Дом с огнем: как искоренить жестокость в детдомах
На парламентских слушаниях, посвященных регулированию деятельности органов опеки и попечительства, зампред Госдумы, бывший уполномоченный по правам ребенка Анна Кузнецова подняла тему профилактики жестокого обращения и скрытого насилия над детьми в сиротских учреждениях. Она, в частности, упомянула о новом способе выявления таких фактов, который был разработан российскими учеными. Что это за методика и как избавиться от насилия в детдомах — в материале «Известий».
Насколько серьезна проблема насилия в детдомах
На парламентских слушаниях Кузнецова сообщила, что проблема жестокого обращения и скрытого насилия над детьми в сиротских учреждениях сохраняется. Зампред Госдумы не смогла оперативно ответить на вопросы «Известий». Однако в бытность уполномоченным по правам ребенка Кузнецова нередко поднимала эту тему. Так, в 2020 году она говорила, что насилие в сиротских учреждениях «порой скрыто за семью печатями».
— Несмотря на работу ведомств, применение различных мер, участие волонтерских организаций, регулярные проверки — случаи насилия выявляются, но чаще всего уже тогда, когда ребенок оказывается в приемной семье, раскрывается и начинает рассказывать те страшные вещи, которые происходили с ним в стенах учреждения, — сказала тогда Кузнецова. — Всё это говорит о том, что сегодня нет чуткой системы выявления подобных случаев.
Директор благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская отмечает, что проблема насилия действительно по-прежнему актуальна для сиротских учреждений.
— В любой закрытой среде развивается насилие, — сказала она «Известиям». — Это как среда для развития бактерий. Под одной крышей собирают детей с тяжелым травматичным опытом, часто уже с опытом насилия — и работают с ними люди, которых к этому специально никто не готовил. Хорошо, если у них есть педагогическое образование, но и оно не готовило к работе с сильно травмированными детьми, которые пережили разрыв с родными и другие чудовищные переживания.
По ее словам, дети часто реагируют на этот опыт, проявляя агрессию. В такой среде, говорит Альшанская, чаще всего возникает жестокое обращение между воспитанниками, в которое также включается педагогический коллектив.
— За неимением опыта работы с такими детьми работники учреждений просто встраиваются в цепочку насилия в качестве первого, более взрослого, но и более жесткого, — говорит она. — И насилие становится просто нормой коммуникации. Так, к сожалению, бывает во множестве детских домов.
Альшанская подчеркивает, что наличие жестокости в детском доме очень сильно зависит от взрослых, которые там работают.
По словам академика-секретаря отделения психологии и возрастной физиологии Российской академии образования, доктора психологических наук Сергея Малых, агрессивное поведение, как показали длительные исследования, достаточно устойчивый феномен, и проявление актов насилия у детей и подростков может иметь долгосрочное негативное влияние на их развитие и сказываться, прежде всего, на отношениях со сверстниками.
— Дети отличаются друг от друга по проявлениям агрессивного поведения, — сказал он «Известиям». — Индивидуальные различия здесь очень значительны, поэтому одна из важных задач — изучение механизмов, лежащих в основе индивидуальной предрасположенности к агрессивному поведению. Это комплексный биосоциальный феномен.
По его словам, исследования показали, что у людей, переживших в детстве сильные стрессы (потеря матери или обоих родителей, родители с зависимостями) или подвергавшихся насилию, агрессивное поведение формируется чаще, чем у обычных людей. Более того, стресс у матери, вынашивающей ребенка, может приводить к эмоциональным проблемам у ребенка в последующей жизни.
Чем может помочь методика
Методику, о которой рассказала Кузнецова, разработали, но пока не внедрили. Сергей Малых, в свою очередь, поделился с «Известиями», что она еще должна пройти апробацию. Он подчеркнул, что работать эта методика может только в качестве скрининга — данная технология нужна для быстрой оценки ситуации в конкретном учреждении: в детдоме, в школе или где бы то ни было.
По словам Малых, сначала специалисты составили 35 вопросов, которые отработали с фокус-группами детей. Вопросы эти касались оценки уровня доверия учащихся к взрослым, к сверстникам, уровню агрессии среди воспитанников и сотрудников к детям. В основном работа велась с подростковыми группами — как с детьми в самом «сложном возрасте».
— По итогам этой работы в опроснике осталось 22 вопроса. И после проведения пилотного исследования мы выделили четыре фактора, показатели, по которым и должна выявлять методика, — сказал Малых. — Это страх агрессии, агрессивность детской среды, доверие к взрослым и агрессия со стороны взрослых.
