Мрачный садовник: как Шарль Бодлер создал «непристойную» поэзию
«Один из величайших поэтов XIX века и, во всяком случае, наиболее своеобразный», — писал о нем Николай Гумилев, сам не последний чин в поэтической табели о рангах. При жизни — недолгой, как у всех истинных поэтов, — его мучили нищета, скандалы и тяжелая, позорная, неизлечимая тогда болезнь. Его главная поэтическая книга была под частичным запретом на родине почти столетие, но влияние его на поэзию — и французскую, и мировую — оказалось и остается огромным. Сегодня, 9 апреля, исполняется 200 лет со дня рождения Шарля Бодлера, первого декадента, ставшего «проклятым поэтом» еще до изобретения Верленом этого, уже расхожего, определения. «Известия» вспоминают биографию автора «Цветов зла» — и его значение в истории литературы.
Пасынок генерала
В многословной эпитафии, выбитой над могилой на кладбище Монпарнас, где он упокоился вместе с матерью и отчимом, сказано так: «Пасынок генерала Жака Опика и сын Каролины Аршанбо-Дефаи. Умер в Париже 31 августа 1867 в возрасте 46 лет». Современники еще не могли признать, что этот больной «неприличной» болезнью нищий бунтарь, закончивший свои дни в лечебнице для умалишенных, был, прежде всего и превыше всего, именно поэтом. Поэтом, навсегда изменившим сами правила поэзии — не только в родной Франции, но и во всем мире.
Он родился 9 апреля 1821 года в семье пожилого (в год рождения сына Жозефу-Франсуа Бодлеру было уже 62) ветерана революции, выходца из крестьян, дослужившегося при Наполеоне до сенаторского кресла, и 27-летней Каролины, в девичестве Дефаи. Старший Бодлер был, несмотря на чиновную карьеру, натурой артистической и считался талантливым художником-любителем. Он брал маленького Шарля с собой на выставки и в мастерские знакомых художников, стремясь с младых лет приобщить ребенка к прекрасному. Увы, Жозеф-Франсуа умер в 1827 году, и для Шарля наступили черные времена.
Портрет Бодлера работы Эмиля Деруа, 1844 год
Мать, всё еще молодая женщина, вскоре вышла замуж за полковника Жака Опика, впоследствии — генерала и посланника Франции при нескольких европейских дворах. Отчима мальчик почти открыто ненавидел, ревнуя к матери. Страдавшего припадками «черной меланхолии» Шарля отдали учиться в пансион, а в 14 лет он перешел в Лионский Королевский колледж. Учился он довольно плохо, хотя один из одноклассников потом описывал его как «наиболее изысканного и утонченного из всех соучеников».
В 1836 году Бодлер поступил в парижский Лицей Людовика Великого, но вскоре был отчислен. Латинский квартал и богемная жизнь увлекали рано созревшего подростка куда больше унылых аудиторий. Именно тогда Бодлер, видимо, и заразился сифилисом, в конце концов сведшим поэта в могилу. Отчим прочил его по юридической или дипломатической части, но Шарль твердо решил посвятить себя литературе — к ужасу родителей. Стремясь оградить сына от дурного влияния, они послали Шарля в путешествие на Восток, в Индию — модное в те годы развлечение. До Индии поэт, впрочем, не добрался, повернув назад с Реюньона, но вынес из поездки немало впечатлений, отголоски которых слышны и в его более поздних стихах.
В 1841 году совершеннолетний Шарль Бодлер вступает в права наследства, оставленного ему родным отцом. В Париже он быстро становится своим в богемных кругах; его считают едва ли не главным столичным денди. Довольно приличные деньги позволяют ему жить на широкую ногу — впрочем, недолго. В 1844 году родители, недовольные и образом жизни Шарля, и его избранницей — темнокожей балериной-гаитянкой Жанной Дюваль, добиваются установления над ним опеки. Всеми средствами отныне распоряжалась мать, выдававшая Шарлю лишь мелкие суммы «на карманные расходы».
Портрет Жанны Дюваль кисти Эдуарда Мане
«Цветы зла», Предисловие (пер. Эллиса)
Безумье, скаредность, и алчность, и разврат
И душу нам гнетут, и тело разъедают;
Нас угрызения, как пытка, услаждают,
Как насекомые, и жалят, и язвят.
Упорен в нас порок, раскаянье — притворно;
За все сторицею себе воздать спеша,
Опять путем греха, смеясь, скользит душа,
Слезами трусости омыв свой путь позорный.
Сам же Бодлер лихорадочно пытался заработать на самых смелых (и всегда кончавшихся крахом) финансовых проектах. Писал он спорадически, в 1848 году принял участие в революции, но к политике быстро охладел. Большую часть времени теперь у него занимали попытки укрыться от бесчисленных кредиторов. Несмотря на определенную известность как критика, которую ему принесли сборники «Салон 1845 года» и «Салон 1846 года», литература не давала надежды разбогатеть. Стихи, которые он писал в 1840-е и 1850-е, впоследствии вошли в сборник, принесший ему при жизни славу, скандал — и очередные финансовые затруднения.
