Перейти к основному содержанию
Реклама
Прямой эфир
Здоровье
Врач перечислила нетипичные ранние признаки диабета
Происшествия
Губернатор Тульской области сообщил о пресечении атаки БПЛА над регионом
Мир
Посол РФ рассказал о поставках удобрений в Перу
Мир
Госдеп США одобрил заказ на $100 млн на обслуживание техники ВСУ
Мир
Песков назвал Украину инструментом Запада для нанесения поражения России
Происшествия
Губернатор Брянской области сообщил о ликвидации 14 беспилотников
Мир
Вучич допустил эскалацию конфликта после атаки ВСУ на Брянскую область
Мир
Косачев заявил о нежелании Украины достигнуть мира
Мир
Макрон призвал Россию принять участие в коллективной деэскалации
Общество
Глава «Ростелекома» сообщил об утечке данных всех россиян в Сеть
Мир
Эксперт прокомментировал инцидент с обрывом кабелей в Балтийском море
Происшествия
Силы ПВО сбили 42 БПЛА над территориями шести регионов РФ
Мир
Посол РФ рассказал о позиции Перу по антироссийским санкциям
Экономика
В России планируют запустить полноценный аналог Apple Pay в 2025 году
Мир
WP сообщила об одобрении Байденом поставок Украине противопехотных мин
Экономика
В России втрое упало производство лососевой икры
Экономика
Более половины россиян сообщили, что откладывают деньги на будущее своих детей
Мир
В Пентагоне прокомментировали изменение ядерной доктрины России

Ген бессмертия

Обозреватель »Известий» Светлана Наборщикова — о том, как московские театры решают тему вечно живых
0
Озвучить текст
Выделить главное
Вкл
Выкл

Дремлющий Цой и спящий трансгендер. Ленинградские коммуналки и королевские дворцы. Жизнь после смерти и смерть при жизни. Спектакли «Орландо» (Большой театр) и «Живой» («Современник») пытаются исследовать ген бессмертия.

Цой жив... Цой жив. Цой жив! Цой жив? При взгляде на афишу «Современника» вспоминаешь именные стены с аршинными надписями. Их еще хватает на просторах наших городов. Там все о лидере группы «Кино», ушедшим в мир иной 30 с лишним лет назад. В отличие от стенных авторов, до сих пор не могущих осознать, где же Цой — там или здесь, худрук «Современника» Виктор Рыжаков в выборе определился. «Живой», заявляет. Точка. А в подтверждение своей максимы приводит «21 историю про Виктора Цоя», 21 песню.

Стена в спектакле тоже есть. Врезается в зал наискось, как остов корабля. На носу примощена эстрада, где поют и рассказывают. Ниже еще одна площадка с ударной установкой и роялем. Зрители сидят вплотную к сцене, некоторые не выдерживают, перебираются подальше в зал. Децибелов хватает: в инструментарии задействованы аккордеон, труба, виолончель, ну и гитары, конечно. И пению ребята учились — поют лучше самоучки Цоя однозначно.

Действие разворачивается вдоль стены. Там прогуливаются, сидят, стоят, бегут, эффектно удаляются в сверкающие белизной лучи, чтобы в финале собраться всем вместе и выдать последний аккорд. И это, понятное дело, «Перемен, мы ждем перемен». Но шепотом, максимум вполголоса. Вокальную эмоцию заменяет бешеное ударное соло с последующей тьмой кромешной вместо финального занавеса. Это новый постволчековский «Современник» — стильный, минималистичный, черно-белый, с артактивностями в холлах и фойе. Авторы выставленных там фотоколлажей и инсталляций — студенты московских артшкол, высказавшиеся на тему «Цой». Кое-где он присутствует — цитатами и лицом. Где-то его нет, но это не важно. Главное — причастность к культовой фигуре и радость от общности усилий. Потому что все вместе позиционируется как исследование культурного феномена.

