Представить себе мир реальных людей 400 лет назад почти невозможно — огромный, немыслимый срок. Получится или сплошная фантазия, или цепочка штампов, которыми нас напичкали еще в школе. Впрочем, живую жизнь того времени увидеть можно. Например, в книге «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное», 400-летие со дня рождения автора которой мы сегодня отмечаем.
С протопопом Аввакумом и как с исторической фигурой, и как с человеком из плоти и крови происходит в последнее время очень интересный и редкий процесс — он становится к нам всё ближе и ближе, входит, не побоюсь этого слова, в контекст сегодняшней жизни.
Связано это и с интересом к допетровской Руси, который подогревают современные беллетристы, и с яркой судьбой непримиримого оппозиционера светской и церковной власти, и с возникшей дискуссией о том, что такое ненормативная лексика, и с поисками регионами страны своих героев. Их усиленно ищут в недавнем или давнем прошлом, и в разных концах России возникает фигура Аввакума Петровича.
Да уж, Россию он повидал. Аввакум свой для Поволжья и Москвы, для Тобольска и Енисейской Сибири, для Забайкалья и Русского Севера. Он не только жил там, но и нашел слова, чтобы эти места описать. Порой тепло, порой горько, а иногда восторженно и удивленно. Вот как о горах Ангарского кряжа:
«Горы высокие, дебри непроходимые, утес каменный как стена стоит, и поглядеть — заломив голову. В горах тех обретаются змеи великие, в них же обитают гуси и утицы — оперенье дивное; там вороны черные, а галки — серые, иное, чем у русских птиц, имеют оперение. Там и орлы, и соколы, и кречеты, и цыплята индейские, и пеликаны, и лебеди, и иные дикие, многое множество птиц разных. На тех горах гуляют звери дикие: козы, и олени, и зубры, и лоси, и кабаны, волки и бараны дикие; глазами видим, а взять нельзя».
«Житие…» — плод предельного отчаяния, которое не стоит путать с унынием и безысходностью. В состоянии отчаяния человек может совершить, казалось бы, невозможное. И Аввакум совершил, сам, наверное, того не желая, — написал первое произведение русской прозы.
Конечно, русская (древнерусская) литература существовала и до «Жития…». Но Аввакум, пожалуй, первым создал героя-повествователя, который ничего не утаивает от читателя: ни своих слабостей, ни героизма, который во всех отношениях многомерен и сложен. Как и остальные персонажи книги. Даже на негодяев и в его понимании еретиков автор смотрит без ненависти, показывает читателям их хорошие качества, радуется даже еле уловимому проявлению человечности. Язык «Жития…», по определению автора, «природный русский», и многие эпизоды воспринимаются сегодня без особого усилия.
Если бы у Аввакума была благополучная судьба священника (относительно, конечно, так как конфликты с паствой преследовали его с первых лет службы), эта книга не родилась бы. Но случился церковный раскол.
Уверен, объяснять, что это, не нужно — раскол, наверное, одно из ключевых и известнейших событий русской истории, и последствия его мы не пережили до сих пор. Общество было буквально расколото пополам. Приверженцы «новой» и «старой» веры, особенно на первых порах, не считали друг друга за людей. Резали, кололи, жгли. Причем с обеих сторон. Староверы XVII – начала XVIII веков были очень воинственны. Неслучайно их вожаков казнили и ссылали безжалостно.
Несмотря на многие испытания, протопопу Аввакуму долго везло. Его возвращали в Москву из Сибири и с Севера, уговаривали принять новую веру или хотя бы не критиковать ее публично, одаривали деньгами. В нем явно видели незаурядную личность, его любил царь Алексей Михайлович. «Шествуя мимо двора моего, благословляясь и раскланиваясь со мною, сам о здоровье меня спрашивал часто. Раз, миленький, и шапку уронил, кланяясь со мною». Но Аввакум не согласился на уступки и в итоге оказался в земляном срубе на краю света — в Пустозёрске, неподалеку от побережья Баренцева моря.
Здесь Аввакум провел почти пятнадцать лет и написал множество грамот, «бесед» и писем, по крайней мере четыре редакции «Жития…», две из которых дошли до нас в автографах. Редакции между собой разнятся. В первых больше бытового, местами физиологического, в последней — пространные богословские отступления, обильные цитаты из Священного писания. Исповедь уступает место проповеди. Кстати, Аввакум воскресил давно забытую к тому времени форму обращения к пастве — проповедь. Это прихожанам не нравилось, затягивало время церковной службы.
Преданных учеников и слушателей (вернее, читателей) Аввакум обрел, лишь оказавшись в заключении и почти полной изоляции. Огромный художественный талант Аввакума поддерживал силы староверов на протяжении последующих веков. Жаль, что «Житие…» стало известно литературному миру лишь в 1861 году. Начиная с Тургенева и Гончарова, пожалуй, все крупные русские писатели упоминали о влиянии на них этого произведения, а Лев Толстой советовал включить «Житие…» в программу школьного обучения.
Готовясь к написанию этой заметки, я провел изучение социальных сетей на предмет чтения «Жития…». Был поражен тем, сколько отзывов оставляют совсем молодые люди. Конечно, звучат слова сочувствия герою-автору, но отмечаются и «наши» слова и выражения. Например, «отъехал» в смысле «уехал на время», форма имени «Арсен», «нынче он, а завтра я также умру»…
Казнены Аввакум и его товарищи были при сыне Алексея Михайловича, царе Фёдоре. Их сожгли в деревянном срубе 24 апреля 1682 года.
А закончить мне хочется вот этой цитатой из «Жития…». По-моему, великие слова:
«А всё то у Христа наделано человека ради, чтобы, покоясь, хвалу Богу воздавал. А человек, суете который уподобится, дни его, яко сень, преходят, – скачет, как козел; раздувается, как пузырь; гневается, как рысь; съесть хочет, как змея; ржет, глядя на чужую красоту, как жеребец; лжет, как бес; насыщаясь невоздержно, без правила спит; Бога не молит, покаяние откладывает на старость; и потом исчезает, и не знаю, куда отходит – или во свет, или во тьму, день Судный покажет каждого. Простите меня, я согрешил больше всех людей!»
Автор — писатель, лауреат литературной премии «Ясная поляна»
