезанна — в Москве; невыездные «Танец» и «Музыка» Матисса — в Санкт-Петербурге. ГМИИ имени Пушкина с 28 июня покажет экспонаты возвращенной за Франции коллекции братьев Морозовых, прежде демонстрировавшейся в городе на Неве. Эрмитаж же двумя днями ранее открыл выставку собрания Сергея Щукина, которое до этого можно было увидеть в ГМИИ. «Известия» оценили диаметрально разные подходы главных музеев страны к одним и тем же шедеврам.
Конец цикла
Цикл выставок, посвященных великим русским коллекционерам, стартовал еще в 2016 году — и сразу стал сенсацией. Экспозицию коллекции Сергея Щукина в фонде Louis Vuitton посетило 1,2 млн зрителей. В 2019-м эстафету у Парижа приняла Москва, где кураторы решили показать выбор не только самого Щукина, но и его братьев, тоже коллекционеров. Результат стал лучшим для ГМИИ почти за 40 лет: в музей пришли 350 тыс. человек.
Натюрморт «Фрукты на блюде», И.И. Машков
Одновременно с Пушкинским Эрмитаж демонстрировал собрание другого купца — Ивана Морозова, а также его брата Михаила. Собственно, суть всего цикла как раз и состояла в таком обмене, позволяющем увидеть великие коллекции, разделенные в сталинские времена между двумя музеями, в своем исходном своеобразии.
Ну а после Эрмитажа собрание Морозовых должно было отправиться в Париж, но тут в планы вмешалась пандемия, поэтому долгожданный проект неоднократно откладывался. В итоге выставка все-таки открылась, несмотря на «Омикрон» и антиковидные меры — и поставила новый рекорд: 1,3 млн посетителей. Но тут появилась новая проблема: нарушение международного авиасообщения из-за событий на Украине. К судьбе российских шедевров, застрявших во Франции, несколько месяцев было приковано всеобщее внимание. Драма закончилась хеппи-эндом, все государственные экспонаты благополучно вернулись домой и теперь доступны для публики.
Оригинальный дизайн
Ажиотаж вокруг спасения коллекции Морозовых, несомненно, привлечет особое внимание к выставке ГМИИ, и без того заведомо «хитовой». И несколько даже обидно, что в ее тени останется парный проект, эрмитажная экспозиция собрания Щукиных — внешне куда менее амбициозная, но крайне интересная и оригинальная интерпретация истории, до этого «прозвучавшей» в Париже и Москве.
Открытие выставки «Рождение современного искусства: выбор Сергея Щукина»
Она разместилась в Малом Эрмитаже — пространстве, примыкающем к Зимнему дворцу, но куда более компактном, чем Главный штаб, где показывались вещи Морозовых. Скупость площадей, впрочем, обманчивая: количество экспонируемых произведений серьезное. Дело в том, что кураторы применили шпалерную развеску, когда картины размещаются в тесном соседстве и в несколько рядов. В Москве последние годы подобный подход считался моветоном, но у петербургских специалистов есть железное обоснование своего решения: именно так висели полотна в доме самого Щукина. И это была не случайность, а продуманный дизайнерский проект, говоря современным языком.
Так, расположение картин Гогена Щукин определял вместе с Матиссом, сам же Матисс писал ряд произведений под конкретные пространства особняка в Большом Знаменском переулке. В частности — знаменитый диптих (точнее, части несостоявшегося триптиха) «Танец» и «Музыка», которые ныне принадлежат Эрмитажу. На выставках в ГМИИ и фонде Louis Vuitton был только «Танец». «Музыка» хронически больна, так как написана «по сухому», с нарушением технологии, и петербургский музей ее никогда не возит. Но и «Танец» чувствует себя не очень, поэтому недавние гастроли стали последними для полотна — теперь уже оно не покинет Северную столицу. Зато на новой выставке Щукина их можно увидеть рядом. А напротив — еще одну «невыездную» работу того же автора, «Арабскую кофейню».
Коллекция братьев Морозовых в ГМИИ
В других комнатах — Пикассо в соседстве с африканскими статуэтками (так сам Щукин пытался объяснить рождение кубизма — мол, вот чем художник вдохновлялся), Моне, опять Матисс. Внимательные зрители могут убедиться в точности размещения полотен, сравнив его с фотографиями интерьеров дома Щукина. Но поскольку привезти в Петербург удалось не всё, отсутствующие произведения заменены полноразмерными черно-белыми репродукциями. Изящный и вполне логичный выход.
Если ГМИИ показывал коллекцию Щукина в широком контексте — семейном, искусствоведческом и даже краеведческом, — а заодно удивлял масштабом, размахом, едва ли соответствующим реальному пространству щукинского особняка, но органичном для художественного масштаба собрания, то Эрмитаж сделал ставку на лаконизм и историческую точность, тем самым продолжив собственную линию, начатую экспозицией коллекции Морозовых.
Французское и русское
Но и Пушкинский остался верен своему подходу — почти театральному, с яркой драматургией, эффектными пространственными решениями и попыткой не столько воссоздать, сколько осмыслить. Наглядный пример — музыкальная гостиная, оформленная мифологическими панно Мориса Дени. В Эрмитаже была предпринята попытка стилизовать помещение в Главном штабе под оригинальную комнату в морозовском здании на Пречистенке, дополнив шедевры живописи мебелью и квазиаутентичными интерьерными решениями. Пушкинский же, выделив под панно свое главное помещение — Белый зал, — размещает полотна в белом кубе, где они как бы парят в абстрактной стерильной пустоте.
Впрочем, уравновешивает это решение зал с панно Боннара — на противоположной стороне от главной лестницы. Там уже нет таких модернистских декораций и всё равно налета салонности, в общем-то, органичного для Морозова, не чувствуется.
Торжественное открытие выставки «Рождение современного искусства: выбор Сергея Щукина» в Государственном Эрмитаже
Главное же отличие московской версии от петербургской — даже не пространство (круговой маршрут на втором этаже здания на Волхонке против анфилады залов в Главном штабе), а состав работ. В Эрмитаже, как мы помним, почти не было нефранцузской живописи, в ГМИИ же едва ли не столь же важная составляющая — русское искусство, которое Иван Морозов собирал с не меньшим увлечением. И здесь восхищают возникающие параллели: между Моне и Коровиным, Гереном и Сомовым. А еще из наших соотечественников представлены Анисфельд, Головин, роскошный Малявин, Серов в изобилии и даже Врубель.
Хотя — будем честны — люди пойдут не на них, а все-таки на те имена, с которыми коллекция Морозова и ассоциируется. И можно долго рассуждать о кураторских находках (коих много) и неожиданных решениях, но когда попадаешь, например, в зал с 17 великими произведениями Сезанна — эстетический шок настолько силен, что остальное отступает на второй план. И вроде ты их всех знаешь, но лишь увидев всех вместе, в очередной раз убеждаешься в гениальности художника. А еще, конечно, коллекционера, всё это собравшего.