Теперь судьбоносный вопрос. А был ли мальчик? Этот самый феномен? То, чему подражают и что развивают, опровергают и исчерпывают. То, что в итоге оказывается в музейной витрине, а потом изымается оттуда в попытке обнаружить актуальную ценность. С Цоем ничего подобного не происходило. На ярчайшем музыкальном поле 1980-х многие лучше пели, играли, сочиняли, а Майк Науменко и Александр Башлачев еще и умерли молодыми. Но все досталось Цою, уникальному продукту — и вовсе не культуры, а народного пиара и самовнушения. В этом смысле он действительно феномен, но социальный, его просто любят, не спрашивая о причинах любви.

«Живой», впрочем, причиной интересуется, и цитирует Майка Науменко: «Мне кажется, что друзей у него вообще не было — от него всегда исходил какой-то специальный флюид одиночества». Неплохое сочетание: ревущие переполненные стадионы и этот самый флюид. Есть что разгадывать, во что вникать. Но «вникнуть» — не задача спектакля «Современника». Его цель — представить предмет любви и еще раз в любви объясниться. Виктор Рыжаков вспомнил молодость, где был Цой, и рассказал о ней тем, кто родился после его смерти.

Большая часть актерского состава «Живого» — недавние выпускники курса Рыжакова в Школе-студии МХАТ, с восторгом неофитов погрузившиеся в музыку своих родителей. А вот ровесников Цоя, которому через год исполнилось бы 60, на сцене нет. От них часто исходит скепсис и разочарование, а они в этом формате неуместны. Конспирология, прогноз — да, возможно. В финале на стене появляется фото лежащего Виктора — руки сложены на груди, губы тронуты улыбкой. Вроде как дремлет и не исключено, что проснется, но лучше бы не просыпался. Портретом на стене сегодня быть безопаснее и с точки зрения пиара выгоднее: по прошествии лет изображения любят больше оригиналов.

Большой театр внес свою лепту в тему вечно живых. Балет «Орландо» по мотивам одноименного романа Вирджинии Вулф поставил глава Балета Цюриха Кристиан Шпук. Заглавному герою — поэту, дипломату, царедворцу и просто интересному человеку — изначально даровано бессмертие, а тема сна присутствует повсеместно: и в качестве ключевой балетной, и как отсылка к первоисточнику. Сон в жизни Орландо — всегда нечто переломное. Заснул в одну эпоху — проснулся в другой. Лег спать мужчиной — встал женщиной. Да и продолжительность его (ее) жизни навевает мысль о том, что увидена она в объятиях Морфея. От начала повествования до финала проходит 350 лет. Стартует Орландо при королеве Елизавете I, завершается рассказ в 1920-х — где, как не во сне, возможен такой полет фантазии?

Реконструировать романную эпопею только средствами балета хореографу не удалось, да и вряд ли он к этому стремился. Балетные сцены поясняются цитатами, для зрительского удобства выведенными на экраны. По большому же счету зрителю удобнее прочитать оригинал, поскольку то, что происходит на сцене, к его смысловым и стилистическим перверсиям отношения не имеет. Это большое зрелище, сделанное по известному и многажды опробованному рецепту. Называется оно «балет для Большого театра» и неизменно хорошо продается. В ингредиентах фигурируют полновечерняя история с парой-тройкой интриг; смена места и времени действия, совпадающая с переменой костюмов и декораций; массовые сцены, во всей красе представляющие кордебалет; три-четыре дуэта в диапазоне от характерных до лирических. И в качестве вишенки на торте — прима-балерина в главной роли.

Манком этого набора мог бы стать трансгендер Орландо, но не стал. В гендерном отношении балет не менее стерилен, чем «Спартак»: женщины сверхженственны, мужчины сверхмужественны. Орландо от начала до конца танцует женщина и ни разу не дает оснований усомниться в своей женской сущности. При желании (и знании первоисточника) можно домыслить флюид одиночества, которым отмечен шествующий через эпохи герой, пофантазировать о субъективном и объективном времени, о множестве «я», таящихся в отдельно взятом индивидууме, и наконец поразмыслить о конечном (живом) и вечном (бессмертном). Но повторяю: непосредственного отношения к показанному все это не имеет. Живое и бессмертное здесь только одно — большой спектакль Большого театра, а насколько хорошо Кристиан Шпук освоил эту матрицу, покажет интерес публики. Пока билеты на ближайшие представления проданы.

Читайте также
Прямой эфир