Лапу первым подает: норвежские псы предъявляют счет Руалю Амундсену
Дебютный роман Ханса-Улава Тюволда написан от лица пса необозначенной породы (возможно, лосиной лайки) по кличке Шлепик, родившегося бракованным, купленного в свое время за полцены и переживающего на первых страницах книги смерть любимого хозяина. Всё это подозрительно напоминает советскую классику о Белом Биме Черное Ухо, однако норвежский писатель-собачник разворачивает свою историю вовсе неожиданным образом. Без страданий друзей человека, впрочем, не обошлось и тут — но хомо сапиенсам придется ответить за все несправедливости по отношению к собачьему племени. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели — специально для «Известий».
Ханс-Улав Тюволд
Хорошие собаки до Южного полюса не добираются
М.: Фантом Пресс, 2021. — пер. с норвежского А. Наумовой. — 320 с.
Осиротевший пес остается в компании с 75-летней вдовой, бывшей библиотекаршей. Ей, судя по всему, осталось тоже недолго, хотя четвероногий рассказчик об этом не задумывается:
«...я был и останусь собакой Майора до его последнего дня. А теперь этот самый последний день настал, я того и гляди осиротею, а поразмышлять о том, что станется со мной и фру Торкильдсен, мне и в голову не приходило. Чего раньше времени плакать‑то. Это хороший принцип. А вот кормить строго в отведенное время — принцип, по‑моему, дурацкий»
На этих двух контрастных нотах автор и играет на протяжении всего романа. С одной стороны — печальные размышления о старости, которые принадлежат человеческой женщине, чей коронный афоризм «По-моему, старость — это дерьмище!» мы слышим собачьими ушами («Сколько же раз на моей памяти фру Торкильдсен это говорила? Нет, я всего‑то до четырех умею считать»), а с другой — бодрый собачий конспект инстинктивных ощущений, связанных с едой, запахами и страхами (бывают в жизни героя и редкие сексуальные переживания).
Повествование от лица животного или обильно прослоенное потоком животного сознания, как оно представляется человеческой фантазии, — жанр почтенный (можно вспомнить хоть толстовского «Холстомера», хоть «Житейские воззрения кота Мурра» Э.Т.А. Гофмана), но изначально немного дефективный и инфантильный. По самой своей природе он подталкивает автора в трясину сентиментальности, как бы тот ни старался держать хвост пистолетом. Что уж говорить, если даже язвительный Марк Твен в «Рассказе собаки» разразился такими соплями в сахаре, что преданные читатели забеспокоились, не заболел ли знаменитый сатирик. В книге Тюволда чувствительная составляющая уравновешена элементами брутального скандинавского юмора с циничными нотками.
Своей развязностью Шлепик иногда напоминает булгаковского Шарика, но, думается, даже после операции по пересадке человеческих органов норвежский пес вряд ли сгодился бы для службы в какой-нибудь репрессивной «очистке». Это собака добрая, доверчивая, неконфликтная и каждый раз тщательно обдумывающая ситуацию перед тем, как залаять, а порой проявляющая тонкое знание человеческой психологии и талант манипулятора:
«...я серьезно раздумывал, не поскулить ли мне. Поскуливанье — единственный собачий звук, способный разжалобить всех без исключения. Стоит страшенному питбулю поскулить, и несведущие люди тотчас же заводят свое «утимоймаленький»
Впрочем, в общении с хозяйкой герою нет надобности прибегать к таким дешевым приемчикам, поскольку тут человек и собака наделены фантастической возможностью разговаривать друг с другом без всяких специальных литературных ухищрений. Автор, не вдаваясь в технические подробности и объяснения, просто ставит читателя перед фактом, что у Шлепика нет никаких проблем с обычной, вполне человеческой вербальной коммуникацией.
Отчасти это можно объяснить тем, что фру Торкильдсен с горя употребляет слишком много «драконовой воды», и потому ей кажется, что пес и правда способен поддержать диалог. Но в любом случае телепатическая непринужденность наверняка понравится многим людям, которые любят подолгу делиться мыслями и переживаниями со своими домашними животными и легко воображают их развернутые ответы.
Любое высказывание от лица животного в большей или меньшей степени отдает басней, когда под маской простодушной зверюшки выступать удобней и безопасней. Устами младенца, то есть песика или котика, глаголет не всем приятная истина, которую осторожный человек порой постесняется высказывать, чтобы не нарваться на ненужное выяснение отношений, обвинения в неполиткорректности и неуважении к каким-то сакральным предметам и персоналиям. В «Хороших собаках…» такой персоналией оказался знаменитый путешественник Руаль Амундсен, заранее спланировавший использование собак в качестве не только тягловой силы, но и еды (в том числе и как корма для других собак). Читая и обсуждая книгу Амундсена «Южный полюс», норвежская фру и ее пес не поражаются его безжалостной расчетливости:
«Он врал всем, у кого выпрашивал деньги, врал тому, у кого арендовал судно, врал своему королю и своим матросам. Говорил, будто собирается на Северный полюс, даже объяснял, почему именно ему надо на Северный полюс. Расписывал свой план так внятно и убедительно, что люди согласны были потерять семь лет ради того, чтобы брести за ним по полярным льдам»
Благодаря собачьему рассказчику, которому позволено быть грубее, чем интеллигентная библиотекарша, автор получает возможность вдоволь позлорадствовать, рассказывая о том, что Амундсен (или Шеф, как его называет Шлепик) всё время, проведенное в Антарктике, мучился от дикой боли в заднем проходе: «Тебя послушать, так получается, будто Руаль Амундсен — кто‑то вроде кошки, которой намазали под хвостом горчицей, и она несется как бешеная, не разбирая пути». Симпатии старушки и песика, безусловно, на стороне главного конкурента Амундсена, англичанина Роберта Скотта, отказавшегося вымостить свой путь к славе собачьими трупами, добравшегося до Южного полюса на несколько недель позже и заплатившего за свое открытие человеческими жизнями, в том числе и своей:
«Говорят, будто историю пишут победители. Антарктическая гонка — исключение, которое только подтверждает правило. Двухтомник Шефа, полный статистических выкладок и описаний погоды, неплохо продавался, однако главным стало предсмертное повествование Скотта. Норвежцы пришли первыми, но выиграли англичане. Выиграли историю»
