«В моем возрасте уже не стоит с похмелья играть»
Времена похмельных чудес на сцене — до 24 лет, считает Петр Скворцов. Актер не смотрит кино, которое сделано, чтобы заработать денег, но иногда в нем снимается. А еще признается, что в соцсетях скучно. Об этом он рассказал «Известиям» по случаю выхода спектакля Lorem Ipsum в «Практике» и сериала «Секреты семейной жизни».
— Тяжело было играть героя, который жить не может без лайков и соцсетей, когда вы сами терпеть всё это не можете?
— Кто вам такое сказал?
— Вы ведь нигде не зарегистрированы. В наши времена если у человека нет соцсетей, очевидно его к ним отношение.
— Почему? Может, наоборот, я их так люблю, что решил оторваться и доказать свою любовь. Я не противник, честно, у меня нет острой позиции относительно соцсетей, просто скучно там, и люди всё время врут.
— О том, какие они классные?
— И о том, как у них всё здорово, чего они хотят, за что готовы бороться и жизнь положить. Враньем я назвал саму манеру их существования. Это некий поток, который льется и льется, но ничего вокруг не меняет. А мне бы хотелось каждый день переживать какие-то события, чтобы происходило что-то интересное.
Прежде чем удалить соцсети, долго думал: что же меня там не устраивает? Во-первых, там всё настолько печально, что это парализует меня как человека. Становится так грустно, что я вообще перестаю делать что-либо полезное. Знакомые говорили, что там можно зарабатывать, но я отвечал, что, скорее всего, мне не хватит времени, чтобы каждый день там что-то выкладывать. А мне отвечали: «Ничего особенного и не надо, так, фигню всякую постишь и всё». Когда о том, что все туда выкладывают всякую фигню, мне сказало человек пять, я понял, что, кроме всякой фигни, там больше ничего и нет.
Актеры Петр Скворцов и Алена Михайлова. Кадр из сериала «Секреты семейной жизни»
— Вернемся к вашему герою. Получается, его увлеченность соцсетями не вызвала у вас трудностей?
— В принципе, нет. Я старался его понять. Гораздо сложнее, чем с манией соцсетей, было справиться с уверенностью героя в себе и его расслабленностью. Он как бы серфит по жизни. Я же, напротив, человек достаточно нервный, особенно в последнее время.
— Почему?
— Мне стало тяжело в городе, на меня сильно давит количество людей, информации, мнений. А вот мой герой Никита чувствует себя в городе как рыба в воде, ему очень хорошо. В какой-то момент, кажется, мне тоже немного удалось поймать эту расслабленность и спокойствие, но потом я довольно резко вернулся в свое нервное состояние.
— И как часто у вас раскачиваются эти качели из плюса в минус?
— Я бы не характеризовал эту мою эмоциональную качку как минус и плюс, у моих качелей более тонкие настройки.
— Например?
— Ну вы и спросили! Философы пишут об этом огромные книги, а я должен всё объяснить ответом на вопрос? Марселю Прусту понадобилось семь книг для того, чтобы это описать. Я еще только в процессе разбора.
— Героев сериала компания направляет к психологу. А вы когда-нибудь проходили терапию?
— Нет, никогда. Я даже не знаю, в чем разница между психологом, психоаналитиком и психотерапевтом, да и Фрейда не читал. Хочу почитать, но всё руки не доходят. Пытался однажды открыть, но всё было настолько непонятно, слово к слову не приклеивалось. Еще послушал пару лекций о психологии, было интересно.
— Странно, всё-таки актеры — люди рефлексирующие. Знаю точно, что многие ваши коллеги в кабинете психолога частые гости.
— Я еще верю (может, конечно, скоро разуверюсь), что моя профессия и есть психотерапия. Пока что выхода на сцену мне достаточно, чтобы разобраться с какими-то своими проблемами. Правда, совсем очиститься не удается, голова на сцене и на съемочной площадке так не отлетает, как в юности. Я взрослею и более хладнокровно подхожу к этому процессу, поэтому проводить акт полумистического улета уже не получается. Но взамен я получил другие плюсы. Например, способность осознанно вести свою линию через спектакль или через сцену, видеть какие-то вещи, которые в затуманенности не были видны.
Петр Скворцов
— В одном интервью вы рассказывали, что с похмелья спектакль играется лучше. Вы серьезно?