В факторе «страх агрессии» специалисты должны оценивать опыт ребенка, в котором он был пострадавшей стороной, в частности страх физической агрессии, страх столкнуться с агрессией со стороны взрослых.
Фактор «агрессивность детской среды» должен описывать частоту драк, возникновения проблем, которые возникают у ребенка в общении с детским коллективом.
Фактор «агрессия со стороны взрослых» оценивает, есть ли в конкретном учреждении вербальная или даже физическая агрессия со стороны взрослых.
Четвертый фактор — «доверие к взрослым» — является скорее своего рода «протективным», «защитным», так как показывает, насколько ребенок доверяет взрослым, может ли искать у них защиту.
— Эта методика позволяет достаточно быстро получить первый срез — увидеть наличие проблем в учреждении, — говорит Малых.
Он заметил, что эффективность методики зависит от того, как ее будут применять: кто и как станет проводить опросы, кто займется интерпретацией.
— Всегда лучше, чтобы интерпретация делалась специалистом, потому что это очень тонкая тема — агрессия и насилие, комплексный социальный феномен, — говорит Малых. — Если проводить скрининг в закрытом учреждении с помощью его сотрудников, то взрослые могут быть заинтересованы в том, чтобы происходящее было не очень понятно для внешнего мира. Они могут хотеть, чтобы всё выглядело благополучно. Поэтому лучше, если бы исследования проводили психологи, максимально нейтральные по отношению к учреждению.
Можно проводить такую диагностику, считает Малых, с помощью цифровых психодиагностических платформ, когда учащиеся отвечают на вопросы на компьютере. Эти данные собирались бы в каком-либо психологическом центре, где и проводился бы анализ.
Малых замечает, что есть важная проблема для российских психодиагностических методик: пока еще нет их национальной стандартизации, нет российских норм, так как не накоплено достаточное количество популяционных исследований, которые послужили бы основой для их создания.
— Мы не очень представляем, какие у нас дети, — замечает он. — У нас очень много факультетов психологии, есть исследования, но все они проводятся на очень небольших выборках. И, например, когда мы говорим про агрессивность, мы должны представлять, насколько она выражена во всей популяции, как распределена среди детей.
По его словам, много диагностических методик создано за рубежом. Но показатели могут различаться в разных странах, в том числе из-за серьезных культурных различий. Поэтому необходима выработка именно своих, российских норм на основе собственных популяционных исследований.
В Минпросвещения сообщили «Известиям», что каждый регион еще до создания этой конкретной методики получал рекомендации по психологическому сопровождению детей-сирот, включая все организационные условия деятельности.
— Это работа с привлечением широкого ряда экспертов и с опорой на лучшие практики, сложившиеся в регионах, — заявили в ведомстве. — Их применение является тем необходимым инструментарием, на который могут в своей деятельности положиться специалисты организаций для детей-сирот и компенсировать недостаток практических знаний.
При этом подчеркивается, что статистика, собранная со всех субъектов, показывает существенное снижение случаев насилия в детдомах.
Нужно ли лучше проверять детдома
Кузнецова в своем выступлении на парламентских слушаниях заявила и о еще одной проблеме. Она сказала, что «регуляторная гильотина», призванная снизить избыточную административную нагрузку, привела лишь к уменьшению количества проверок органов опеки и сиротских учреждений со стороны Рособрнадзора и снижению контроля качества защиты детей. Она заявила, что подготовила письмо в ведомство с просьбой провести проверку их деятельности на предмет защиты детей в сиротских учреждениях.
— Это поможет понять, насколько соблюдаются права воспитанников. Более того, мы считаем важным просить Рособрнадзор о проведении проверок в части реализации воспитательных программ в сиротских учреждениях, — заявила она.
В Рособрнадзоре сообщили «Известиям», что в 2021 году провели девять плановых проверок и четыре внеплановые в отношении органов опеки. В первые три месяца 2022 года — три плановые проверки. При этом подчеркивается, что в силу постановления правительства от 10 марта 2022 года № 336 отменены плановые проверки в отношении органов опеки с апреля по декабрь этого года.
В то же время органы опеки и попечительства проверки в отношении детей-сирот продолжают — при помещении ребенка в такую организацию: один раз в течение месяца после его прибытия туда, затем один раз в шесть месяцев. А вот проверки над органами опеки, получается, отменены.
Юрист правовой группы региональной благотворительной общественной организации «Центр лечебной педагогики» Павел Кантор замечает, что принцип механизма «регуляторной гильотины» — максимально сократить государственный контроль в расчете на то, что основным регулирующим фактором станут потребители и профессиональное сообщество.
