Ню, вызвавшее скабрезные комментарии Хрущева, портреты четырех жен, виды солнечного Самарканда и романтичного Парижа… На выставке Роберта Фалька, которая откроется в Третьяковской галерее сразу после разрешения музеям возобновить работу, немало вещей, способных заинтересовать широкую аудиторию. Но главное — это первая крупная ретроспектива великого художника русского авангарда, позволяющая в полной мере осознать масштаб его личности. И можно только поразиться тому, что цельное повествование удалось составить практически без обращения к западным собраниям.
Выставка Фалька — из тех, что можно назвать многострадальными. Изначально она планировалась на сентябрь, но коронавирус нарушил все планы, и хотя в начале осени музеи уже работали, старт столь важного проекта было решено отложить до декабря. Но и этому не суждено было состояться: с 13 ноября по указу мэра двери столичных арт-институций закрыты. Поэтому уже подготовленную экспозицию было решено представить виртуально, устроив онлайн-экскурсию и образовательную программу, а зрителей пустить сразу после снятия ограничений.
Вероятно, это не самый плохой вариант: если 16 января Третьяковка заработает, у публики будет хороший стимул тут же отправиться на Крымский вал, заодно посмотрев совсем недавно обновленную экспозицию искусства XX–XXI веков. Здесь надо сделать оговорку: если на всё хватит сил и времени. Поскольку ретроспектива Фалька — огромная, и меньше двух часов на нее отводить не стоит. Представлено около 250 работ (живопись плюс графика), и охватывают они более полувека творческой деятельности Роберта Рафаиловича.
Но дело не только в количестве. Куда важнее, что многие вещи надолго приковывают внимание и заставляют возвращаться к ним снова и снова. В живопись Фалька хочется всматриваться, любоваться не только целой композицией, но и мельчайшими деталями, штрихами, нюансами, это доставляет почти физическое удовольствие. Будет ли возможно хождение кругами в нынешних пандемических условиях, когда от музеев требуют жестко разграничивать зрительские потоки — вопрос. Тем важнее никуда не спешить, позволить себе раствориться в красоте.
В этом плане Фальк — «старомодный» художник, даром что некоторое время шел в ногу с авангардистами, экспериментировал с кубизмом, а под конец жизни стал иконой для революционеров второй половины века — нонконформистов. Концепция и даже стилевые поиски для него всегда вторичны, а непосредственная красота, пусть и индивидуальная, не всегда соответствующая массовому вкусу — первична.
Уже в 20 лет он пишет чисто импрессионистскую вещь «Голубые березки зимой» (1906–1907): эфемерные серо-молочные стволы деревьев будто истаивают на фоне светло-голубого неба и облаков. К тому же периоду относится «Лиза в розовом» (1909) — портрет первой жены художника Елизаветы Потехиной. Обе эти картины, встречающие зрителя в самом начале пути — нежнейшие и совершенно лишенные бунтарства юности. И обе они демонстрируют, что главное для этого художника — цвет. Вскоре Фальк отойдет от импрессионизма, затем вновь к нему вернется, а во второй половине жизни обретет нечто свое, что даже с трудом поддается классификации, но цвет так и останется его ключевым выразительным средством.
Это хорошо видно и по более поздней «Обнаженной в кресле» (1922–1923) из собрания ГТГ, представленной тут же, рядом с ранними произведениями. Сознательный анахронизм объясняется знаковой ролью этого полотна в истории отечественной культуры: именно с него для многих началось знакомство с творчеством и самим именем Фалька. А всё дело в скандальной выставке 1962 года в Манеже, которую посетил Никита Хрущев.
Говоря о Фальке, генсек воскликнул: «Вот я хотел бы спросить, женаты они или не женаты; а если женаты, то хотел бы спросить, с женой они живут или нет? Это извращение, это ненормально». Сегодняшнему зрителю трудно понять, глядя на эту картину, что так возмутило Никиту Сергеевича. Да, рубенсовские формы модели, да, коричнево-зеленоватый сезанновский колорит, не самый естественный для человеческой кожи. Но даже на фоне других авангардных ню 1920-х это весьма умеренная вещь. И в ней, конечно, есть чувственность, только она не в объекте как таковом, а в любовной «лепке» формы, витальной энергии цвета, сиянии масла, которое у Фалька будто светится изнутри, как жемчужина.
Кстати, помимо этой хрестоматийной работы на выставке Третьяковки есть и куда менее известная «Обнаженная (лежащая)» того же 1922 года — в Москву холст прибыл из Лихтенштейна, и это один из немногих европейских «гостей» ретроспективы. В нем как раз непосредственного эротизма больше — модель лежит, закинув руку за голову, и в позе ее есть прелестная недосказанность. Зритель волен сам вообразить развитие сюжета. Но не прелести дамы притягивают взор в первую очередь, а цветовые переливы, симфония оттенков фона — серой стены и красно-коричневого ложа.
В конце 1920-х Фальк отправится в Париж, где проживет до 1937-го. Там он окончательно распрощается с кубизмом, который у него доминировал в период «Бубнового валета», и обратится к традициям старых мастеров. Изображение станет более реалистичным, а цвет — более глубоким, изысканным, нюансированным. Метаморфозы стиля удачно совпадут с изменениями в личной жизни: на смену броским образам Потехиной и Киры Алексеевой (второй жены — кстати, дочери Станиславского) придут сосредоточенные, психологически точные изображения Раисы Идельсон, третьей супруги. А вернувшись в СССР, Фальк напишет ряд великолепных портретов своей последней спутницы, Ангелины Щекин-Кротовой, соединив в них черты прошлых периодов.
Экспозиция наглядно демонстрирует эту эволюцию, и не только на портретах, но и на пейзажах, среди которых есть и ранние крымские, и «средние» французские, и поздние подмосковные. Особо стоит отметить вещи, написанные в эвакуации во время Великой Отечественной: в эти мрачные годы живопись Фалька была наполнена солнцем Средней Азии.
И, пожалуй, именно виды Бухары сегодня будут для зрителей особенно актуальны: они обладают почти терапевтическим воздействием, и в морозные тревожные дни так приятно «нырнуть» в жаркие краски и вспомнить о том, что искусство это пережило и репрессии, и войну, и критику властей, и долгое полузабвение, а теперь возвращается к нам тоже не в самый благополучный момент. Вопреки всему.
Автор — кандидат искусствоведения, обозреватель «Известий»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
