«Часто бывает, что с самыми близкими мы не церемонимся»
Режиссер и сценарист Наталия Мещанинова зачастую работает в соавторстве, но не думает, что этот подход можно рекомендовать начинающим кинодеятелям. Она радуется раздолью сериалов, однако не отказывается и от полнометражных фильмов. Обо всем этом обладательница престижных кинематографических наград, автор «Комбината «Надежда» и «Сердца мира» рассказала «Известиям» накануне премьеры своего нового сериала «Пингвины моей мамы».
«Чтобы быть смешным, нужно подняться над своей обидой и злостью»
— В «Пингвинах моей мамы» ваш герой мечтает стать стендапером и посредством юмора как будто ограждается от внешнего мира. Он начинает свой монолог так: «Здравствуйте. Меня зовут Гоша, мне 15 лет и у меня возраст Христа. Ну да, я пока не знаменит, но и он в свои 15 не особо жег». Последующие шутки и вовсе на грани фола. Но, кажется, вы разглядели в стендапе драму?
— Стендаперы, как правило, рассказывают об очень личных вещах, наблюдениях, травмах, переживаниях, иногда очень острых и щемящих, а все сидят, ржут. Как и в искусстве — автор транслирует свою боль через образы придуманных героев, несуществующие коллизии, диалоги.
Знаете, как родился сюжет про Гошу? Мой соавтор Зака Абдрахманова увидела в одном из клубов 15-летнего школьника-стендапера: он стоял на сцене, очень старался быть остроумным, но зал молчал. И каждый раз, когда шутка проваливалась в тишину, он от волнения растягивал свой свитер, изо всех сил пытался вырулить из ситуации — а люди всё равно сидели с каменными лицами.
Этот образ меня очень зацепил. Стендап — очень крутая штука. Представляете, у вас есть всего 3–5 минут, когда вы можете рассказать о себе, излить свои страдания. И сколько же должно быть таланта, дисциплины, самоиронии, чтобы люди услышали, заметили. Чтобы быть смешным, нужно уметь подняться над своей обидой и злостью.
— А у Гоши действительно непростое положение. Его мама усыновляет детей из детдомов. Квартира напоминает что-то вроде хорошо обустроенного пионерлагеря — с побудками, собраниями, разбором полетов за ужином. Вы считаете, что нужно привлечь внимание к теме усыновителей?
— Нет, просто все мои сюжеты и повороты обусловлены драматургией, ее развитием. Вот, например, наш герой — обычный подросток, не звезда тусовки, не отличник, у него нет девушки, и его еще не приняли в стендап-клуб. Мы рассуждаем, где находится точка его боли, а она, конечно, — в отношениях с родителями.
У меня есть ряд знакомых семей, где один ребенок родной и несколько приемных. Я не знаю, как у них складываются отношения, но мы решили довести идею до абсурда. А что, если родителям так понравилось быть хорошими и социально ответственными, что они усыновили пять, шесть, десять детей? Естественно, приемным начинают уделять больше внимания, чем собственным отпрыскам. Потому что со взятыми из детдома сложно, они травмированы, больше нуждаются в любви и поддержке. А свой... Да он же лентяй и балбес. Часто бывает, что с самыми близкими мы не церемонимся.
«Настала прекрасная эпоха сериального производства»
— Ваши «Пингвины» выходят на стриминговой платформе. Можно ли сказать, судя по результатам недавней «Эмми», что настоящее кинематографа — как раз сериалы, а большой метр на их фоне проседает?
— Поживем — увидим. Да, раньше, еще 10 лет назад, к сериалам относились как к чему-то очень шаблонному: ты должен соответствовать аудитории, времени в сетке... В общем, территория несвободы. А с появлением платформ образовалась огромная конкуренция, и возник запрос на самобытный продукт, ярких художников, авторское высказывание.
На самом деле все пресытились жанровыми проектами, стало неинтересно сидеть в нишах, которые годами определяли судьбу как продюсеров, так и авторов. А платформы соревнуются за эксклюзивный контент и расхватывают талантливых режиссеров. Нам остается только выбирать.
Что же до полного метра — да, с ним всё непросто: это и цензура, и необходимость подгонять продукт под интересы инвестора. Настала прекрасная эпоха сериального производства, дающая автору полную свободу от рамок телевидения и кинотеатров. Но я и от полного метра не отказываюсь. Надеюсь зимой начать съемки нового фильма.
