Среди главных театральных событий осени — спектакли Валерия Фокина и Дмитрия Крымова. «Ксения. История любви» и «Двое. Чаплин и Михоэлс». Очень разные, но в одном похожие: оба играются не в театре. И в результате насыщаются смыслами, которые вряд ли обнаружатся в традиционном театральном пространстве.
Крымов, поставив свой спектакль в Музее Москвы, нашел идеальное место, которое можно лепить, ваять и видоизменять как душе угодно. У этого режиссера все спектакли «вещные» — в любовно сделанном быте без остатка растворяются и персонажи, и зритель. Для полного эффекта желательно, чтобы вещность была не только на сцене, но и в зале, фойе, коридорах. Проблема в том, что в обычном театре это затруднительно.
Помнится, когда в МХТ имени Чехова Крымов ставил «Сережу», в фойе складировали старинные чемоданы и саквояжи. Выглядели они сиротливо, как бы не у дел. Иное дело — громадная коробка Музея Москвы, бывшие Провиантские склады. Здесь всё уместно и всё уместится. Крымов, ставя в этом музее «Бориса», вывез туда целую выставку с предметами якобы XVI века. Посуда, утварь, украшения, гробы. И даже таблички с атрибуцией к экспонатам приложил. Легковерные граждане охали и удивлялись, а обнаружив обман, восхищались: надо же, совсем как настоящие!
В «Чаплине и Михоэлсе» обошлось без подвоха. Слева от входа декорирована богемная квартирка, за окном-экраном — небоскребы и нескончаемый автомобильный поток, на продавленном диване гигантский Чарли Чаплин смотрит фильмы со своим участием. В квартирку можно зайти, загородок нет. Можно также пройтись по красным кремлевским дорожкам, уводящим в глубь импровизированной сцены к кабинету Сталина с огромной люстрой. Но в квартирку никто не заходит, по дорожкам не ходит, к люстре не приближается. Почтительно смотрят издали, впитывают атмосферу — и зря.
Квартирку в итоге разбомбит огромный каменный нос, отколотый от какой-то юбилейной статуи, так что уходя останется только поплакать над утраченным пыльным уютом. А вот красноковровые покои останутся: на их фоне актеры выйдут на поклоны. Правда, без кукол, что тоже зря, поскольку две ростовые куклы — Чаплин и Михоэлс — главные персонажи. Гиганты, как и подобает гениям. Остальные персонажи, которых играют актеры, рядом с ними пигмеи, в том числе и Иосиф Виссарионович. Другое дело, что гиганты-куклы неподвижны и неповоротливы, а он — пострел-везде-поспел. Напакостит — и празднует содеянное прыжками-кульбитами.
В основе спектакля — их реальная встреча, состоявшаяся в Нью-Йорке в 1943 году. По личному поручению Сталина председатель Еврейского антифашистского комитета, великий артист Соломон Михоэлс отправился в США встречаться с представителями еврейского истеблишмента. В итоге воюющему СССР была пожертвована колоссальная по тем временам сумма — $33 млн, одним из дарителей был Чарли Чаплин. Встреча Чаплина и Михоэлса длилась всего две минуты, вместе они никогда не играли и тем более не проводили приватно время, но в спектакле-фантазии всё возможно. Например, Чаплин всю жизнь мечтал быть трагиком, и Михоэлс показывает ему сцену из «Короля Лира». Чаплин-Лир, пообещав повторить, делает всё не так, но Михоэлс рыдает: гений оценил гения.
Два мира — две системы, в том числе звуковые. Чаплина — грустно-серьезного маленького человечка (Роза Хайруллина) — сопровождает его же лирическая тема из «Огней большого города». Михоэлса — сыплющего шутками увальня (Максим Виторган) — знаменитый и почему-то очень популярный в Америке вальс из «Светлого ручья» Дмитрия Шостаковича, где радость мешается с отчаянием.
В 1948-м Михоэлсу устроили смертельный наезд грузовика. Чаплин в начале 1950-х пострадал от маккартистов, но скончался мирно, в собственном швейцарском доме. В спектакле же зрители, спустившись со своей посадочной конструкции, видят безжизненную куклу Чаплина в руинах нью-йоркской квартирки. Одно гениальное одиночество пожелало разделить судьбу другого и нашло для этого нужное пространство. Попади спектакль на обычные театральные подмостки, обнаружились бы в нем и чрезмерная фарсовость, и излишний пафос, но аскетичная коробка Провиантских складов всё это абсорбировала.
Спектакль Валерия Фокина «Ксения. История любви», можно сказать, об обратном. О том, как, ни на кого не оглядываясь, нести свое одиночество через поношения, обиды, мороки, страхи и страдания, всех любя и ни с кем не сходясь. В центре сюжета — биография Ксении Григорьевны Петровой, жившей в Петербурге в середине XVIII века. Ее муж умер без покаяния, и она, приняв обличие покойного, продолжила его жизненный путь, отмолила бессмертную душу. Скончавшись, Ксения стала являться людям, помогать им в тяжелые минуты, Видели ее, например, в тюремных очередях 1937-го. В список знаменитых юродивых она вошла под именем Петербургской, и спектакль логично игрался в Александринке, пока режиссер не вывез его на пленэр.
Возле Троицкого собора Псковского кремля разместили посадочные места, галереи, соединяющие башни, подсветили прожекторами, раздали публике дождевики с «сидушками» — и начали. Почти сразу обнаружилось, что у режиссера два соавтора — погода и место, и оба диктуют свое. При ветре и температуре, близкой к нулю, сидеть и смотреть непросто, зато лучше понимаешь состояние героини, ходившей в промозглые петербургские зимы в тоненьком пальтишке. И всем сердцем жалеешь актрису Анну Блинову, исполнительницу роли Ксении, которой в отличие от зрителей нельзя утеплиться. Организаторы, впрочем, пожалели актеров и зрителей, сократив спектакль до часа. Но этого хватило, чтобы оценить великолепие места.
Вместо сцены — поляна, вместо кулис — кремлевские башни. Территории хватит и лошадь галопом пустить, и в карете проехаться, и на байке разогнаться. Но главная составляющая этой декорации — поминутно обновляющее краски небо на закате. А ближе к концу спектакля — прозрачность северной ночи с ее почти белой луной. Даже самому искусному театральному художнику такое не под силу. Как не под силу даже гениальному режиссеру вот эта случившаяся в Псковском кремле сцена: идет дождь, завывает ветер, одинокая Ксения трижды, как заклинание, произносит слово «любовь» — и дождь прекращается, ветер стихает, солнечный луч озаряет хмурое небо. Будь это в театре, скажут: за уши притянуто, а что возразишь природе?
Автор — доктор искусствоведения, профессор, редактор отдела культуры газеты «Известия»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
