«Мастер и Маргарита» остается любимым московским спектаклем. В феврале интерпретации романа Булгакова показывают СТИ, Театр Романа Виктюка, МХТ имени Чехова, Театр на Юго-Западе и Театр на Таганке. Две версии — в Большом театре и в Театре Наций — идут в ранге премьеры, о них и речь.
Спектакль Робера Лепажа в Театре Наций смотреть легко и приятно, потому что устроен он просто и разумно. Три мира — евангелический Иешуа и Пилата, романтический Мастера и Маргариты, мистический Воланда и компании — скрепляют два испытанных сценографических приема, которые будут постарше романа Булгакова. Первый — декорация-раскладушка. Ассистенты, как складную книжку, раздвигают-сдвигают стены-страницы, показывая нехорошую квартиру, клинику, подвальчик Мастера и другие места, описанные в романе. Локации сопровождаются постбулгаковским изобретением — панорамными видеоинсталляциями видов Москвы 1930-х. Второй — «призрак Пеппера», техника иллюзионизма, позволяющая объектам становиться прозрачными. Благодаря ему Маргарита, встречаясь в Александровском саду с Азазелло, разговаривает то с живым человеком, то с пустотой, а летя к Воланду, лавирует меж звездами, в действительности оставаясь на сцене.
С остальными героями подобные штуки тоже случаются в изобилии — Лепаж играет в роман в режиме quick-change. 13 актеров представляют около 100 персонажей, проходящих через занимательные, но не сложные для избалованного виртуальностью зрителя аттракционы. Особняком стоит бал у Сатаны — честный, без подвоха подиум, личный бенефис художника по костюмам Виктории Севрюковой и спектакль в спектакле, что подчеркивается сменой стилистически нейтральной музыки на грандиозный вальс из «Золушки» Прокофьева. Он, надо полагать, символ надежд и сомнений Маргариты, ожидающей подарка от князя тьмы. Главный же фокус — булгаковский текст — подается без всяких вмешательств, искажений, разоблачений и остается неразгаданным, точнее, нерастолкованным, и это, похоже, принципиальная позиция режиссера. Рукописи не горят. Слово не только не стареет, но и ревизии не подлежит. Личное отношение к роману если и есть, то опять-таки в сценографии.
Спектакль начинается с разглядывания самоигрального занавеса. На нем 15 гостеприимно светящихся экранов-окон, за которыми люди, живущие своей частной жизнью. Хорошие квартиры, куда хочется возвращаться. А вот у героев таких пристанищ нет. Чьи бы жилища ни открывала декорация, везде одно и то же: голые стены унылого цвета, минимум мебели, никаких кремовых штор и прочих уютностей. В быт (читай: в жизнь) персонажи не вписаны, зато вписаны в космос — финальная кавалькада несется в бесконечность на фоне субстанции, напоминающей Солярис в фильме Тарковского, и выглядит как родная.
Большой театр мог поставить «Мастера и Маргариту» много раньше. Такое желание выразил Юрий Григорович вскоре после завершения «Золотого века». Был даже назван композитор — польский классик Кшиштоф Пендерецкий, но не сложилось. Новый балет Эдварда Клюга роднит с нереализованным полновечерний формат и наличие классика. В основу музыкального ряда положены камерные сочинения Альфреда Шнитке, которого можно считать музыкальным аналогом Булгакова по части сочетания трагического, мистического и пародийного. Цель же хореографа, судя по увиденному, — проиллюстрировать эти составляющие.
В сравнении с Робером Лепажем задача у него менее сложная. Балет — искусство немое. Отдельные речевые эпизоды — администратор в варьете стенает над оторванной головой — погоды не делают, так что булгаковское слово не висит над Эдвардом Клюгом дамокловым мечом и не манит недостижимым идеалом. «Свободен!» — мог бы воскликнуть он вслед за Мастером. Вопрос — от чего? Точно не от количества персонажей. Проще сказать, кого в этой интерпретации нет — с мини-вариацией появляется даже разлившая масло Аннушка. А вот от множества локаций действительно свободен. Большой с его возможностями мог позволить себе высокотехнологичный балет со спецэффектами, но постановщик пошел от противного, провозгласив намеренный аскетизм.
Сцена изображает внутреннюю часть бассейна с пустой чашей и арочными перекрытиями. Одинокая кровать в центре — и это уже клиника профессора Стравинского. К кровати добавлен стол и стулья — каморка Мастера. Много столов — ресторан «Грибоедов». Неоновые трубки в руках танцовщиков — трамвай. И так далее. Казалось бы, полеты и балы — благодатная балетная тема. Ан нет. Полет Маргариты и бал у Сатаны воспринимаются верхом презрения к постановочной роскоши большого балета. В первом случае на тросиках взлетают к колосникам скромные платьица Маргарит (героиня в этой сцене едина в паре десятков лиц), во втором — затянутые в телесные трико гости упражняются в духе физкультурных празднеств 1930-х.
С отказом от евангельских сцен и отождествлением Мастера с Иешуа примириться легко. С намерением сделать из центрального персонажа универсала — Мастер-литератор еще и ваяет скульптуру Пилата — трудно, но можно. Куда сложнее сжиться с трансформацией лирической линии. Великой любви Маргариты и Мастера в спектакле нет. Есть любовь героини к рукописи героя, которую она не выпускает из рук. Мастер обнимает Маргариту, она — пачку бумаги. Какой хореограф откажется отанцевать легендарное чувство? В содружестве со Шнитке напрашивается контент такой силы точности, что и не снился драматическому театру. Но факт остается фактом. В спектакле вообще нет ни ярких индивидуальных, ни мало-мальски интересных дуэтных и ансамблевых характеристик. Танец — последнее, о чем вспоминаешь в связи с этой работой.
Балетный «Мастер», как и «Мастер» в Театре Наций, — спектакль сценографа, а сцена в них — квартира, требующая пространственных решений. Драматический спектакль берет их разнообразием, балет удивляет непривычным для этого жанра и сюжета минимализмом. Публике, впрочем, нравится и то и другое. Билеты на ближайшие показы давно раскуплены.
Автор — доктор искусствоведения, профессор, редактор отдела культуры газеты «Известия»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