— Ваша первая полнометражная картина «Комбинат «Надежда» имела большую фестивальную судьбу, но так и не дошла до проката. Насколько она автобиографична? Там заложено что-то очень личное?
— «Комбинат» не был в прокате, потому что я наотрез отказалась убирать нецензурную лексику. Это принципиальное стилистическое решение, не связанное с политикой: фильм снят в жанре докьюментари, речь идет о молодежи с рабочих окраин Норильска. Ну что поделать — они так говорят, и не только в Норильске, но и в Краснодаре, откуда я родом, и в любом другом городе или поселке. А цензура в отношении речи уничтожает ощущение реальности. Так что это не какой-то каприз.
Это не автобиографичная история. Она просто отражала мое состояние в тот момент, когда я уезжала из родного города.
«С Борисом Хлебниковым у нас совпадение во вкусах»
— Вы известны соавторством с Любовью Мульменко и Борисом Хлебниковым. Что такое сорежиссура, что она вам дает?
— С Мульменко мы давно не работали, у нее свой режиссерский путь, недавно она сняла прекрасное кино «Дунай», которое показали в конкурсной программе «Кинотавра». А с Борей Хлебниковым мы продолжаем работать: он только что закончил съемки фильма «Три минуты молчания», где я — один из авторов сценария.
Не думаю, что соавторство — это универсальный путь, который можно порекомендовать, например, начинающим режиссерам. Просто у нас с Борисом совпадение во вкусах, в понимании того, что хорошо и что плохо. Мы не конкурируем, не распределяем обязанности. Боря звонит и говорит: «Наташа, я хочу, чтобы ты написала сценарий», — и предлагает тему. Я берусь или не берусь. Или же я предлагаю ему свою идею.
— Как возник замысел «Аритмии», к которой вы написали сценарий?
— Пришел Боря и поделился задумкой снять фильм о супругах, которые уже развелись, но никак не могут разъехаться. Жизненная ситуация, немного анекдотическая, так что изначально мы хотели снимать романтическую комедию для дневного эфира. Но просто писать гэги не получалось. Начали разгонять историю. Понадобилась конкретика, и вышло так, что наши персонажи — врачи скорой помощи. Выбор профессии определил погружение в обстоятельства и эмоциональную тональность ленты.
Стало понятно, что чувствует герой, когда ему нужно объехать десяток больных за два часа, а при этом еще заполнить кучу бумажек. Он каждый день видит смерть, ему приходится выбирать, к кому поехать срочно, а кому придется подождать, — при том, что это ожидание может стоить пациенту жизни.
В общем, из ромкома фильм превратился в социальную драму, как сейчас принято говорить. История создания «Аритмии» — о том, как в поисках жизненной правды ты окунаешься в реальность, а дальше уже она сама начинает определять драматургию и сюжет.
— На фестивале короткого метра я видела вашу короткометражку «И привет!» про пару, которая долго собирается в гастроном: надевает три маски, перчатки, очки, потом по секундомеру их меняет, но всё портит персонаж Максима Лагашкина, безответственный покупатель без маски и перчаток, случайно схвативший их тележку. А вы как пережили первые месяцы пандемии COVID-19?
— Это история почти из моей жизни. Мой муж, Степан Девонин, можно сказать, играет самого себя. Когда начались пандемия и локдаун, он очень переживал и даже не выпускал меня на балкон: вдруг вирус очень летуч и долетит до четвертого этажа. Сейчас всё это смешно, а в начале пандемии казалось очень драматичным — ведь тогда никто ничего не знал. Но хватало и ковид-скептиков, таких, как герой Максима Лагашкина, которые вообще отказывались во всё это вникать. Мир поделился на два лагеря — и оба, на мой взгляд, неразумных. Я — за золотую середину.
— У вас в производстве огромное количество фильмов. Чего и когда ждать?
— Сейчас я в съемочном периоде: снимаю сериал, где играют Анна Михалкова, Лиза Ищенко, Михаил Трухин, Степан Девонин и Таисия Вилкова. Зимой буду делать свой новый полный метр — «Маленький ночной секрет».