Посеявший зло
«Эта книга, глубоко бесполезная и вполне невинная, написана только для моего развлечения и упражнения моей страстной любви к препятствиям», — предуведомлял автор в предисловии к своему поэтическому сборнику, названному им Les Fleurs du mal, что традиционно переводят на другие языки как «Цветы зла». Название, впрочем, амбивалентно: как отмечала американская исследовательница Барбара Джонсон, французское слово mal может означать и «боль», и «тошноту», и «меланхолию». Да и с соотношением заглавных и строчных букв не всё остается ясным: о чем писал поэт — о Зле или всего лишь мелком зле? О мистических Розах или тривиальных бутоньерках? Разные издания и разные критики толкуют по-разному; желающим подобрать ключи к истине придется перелопатить тонны литературы.
Первое издание «Цветов» вышло в свет в июне 1857 года — а уже 7 июля начался суд по обвинению автора и его издателя в богохульстве и нарушении норм морали. 20 августа оба были приговорены к штрафу, а шесть самых «непристойных» стихотворений — к удалению из книги (запрет был снят лишь в 1949 году). Бодлеру пришлось обратиться к императрице Евгении, известной покровительством искусству, чтобы размер наказания был снижен с непосильных для него 300 франков до 50.
Портрет Шарля Бодлера кисти Гюстава Курбе, 1848 год
«Цветы зла», Больная муза (пер. Эллиса)
О муза бедная! В рассветной, тусклой мгле
В твоих зрачках кишат полночные виденья;
Безгласность ужаса, безумий дуновенья
Свой след означили на мертвенном челе.
Иль розовый лютен, суккуб зеленоватый
Излили в грудь твою и страсть, и страх из урн?
Иль мощною рукой в таинственный Минтурн
Насильно погрузил твой дух кошмар проклятый?
Бодлер в одночасье стал знаменит — хотя прочитать его запретные стихи теперь могли лишь немногие счастливцы, успевшие купить сборник, — но оставался по-прежнему беден. Болезнь его прогрессировала, он начал много пить, принимал опиум и гашиш (о последнем Бодлер написал целую книгу, «Искусственный рай»), вновь ввязывался в различные сомнительные предприятия, обещавшие скорое обогащение. В 1866 году с ним случился тяжелый инсульт, последствиями которого стали паралич и потеря речи. Разум его угасал. Последние два года Бодлер провел в клинике для умалишенных, где и скончался 31 августа 1867 года.
Один в поле
Поэтам и художникам искони было свойственно создавать «школы» — если не самим, то за них это никогда не уставали и не устают делать критики. Однако в случае с Бодлером говорить о «школе» или «движении» невозможно — его изможденная, измученная фигура продолжает одиноко возвышаться недостижимым пиком в богатом вершинами литературном ландшафте позапрошлого столетия.
Несомненно, он повлиял на Верлена и Малларме, на русских символистов и американских битников, даже на поэтику рок-н-ролла и эстетику сюрреалистического кинематографа — в известном смысле Бодлер растворен в современной культуре, во всех ее инкарнациях, от «высоколобой» до примитивно-популярной. И дело тут не в «цинизме» и «непристойности» его стихов — его современник и соотечественник Лотреамон позволял себе и большее, что уж говорить о тех, кто шел после.
Шарль Бодлер, 1866 год
«Цветы зла», Экзотический аромат (пер. В. Брюсова)
Когда, закрыв глаза, я, в душный вечер лета,
Вдыхаю аромат твоих нагих грудей,
Я вижу пред собой прибрежия морей,
Залитых яркостью однообразной света;
Ленивый остров, где природой всем даны
Деревья странные с мясистыми плодами;
Мужчин с могучими и стройными телами
И женщин, чьи глаза беспечностью полны.
Дело, пожалуй, в ином. Бодлер первым понял, что творец может отделять себя от творчества — но при этом создавать художественное высказывание из собственной жизни. То, что жизнь самого Бодлера оказалась столь трагична, лишь добавила искуса последователям. Как писал в своей известной статье Николай Гумилев, «к искусству творить стихи прибавилось искусство творить свой поэтический облик, слагающийся из суммы надевавшихся поэтом масок. Их число и разнообразие указывает на значительность поэта, их подобранность — на его совершенство. Бодлер является перед нами и значительным, и совершенным. Он верит настолько горячо, что не может удерживаться от богохульства, истинный аристократ духа, он видит своих равных во всех обиженных жизнью, для него, знающего ослепительные вспышки красоты, уже не отвратительно никакое безобразье, весь позор повседневных городских пейзажей у него озарен воспоминаньями о иных сказочных странах».
Поэт — и художник в самом широком смысле — получил самодостаточную роль. Возможно, именно в этом и заключался истинный смысл названия — на тезис русского поэта Пушкина о несовместности гения и злодейства французский поэт Бодлер дал диаметрально противоположный ответ. Отныне европейская культура перестала бояться Зла — напротив, его стало можно и должно искать, чтобы обнаружить и в нем скрытую таинственную красоту.
Впрочем, это уже, как говорится, начало совсем другой истории — истории ХХ века. Который по-настоящему, конечно, начался с ужасов и крови Первой мировой, при описании которых опыт Бодлера стал для окопных поэтов не менее важен, чем собственные переживания. Но начавшийся и открытием в 1902 году величественного (если и чересчур помпезного) кенотафа поэта на кладбище Монпарнас. Отныне уделом «пасынка генерала» стала Вечность.
