В последнее время в российском экспертном дискурсе на первый план вновь вышла тема возможного продвижения НАТО на территории постсоветского пространства. Перспектива экспансии блока в восточном направлении нередко воспринимается как грядущая эсхатологическая катастрофа, подобная нашествию монгольских орд на Русь в середине XIII века. А коль скоро это так, то, значит, эту экспансию нужно остановить любой ценой. В противном случае России грозит не просто крупное геополитическое поражение, но и утрата независимости и политической субъектности, как это и произошло с русскими княжествами почти восемь веков назад.
Из учебников психологии мы знаем, что страх — естественная и даже полезная эмоция, тесно связанная с инстинктом самосохранения. Однако жизнь человека и тем более политика государства не могут управляться эмоциями, тем более негативными эмоциями, к числу которых и относится страх. Как справедливо заметила в свое время Мария Склодовская-Кюри, «в жизни нет ничего, чего надо бояться; есть только то, что надо понять».
Для того чтобы справиться со своими страхами, для начала надо пройти через их демистификацию. Иными словами, нужно рационализовать свои представления о предмете страха, уточнив, чего конкретно и почему именно мы боимся. Этот общий принцип «приручения страха» вполне применим и к нынешним российским опасениям по поводу расширения НАТО.
Допустим, опасения касаются возможности того, что гипотетическое вхождение Украины или Грузии в состав Североатлантического альянса сделает эти страны более враждебно настроенными по отношению к России, чем сегодня. Однако едва ли кто-то станет утверждать, что входящая в НАТО Италия заведомо хуже относится к России, чем не входящая в НАТО Украина. Или что Москве труднее иметь дело с членом НАТО Грецией, чем с только еще стремящейся в альянс Грузией. Традиционно у российской дипломатии было куда больше проблем с нейтральной Швецией, чем с соседней Норвегией, входящей в Североатлантический альянс с первого дня его существования. Польша и Венгрия вошли в НАТО одновременно, но траектории взаимодействия Москвы с Варшавой и Будапештом за последние годы разошлись очень далеко. Итак, членство страны в Североатлантическом альянсе далеко не всегда и не во всем определяет характер ее отношений с Россией.
Может быть, основная проблема видится в том, что продвижение НАТО на восток на деле означает экспансию чуждых России ценностей, неприемлемых культурных норм и западных политических моделей? Но и такое утверждение не кажется очень убедительным. Например, Турция, являясь членом НАТО с очень большим стажем, уже долгое время всё дальше и дальше отходит от западных стандартов политического устройства, критически пересматривая заветы Кемаля Ататюрка и всё чаще обращаясь к наследию Османской империи. Уж если речь ведется о наступлении либеральной западной цивилизации на консервативный «русский мир», то Москве следовало бы гораздо больше опасаться расширения Европейского союза, чем экспансии НАТО.
По всей видимости, реальные, а не мистические опасения связаны с перспективой продвижения военной инфраструктуры блока к российским границам. Эксперты часто говорят о том, что в случае «военного освоения» Украины альянсом существенно сократится подлетное время, требующееся для того, чтобы крылатые или баллистические ракеты США достигли Москвы. Конечно, можно долго спорить о том, насколько принципиальным является это сокращение: гипотетический удар стратегическими ракетами морского и воздушного базирования США из прилегающих к России акваторий Черного, Балтийского и Баренцева морей дает российской стороне всего лишь несколько минут выигрыша во времени по сравнению с аналогичным ударом средствами доставки наземного базирования из Харьковской или Запорожской области. Но тут, по крайней мере, есть предмет для разговора по существу.
Если предметом российской озабоченности выступает военная инфраструктура НАТО, то России надо фокусироваться именно на этой инфраструктуре, а не на гипотетической перспективе расширения блока. Напомним, что последнее расширение НАТО на восток произошло 18 лет назад, и непосредственных планов продолжить это расширение у альянса в данный момент не имеется. А вот военная инфраструктура может расползаться по европейскому континенту даже и без формального принятия в альянс новых членов. С другой стороны, если блоку почти невозможно дать России надежные юридические гарантии отказа от заложенного в Североатлантическом договоре принципа открытых дверей, то настаивать на юридически обязывающих гарантиях отказа от продвижения военной инфраструктуры НАТО к российским границам Москва не только может, но и должна.
Европейская история после окончания холодной войны знает несколько случаев, когда удалось существенно ограничить географическую экспансию инфраструктуры НАТО. Первый прецедент был создан в ходе переговоров 1990 года об объединении Германии. Как известно, они велись в формате «2+4» (две части воссоединяющейся Германии и четыре великие державы-победительницы во Второй мировой войне). Была достигнута договоренность о том, что, хотя ГДР как часть объединенной Германии входит в НАТО, но ядерное оружие НАТО, иностранные войска и иная военная инфраструктура на территории бывшей Восточной Германии не размещаются и военные учения НАТО на этой территории не проводятся. Это юридически обязывающее соглашение выполняется Германией и НАТО уже более 30 лет.
Другой прецедент соглашения, ставящего пределы развитию военной инфраструктуры НАТО, — Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ). Этот документ был подписан в ноябре 1990 года в Париже, а его адаптированный вариант был согласован в Стамбуле девять лет спустя. Существенные ограничения налагались на развертывание в Европе танков, боевых бронированных машин, артиллерии крупных калибров, самолетов и ударных вертолетов. Хотя адаптированный вариант ДОВСЕ в итоге не был ратифицирован западными странами, все они де-факто в целом выполняли его положения. Понятно, что вернуться к ДОВСЕ в нынешних условиях уже невозможно: слишком изменилась геополитическая обстановка в Европе, слишком большие сдвиги произошли в оснащении вооруженных сил сторон (например, широкое распространение получили дроны, о которых в 1990-м никто не думал). Тем не менее опыт ДОВСЕ сохраняет свою ценность, и достижение договоренности о подписании в самые сжатые сроки какого-то ДОСВЕ-2 могло бы стать одной из стратегических задач российской внешней политики.
Перенос акцентов с противодействия пока не до конца оформившимся планам расширения НАТО на поиск конкретных вариантов ограничения инфраструктуры альянса в Европе нельзя считать уступкой России Западу. Это всего лишь наиболее рациональный и потенциально наиболее продуктивный вариант российской реакции на реальные угрозы ее безопасности. По итогам состоявшегося в пятницу заседания российского Совбеза президент Владимир Путин поручил доработать проект новой концепции внешней политики РФ с учетом изменений, произошедших в мире за последние пять лет. Хочется надеяться, что в обновленном варианте концепции найдут отражение не только возникающие международные вызовы, но и сохраняющиеся возможности для поиска взаимоприемлемых политических компромиссов, в том числе и с западными партнерами Москвы.
Автор — эксперт клуба «Валдай», генеральный директор Российского совета по международным делам
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