— Тогда, когда говорил, лучше игралось. Сейчас, в моем возрасте, уже вообще не стоит в таком состоянии играть. После 24 лет похмельное чудо на сцене практически невозможно (смеется). А вот годы с 20 до 24 — это времена похмельных чудес.
— Как это работает?
— Думаю, дело в том, что алкоголь разрушает нейронные связи. А самое дорогое на сцене или на съемочной площадке — произнести как в первый раз текст, который ты долго репетировал, с которым провел много времени. Когда твои нейронные связи повреждены, но тебе, в силу молодости, еще не бывает плохо, ты свой текст реально произносишь словно в первый раз, слышишь в нем неожиданнейшие смыслы, с которыми не сталкивался до этого. Но не подумайте, я не пропагандирую пьянство. На эту тему надо мной как-то пошутил мой покойный мастер (Дмитрий Брусникин. — «Известия»): «А, типа метод нашел, да?». Подстебнул меня.
— Мне кажется, для актеров алкоголь — опасная история. Вы же всё время расшатываете свой психический аппарат, находитесь в нервном напряжении: утром играете свадьбу, вечером — похороны. Поэтому и выпить многих тянет чаще, чем обычных людей, разве нет?
— Повторю, для меня профессия и есть терапия. Если для кого-то из артистов это не так, то что-то, скорее всего, идет неправильно. Если профессия приносит проблемы с нервами, значит, вы где-то ошиблись. Надо разобраться, в чем вы были неправы, и в следующий раз либо честнее подходить к работе, либо не браться за дело, которое вызвало у вас расстройство.
— Вы сами из-за работы никогда не выпивали?
— Из-за работы — никогда. Я выпиваю, когда мне весело, как и все нормальные люди. Пить с горя вообще не надо, это до добра точно не доведет.
Кадр из сериала «Секреты семейной жизни»
— Есть мнение, что актер должен быть удобным и ему не стоит лезть со своими предложениями, а делать то, что скажет режиссер. Согласны?
— В этом смысле я, наверное, не очень удобный актер на площадке. Возможно, это дурное качество, но мне жутко интересно разбираться с тем, что, как и почему. Интересно дискутировать и пробовать разные варианты вместо того, чтобы по щелчку вскочить и сделать, как сказали. Это мое природное неудобство не приносит радости окружающим, зато мне интересно. Особенно это выводит из себя тех людей, которые отвечают за деньги на съемочной площадке — они начинают нервничать, ведь на это всё уходит время. Тогда я испытываю особенное удовольствие.
— Удовольствие от того, что выводите их из себя?
— Да, я от этого кайфую (смеется).
— Вас, наверное, раздражают те, кто относится к кино исключительно как к средству зарабатывания денег?
— Нет, не раздражают. Они же создали целую индустрию, которая только этим и занимается. Если бы я решил снять авторский фильм, то купил бы себе камеру, сам написал сценарий и создал абсолютно артхаусные условия, чтобы ни от кого не зависеть. Чтобы никто не мог прийти ко мне на площадку и сказать: «Слушай, мне это не нравится, давай-ка, переделай». Но так как я нахожусь на их продюсерской территории, как они могут меня раздражать? Это их законы, и они такие, глупо сопротивляться.
— Знаю, что Саша Горчилин придерживается другого мнения.
— Саша — режиссер, он это всё очень сильно ощутил на своей шкуре, поэтому раздражается. Да, меня когда-то тоже это всё очень бесило, но мой радикализм как-то угасает.
— По какой причине?
— Просто угасает, без причины. Но, как правило, кино, которое сделано, чтобы заработать денег, я не смотрю.
— Но снимаетесь?
— Снимаюсь иногда, но не смотрю.
— «Т-34», в котором сыграли, смотрели?
— Нет, я не видел этот фильм.
— Вы, кстати, довольно редко снимаетесь. Не конкурент Саше Петрову, у которого выходит по 5–7 фильмов в год.
— Не, я бы так не смог. Да и не понимаю, зачем это делать. Я больше люблю работать в театре. Или со своими друзьями играть музыку, импровизировать. Если всё время сниматься, в моей жизни не будет места ни театру, ни музыке, ни семье. Мне не настолько дорог кинопроцесс. Вообще я любуюсь всеми этими странностями и глупостями, которые люди делают себе же во вред. Борясь за то, чтобы заработать больше денег, они делают так, что эти деньги от них уходят. Борясь за время, которое утекает, они начинают орать и тратить еще больше времени. Я бы не смог находиться в кинопроцессе все 12 месяцев. Раз в годик, летом, очень хорошо. Масса привилегий: много платят, возят на машине и кормят обедом. Раньше обеды были очень невкусные, их даже называли кинокормом, а сейчас приезжает специальный вагончик, в котором готовят свежую еду. Поешь, потом пойдешь поснимаешься. Кайф же?