— Такой подход может быть оправдан в промышленности, строительстве, сфере услуг, финансовом секторе и т.п., но вряд ли он вполне применим к сферам социального обслуживания, здравоохранения, образования, — сказал он «Известиям». — «Потребители» услуг сиротских учреждений не «выбирают» поставщиков, а сами детские организации находятся в тесной связи с теми органами, которые их контролируют и финансируют, и вряд ли могут сами для себя устанавливать какие-то стандарты качества.
Но, подчеркивает он, на практике механизм «регуляторной гильотины» в социальной сфере не привел к снижению государственного контроля в детских организациях. Кроме того, существовавшие ранее санитарные, гигиенические и другие нормы были обновлены и даже в чем-то стали более требовательными.
— Проверки со стороны органов опеки никуда не делись, — подтверждает Альшанская. — Проверяют также прокуратура, Роспотребнадзор. И надо сказать, что проверки чаще всего осуществляются в формате насилия, после них взрослые передают агрессию в детский коллектив.
По ее словам, проверки, которые проходят в сиротских учреждениях, имеют мало общего с благополучием детей и носят часто формальный характер.
— Нам давно нужно менять все эти требования, — считает она. — И формировать их так, чтобы их можно было приложить к жизни в семье и квартире. Чтобы ребенок, который временно находится в сиротских учреждениях, мог жить нормальной человеческой жизнью. Он не должен попадать в казарменное пространство — но требования, предъявляемые надзорными органами, этому способствуют.
Адвокат благотворительного фонда «Юристы помогают детям», член московской коллегии адвокатов «Вердиктъ» Анастасия Тюняева в целом указывает на то, что многие представители органов опеки формально исполняют свои обязанности по защите детей. Это выражается даже, например, в том, как составляются заключения для судебных заседаний.
— Иногда в заключении изложены сведения, не соответствующие фактическим обстоятельствам дела, — сказала она «Известиям».
Что нужно для искоренения насилия в детских домах
Павел Кантор считает, что проверки надзорных органов, в принципе, не эффективны для контроля за сиротскими учреждениями.
— Многолетний опыт работы представителей НКО с организациями для детей-сирот позволяет уверенно говорить, что никакие государственные проверки никогда не служили и не могут служить рабочим способом защиты интересов детей, в том числе от насилия и жестокого обращения, — сказал он. — Наоборот, наиболее действенным способом защиты детей является открытость таких учреждений.
Он указывает, что любой проверке можно «задурить голову», убедить «не выносить сор из избы». При этом если организация открыта для различных мероприятий, занятий с детьми извне, если туда постоянно ходят волонтеры, а дети ездят в летние лагеря, тогда невозможно скрыть подобные факты.
— Постоянное или регулярное присутствие «внешних» людей в организации заведомо гораздо эффективнее, чем разовые проверки даже самых добросовестных государственных «проверяльщиков», — считает Кантор.
Законодательство в эту сторону уже меняли — детские дома (которые, к слову, перестали официально так называться) действительно стали более открыты миру. Елена Альшанская замечает: лучший контроль — это когда ребенок ходит в обычную поликлинику и врач обращает на него внимание так же, как на других детей; или когда он ходит в общеобразовательную школу и т.д.
По словам Кантора, в этой ситуации ухудшение положения с насилием и жестоким обращением связано не с уменьшением количества проверок, а с последствиями пандемии, когда на два года социальные учреждения фактически закрылись от внешнего мира.
— И законодательство о социальном обслуживании, и законодательство об общественном контроле, и законодательство о НКО, благотворительности и добровольческой деятельности предусматривают механизмы и формы участия «внешних» людей в жизни организаций для детей, — сказал Кантор. — Проблема не в законодательстве, а в отсутствии во многих регионах активных и независимых НКО, которые бы занимались помощью детям в закрытых организациях.
Он выделяет несколько направлений для борьбы с насилием и жестоким обращением. Во-первых, необходима пропаганда в обществе добровольческой деятельности в интересах детей-сирот. Во-вторых, Кантор призывает оказывать общественную и государственную поддержку НКО. В-третьих, необходимо побудить организации для детей-сирот к открытости, к привлечению НКО к своей деятельности внутри организации, к включению детей в активности вовне. И в-четвертых, разукрупнение организаций для детей-сирот, а также по возможности перевод их в крупные города, где существуют НКО и развитые образовательная и социальная инфраструктуры.
