Простой вопрос: почему Коммунистическая партия Советского Союза, совершившая Великую Революцию, возглавившая и организовавшая победу над фашистской Германией, 70 лет уверенно руководившая страной и даже к 1990-м державшая в своих руках все рычаги власти, в итоге не смогла сохранить Советский Союз, защитить страну и саму себя?
Простой ответ, если говорить коротко: потому что за три четверти века побед и почти полвека мира после великой войны она перестала быть партией боя. Из партии классовой борьбы превратилась в партию мирного труда.
Она привыкла жить в обществе без врагов — и даже стала осуждать тех, кто напоминал, что они есть, и утверждал, что с ними нужно бороться. Она отвыкла драться, и ее лозунгом стали не слова: «Смело мы в бой пойдем, за Власть Советов», а строки: «Трудовые будни — подвиги для нас». И привыкла организовывать ударные стройки, передовую работу, сбор добровольцев в какой-нибудь далекий край — это она умела.
И все-таки — осознание того, что происходит нечто чудовищное, пробивалось и утверждалось. В течение всей зимы 1990–1991 года в организациях бушевали страсти: от руководства требовали противодействия антикоммунистической кампании в стране, которую разворачивали ведущие СМИ, оно отвечало: «Так противодействуйте. Отбивайтесь, теперь вся власть в партии — у первичных партийных организаций».
Дело было не в том, что одни ждали указаний, а другие — предавали. Просто, в общем-то, ни одни ни другие не понимали, как себя в этих условиях вести и как защищаться. Те, кто сохранял ясность мышления и предупреждал об опасности происходящего, объявлялись догматиками и «сталинистами». И даже сохраняя понимание происходящего, лишь немногие осмеливались говорить о наступающей угрозе вслух.
И все, кто слушал, думали: «Это настолько чудовищно, что просто не может быть правдой. 70-й год Советской власти. Ну не может в стране быть буржуазной контрреволюции — это же противоречит всему, что мы привыкли слышать и что учили. Это всего лишь обновление социализма, может быть, так и нужно».
Тем не менее после горбачевского повышения цен 1 апреля 1991 года в ЦК уже тоннами пошли письма с требованием отставки генсека. На последней Московской городской конференции (МГК) ему прямым текстом из зала скандировали: «Предатель!», но он деланно переспрашивал: «Что-что? Не слышу!».
На Апрельском пленуме ЦК КПСС в 1991 году бульдозерист Николаев внес в повестку дня вопрос об отставке Горбачева, и пленум включил. Горбачев устроил истерику, заявил, что сам оставляет пост генсека, и покинул пленум. Политбюро пошло его уговаривать — и уговорило ЦК снять вопрос с повестки дня.
На октябрь-ноябрь был назначен 29-й съезд КПСС. Горбачев готовил принятие новой программы, из которой убирались остатки коммунистической идеологии и осуждалось само разделение в 1903 году на большевиков и меньшевиков. В июле 1991-го пленум ЦК обсуждал этот проект — и практически его отверг. Первый секретарь МГК КПСС и член Политбюро ЦК Юрий Прокофьев обвинил Горбачева в раздвоении политического сознания, практически — в измене партии, и объявил, что Московская организация внесет на съезд свой проект программы.
Одновременно, по инициативе МГК КПСС, начало работать совещание первых секретарей горкомов городов-героев, ставившее своей задачей исправление критического положения в партии. Считалось почти утвержденным, что на осеннем съезде будет принято решение о нецелесообразности совмещения одним лицом должностей генерального секретаря ЦК и президента СССР. Нерешенным оставался лишь вопрос о том, кто будет генсеком: Олег Шенин или Юрий Прокофьев.
Когда руководством страны было объявлено о конституционном замещении Горбачева на посту президента, ЦК потребовал созыва пленума для обсуждения ситуации, но секретариат это требование проигнорировал. Члены ЦК съехались в Москву, а пленум так и не был официально открыт. При этом Московский горком оказался единственным региональным центром, пытавшимся создать местный ГКЧП.
И 19, и 20, и 21 августа в дежурных подразделениях Московского горкома КПСС постоянно звонили телефоны: это были сотрудники парткомов и члены партии. Звонили с одним, по сути, вопросом: «Помочь не надо? Тут ребята собрались подойти: если вы стрелять боитесь — мы их голыми руками так от Белого дома вынесем — на всю жизнь запомнят!» Были и другие требования: «Дайте оружие! В армии все служили, камня на камне от этого притона не оставим!» Это практически дословные цитаты. Но в ответ звучало: «Не нужно. Партия в этом не участвует. Это дело органов государственной власти. Главное — избежать столкновений, ни во что не вмешивайтесь, не выходите на улицы»…
После осуществленного Ельциным переворота в городе начались погромы райкомов и было захвачено здание МГК. В райкомах начал собираться партийный актив для их обороны, здания стали укреплять для отражения нападений. Однако выступление вернувшегося из Фороса Горбачева 22 августа, когда он объявил, что к партии не может быть претензий по поводу участия в ГКЧП и она продолжит свою работу, расслабило ситуацию и защитники партийных помещений по указанию руководителей райкомов стали расходиться.
Но через день Ельцин в присутствии Горбачева на заседании Верховного Совета РСФСР подписал Указ о приостановлении деятельности компартии в России. И Горбачев не посмел ему возразить, а 24 августа заявил об отставке с поста генсека, обвинив партию в поддержке ГКЧП.
Ситуация оказалась следующей: Горбачев отрекся. Шенин был арестован. Замгенсекретаря Ивашко бездействовал. Прокофьева каждый день вызывали на многочасовые допросы в прокуратуру, чтобы лишить возможности активного действия. ЦК КП РСФСР во главе с Валентином Купцовым и Геннадием Зюгановым приняли курс на подчинение указам Ельцина.
Партийная организация была парализована. Историю КПСС тех дней и месяцев еще будет кто-то писать. Даже спустя треть века тем, кто знал, что происходило тогда на самом деле, — кому слишком тяжело, а кому, скорее всего, достаточно стыдно говорить об этом. Часть руководства партию открыто предала. Часть — была арестована либо практически арестована. Оставшиеся давали команды на «непротивление злу насилием».
Конечно, даже с учетом всех предательств, как явных, так и выдаваемых за «разумную тактику выжидания», сотни тысяч членов КПСС только в Москве, объективно, могли повернуть ситуацию в свою пользу. Только члены партии не имели навыка работы в таких условиях. Не имели руководства. Не понимали, что происходит. Вообще не верили, что всё это наяву, и не знали, что им делать.
Компартию подвела вера в то, что достигнутые ею в прошлые десятилетия победы окончательны и бесповоротны. Что все вопросы можно и нужно решать мирно, путем согласия и ненасилия. Что внутри страны развитого социализма врагов у социализма и партии нет.
Только любое здоровое общество несет в себе собственные противоречия, потому что они и есть источник развития. Значит, есть борьба и необходимость устройство данного общества защищать. В том числе и насильственными методами. КПСС мирной жизни к этому оказалась не готова.
Те, кто пришел на смену, кого можно объединить общим понятием «коммунистическое движение современной России» — на словах признали и осудили порочность политики конца 1980-х начала 1990-х годов.
Изменили декларации и риторику. Из «партии мирного труда» стали «партией парламентской процедуры». И так и не сделали главного вывода: не стали «партией борьбы» — такой, какой были их предшественники сотню лет назад. И не только в плане неготовности к методам реального силового действия, но и в плане неготовности стать интеллектуальным авангардом общества и предложить ему образы будущего, которые увлекли бы и повели за собой.
Автор — доктор политических наук, профессор МГУ
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