— Когда смотрела авторские фильмы с вашим участием, даже подумать не могла, что у вас такое легкое отношение к кино.
— Оно действительно легкое. Есть такие мастера, как Дэниэл Дэй-Льюис, но их подход — это месяца на три засесть, углубиться в роль по полной. На тех съемочных площадках, на которых я побывал, такой подход просто бессмысленен. Это всё равно, что прийти на футбольное поле в хоккейном обмундировании и бегать по газону на коньках. Российский кинопроцесс больше походит на то, что все собрались в футбол погонять. Времени мало, важна выработка, сценарий написан довольно гибко — можно рулить им во время съемок, пускаться в импровизацию. Конечно, если бы Герман-старший был жив, к нему с таким подходом было бы глупо идти.
Петр Скворцов
— Не думаете, что сейчас зритель прочитает это и скажет: «Теперь понятно, почему наше кино — г…?
— Мне кажется, проблема зрителя в том, что он слишком серьезно относится к кино. Наше кинопроизводство постоянно оказывается в таких рамках, где на глубокий подход просто нет времени. Продюсерская машина не рассчитана на скрупулезную работу. Она предполагает быстрый вход и реализацию какой-то идеи, которая потом так же быстро попадет на экран, посмотрится и забудется. И этот процесс только ускоряется с каждым годом: денег всё меньше и меньше, времени тоже меньше, а замыслы всё шире и шире. Мне кажется, в какой-то момент это всё должно просто лопнуть.
Вообще что такое кино? Это что-то снятое на пленку. А где вы сегодня видели пленку? Сейчас всё — видео, а видео — это суперширокое понятие. Звонок по скайпу — тоже видео. Поэтому странно говорить, что кино — г... Нет уже у нас никакого кино, не существует его. Точнее, оно есть, но его показывают в зале на пять человек. Всё остальное — видеоарт, просто разного качества.
— Какие спектакли сейчас репетируете?
— Приглашаю всех на спектакль «Бесы». Мы решили попрощаться с одной из наших любимейших постановок, которую сделали еще на втором курсе, но не смогли ее полностью отпустить, поэтому переплавили в нечто совершенно новое. Сочинили буквально в этом феврале. Показывать будем в «Боярских палатах СТД РФ» с 25 по 28 мая.
Также в «Практике» мы выпустили спектакль по пьесе, написанной искусственным интеллектом. Приходите на него, пожалуйста, 10 и 11 мая.
— Где снимаетесь?
— Нигде не снимаюсь, но хочу упомянуть фильм «Смерть Дантона» моего друга Андрея Стадникова, который почему-то прошел незамеченным. Картина по пьесе Бюхнера. Я остался под большим впечатлением, это работа, которой я горд. Точнее, не горд, а, как бы сказать...
— За которую не стыдно?
— Стыдно за работу мне не бывает. Но это кино я смотрю по-особенному. Это был чистый эксперимент. Большая редкость, когда удается поучаствовать в таком.
— Стало известно, что в июне выйдет третий сезон «Содержанок». Сложно работать в проекте, у которого постоянно меняются режиссеры?
— Это действительно три совершенно разных подхода. Как лучи, которые направлены в разные стороны. Забавно, что все три сезона имеют одинаковые названия, хотя в них мало что общего. Тяжело ли перестраиваться? Не знаю, я на съемочной площадке наслаждался всеми прекрасными и не очень чертами российских кинематографистов. Ходил туда, как на шоу. Все такие разные: кто-то психует, кто-то нет, кто-то так проводит свой процесс, кто-то иначе. Кто-то тебя унижает, кто-то дарит свободу полную. Я на съемочной площадке ловлю дзен и наблюдаю.
Петр Скворцов — актер театра и кино. Окончил Школу-студию МХАТ (курс Дмитрия Брусникина) в 2015 году. Снялся в картинах и сериалах «Ученик», «Содержанки», «Т-34», «Кислота», «Обычная женщина» и многих других. Сотрудничает с театром «Практика» и Центром имени Мейерхольда.
