Тридцать лет назад закончилась не только 70-летняя история СССР, но и пятилетний эксперимент по его перестройке — 25 декабря 1991 года Михаил Сергеевич Горбачев объявил о своей отставке. «Горбачевская оттепель» закончилась столь плачевно не потому, что «советская империя» якобы изжила себя, как убеждали окружающих многие из тех, кто поддержал беловежские соглашения. Причина, как мне кажется, в другом: в основе преобразований лежали слишком уж отвлеченные представления и о самом советском обществе, и об окружающем его мире. А романтизм и идеализм в политике еще никого до добра не доводили.
Первый президент СССР с самого начала своего пребывания в Кремле вел себя как романтик. Наверное, в начале пути ему, как и многим другим, казалось, что дела не так уж плохи и стоит лишь чуть-чуть подтянуть производительность труда и дисциплину на производстве, как все потихоньку наладится. Не получилось. Поэтому, как только попытка реанимировать советскую экономику вполне технократическими методами (так называемое ускорение социально-экономического развития) не удалась, он тут же решил «углУбить».
До поры до времени Горбачев активно прибегал к «наследию Ленина», пытаясь найти у вождя мирового пролетариата, прежде всего в его поздних работах, нечто такое, что давало бы идеологическую опору перестройке, преподносимой ее «прорабами» как «второе издание» нэпа. И, разумеется, находил, принимая за чистую монету то, что было написано человеком, который, как никто другой, в большевистской партии умел менять собственные тактические установки на прямо противоположные. Ленин потому и побеждал своих более догматичных и романтичных противников, что был прагматиком и циником до мозга костей. Горбачев таковым не был, и поэтому все попытки опереться на «ленинское наследие» оказались провальными. Просто жизнь оказалась богаче схем.
Потом он стал строить «социализм с человеческим лицом», реализовывая давнюю мечту друзей своей юности — наполнить созданную для решения сугубо прагматических задач (и потому достаточно жесткую) систему изначально чуждым ей гуманистическим духом. При этом у продвинутых «левых» интеллектуалов времен горбачевской молодости (и здесь, и на Западе) была в чести идея конвергенции — соединения всего лучшего, что есть в социализме, со всем хорошим, что имеется у капитализма. Горбачев и его окружение весьма сочувственно отнеслись и к этой идеалистической комбинации. А заодно обнаружили в себе приверженность идеалам прогресса, мира во всем мире, общечеловеческих ценностей. Так появилось «новое политическое мышление», которое, как полагал Горбачев, должно было прийти на смену циничной и опасной международной Realpolitik.
Впрочем, он оказался единственным мировым лидером, решившим, что эпоха «нового мЫшления» наступила. Остальные лишь дружно поддакивали и, похлопывая Горби по плечу, извлекали из его доверчивости собственные геополитические дивиденды. Впрочем, винить Горбачева можно лишь отчасти: к этому времени возможности нашей страны продолжать жесткий внешнеполитический курс были весьма невелики — что с ним, что без него. В итоге, еще оставаясь президентом ядерной сверхдержавы, руководитель СССР оказался полководцем без армии, «голым королем», утратившим те рычаги влияния, которые были у его предшественников, но так и не сумевшим создать собственные.
Конечно, дело не только в Горбачеве. Романтиками были многие представители поколения, которое сформировалось в эпоху хрущевской «оттепели». Поначалу их кумирами были несуществующие в реальной жизни «комиссары в пыльных шлемах». Уже в те годы идеологические конструкты КПСС безнадежно оторвались от действительности, а им хотелось возродить романтический дух, как им казалось, изначально присущий советскому проекту. Безыдейный «развитой социализм», полагали они, должен смениться чем-то более осмысленным и возвышенным. Но они проиграли. И в итоге «развитой социализм» 1970–1980-х сменился бандитским капитализмом 1990-х.
Сам Михаил Горбачев в разные период своей долгой жизни по-разному оценивал итоги собственного реформаторства. Было время, когда он активно размышлял о том, что «не бывает счастливых реформаторов»: мол, масштаб инициированных изменений таков, что недовольных современников всегда будет больше, чем довольных. Поэтому всякий уважающий себя реформатор обречен на непонимание, гонения, и это еще в лучшем случае (примеры — от распятого Христа до убитых Александра II и Линкольна, а также свергнутого Хрущева — якобы весьма красноречиво об этом свидетельствовали). Впрочем, несколько позже позиция последнего генерального секретаря ЦК КПСС изменилась. Горбачев стал говорить, что все-таки у него счастливая судьба, потому что главное дело своей жизни (дал людям свободу, покончил с холодной войной и т.д.) он совершил, и «возврата к прошлому» нет. Даже эти самооценки сильно отдают романтизмом. Уж не говоря о том, что они далеко не бесспорны: про свободу разговор особый, но с тем, что холодная война ушла в прошлое, уж точно можно поспорить.
Что же касается мнений людей об этой эпохе, то, по данным ВЦИОМа, только 24% россиян считают, что перестройка принесла больше хорошего, чем плохого. Противоположной позиции придерживается 61%. Еще 15% респондентов затрудняются дать оценку этому историческому периоду. Последний опрос на эту тему проводился два года назад, но общая картина принципиально не меняется вот уже более полутора десятилетий: с небольшой погрешностью добрым словом перестройку вспоминает лишь каждый четвертый. При этом в их число входят и те, кто, по собственному признанию, саму перестройку не застал и почти ничего о ней не знает.
О том, почему почти две трети наших сограждан негативно относятся к горбачевским преобразованиям, уже давно все сказано. Две главные претензии — распад государства и падение уровня жизни. И если ситуация с уровнем жизни — дело весьма относительное и в принципе поправимое (конечно, не у всех и не сразу, но все-таки), то с развалом огромной страны, боюсь, уже ничего не поделаешь — союзный «фарш невозможно провернуть назад». Так что приходится признать: за романтические идеалы позднесоветской элиты страна заплатила колоссальную цену, лишний раз подтвердив истинность изречения о благих намерениях и вымощенной ими дороге. Будет ли извлечен опыт из этого горького урока истории? Очень хочется на это надеяться.
Автор — главный редактор журнала «Историк»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
