Тик-так, ходики: The Smashing Pumpkins и Элвис Костелло вспоминают будущее
Последний месяц осени оказался урожайным на новые релизы — похоже, что и артисты, и продюсеры, и издатели осознали, что дома сидеть придется еще долго, и решили более не сдерживать себя. Выбор был велик, поэтому лучшим выходом показалось обратить внимание на не самое очевидное, оставив гарантированные хиты в стороне — всё равно их так или иначе неизбежно услышит каждый меломан. Никак нельзя было игнорировать только вновь впавших в мегаломанию (а потому вдвойне заметных) The Smashing Pumpkins. А вот все ли обратят внимание на интереснейшие альбомы Элвиса Костелло, Брайана Ино или Брендана Перри? «Известия» решили помочь аудитории и рассказывают о самых интересных альбомах ноября — для тех, кто мог их не заметить.
The Smashing Pumpkins
CYR
Одна из самых успешных альтернативных групп 1990-х (свыше 30 млн проданных альбомов о чем-то да говорят), восстановившаяся несколько лет назад почти в исходном составе, за вычетом басистки Д’арси Рецки, могла бы пойти проторенным путем ностальгии по былым победам. Однако странно было бы ожидать такого от бессменного лидера команды, мегаломана и мрачного романтика Билли Коргана. Забросив на полпути задуманный им титанический цикл Teargarden (бывший в конечном счете его сольной работой), он немедленно взялся за новую программу. Начата она два года назад была альбомом с заковыристым, как всегда у Коргана, названием Shiny and Oh So Bright, Vol. 1 / LP: No Past. No Future. No Sun; теперь представлено и продолжение.
Корган, рассказывая о будущем альбоме, жаловался: «The Smashing Pumpkins обвиняют в несовременном звучании. Теперь я решил сделать современную запись во что бы то ни стало». Судя по результату — впрочем, блестящему, — представления о современности у него достаточно архаичные. Если первая часть намеченной трилогии была энергичным, кратким по меркам The Smashing Pumpkins (всего 8 песен, уместившихся в 32 минуты) и жестким рок-альбомом, то здесь вернулись и привычный «двойной» формат, и давняя плохо скрываемая любовь Коргана к синти-попу 1980-х, когда начиналась его собственная музыкальная карьера.
Местами новые песни напоминают Жана Мишеля Жарра на стимуляторах, местами — какую-то мрачнейшую итерацию Depeche Mode, не обошлось, пожалуй, и без реверансов в сторону The Cure периода Disintegration. При этом нет ни малейших сомнений, что перед нами именно новая работа The Smashing Pumpkins — подобным умением облекать в любые формы собственное аутентичное содержание в истории рок-н-ролла обладали очень немногие.
Elvis Costello
Hey Clockface
Британец Элвис Костелло — фигура во многих отношениях уникальная, живой классик (и не только поп-музыки, достаточно вспомнить его совместные записи с «Бродски-квартетом» или оперной дивой Анне Софи фон Оттер), автор песен, которого сравнивают сразу и с Бертом Бакараком, и с Бобом Диланом, безукоризненный продюсер (Пол Маккартни, с которым Костелло работал над альбомом Flowers In the Dirt, не даст соврать). При этом за пределами англоязычного мира этот несравненный мелодист и настоящий поэт известен до обидного мало — Россия тут не исключение. Пора, пожалуй, исправлять этот недостаток — и 25-й сольный альбом Костелло тому лучшая подмога.
Эта пластинка с говорящим названием «Эй, циферблат!» стала своего рода трибьютом самому себе — Костелло поворачивает время вспять и вспоминает все многочисленные направления, в которых ему довелось двигаться за почти полувековую карьеру. Благо по части способности меняться, сохраняя лицо, его нередко сравнивают с другим «хамелеоном», покойным Дэвидом Боуи.
Слушать эти 14 песен — словно изучать музыкальную биографию их автора: от настойчивого паб-рока до салонного джаза и от задумчивого кантри до ироничной «новой волны» место здесь нашлось всему, что когда-либо интересовало итого лондонского ирландца с внешностью школьного учителя. Записать такой альбом без единого намека на самопародию или усталость под силу, пожалуй, только настоящему гению. Впрочем, таковым уроженца Лондона Деклана Макмануса признали едва ли не сразу же, как он превратился в застенчивого очкарика Элвиса Костелло. Нынешний диск — лишь еще одно тому подтверждение.
Cabaret Voltaire
Shadow Of Fear
Мрачные пионеры индастриала из Шеффилда выпустили предыдущий диск более четверти века назад, после чего пути Стивена Мэллиндера и Ричарда Кирка разошлись, видимо, навсегда. Новый альбом, вышедший под маркой Cabaret Voltaire (так назывался цюрихский клуб дадаистов, эксперименты которых сильно повлияли на ранние работы группы), — по сути, сольная запись Кирка. Но, послушав «Тень страха», быстро понимаешь, почему мастер электронных шумов и загробного даба решил выпустить диск не под собственным именем и не под любым из трех с лишним десятков своих псевдонимов. Это действительно полноценная работа именно Cabaret Voltaire — пускай в составе проекта и остался лишь один отец-основатель.
Вернувшийся в свою легендарную студию Western Works Кирк создал внушительное и мрачное звуковое полотно, одновременно отсылающее и к атональному нигилизму ранних альбомов, признанных уже классикой Red Mecca и The Voice Of America, и к танцевальным опытам финального периода предыдущей итерации проекта. Характерно, что Кирк старательно избегал применения студийного софта, местами сыграв синтезаторные секвенции вживую, без применения секвенсеров и прочей «механизации». Резлутатом стал невеселый, но зажигательный образчик электронного ретрофутуризма, идеальный саундтрек для танцев перед апокалипсисом.
Brian Eno
Film Music 1976–2020
Эрудированные слушатели и читатели, конечно, вспомнят, что у отца эмбиента, студийного волшебника и одного из самых важных музыкальных революционеров последнего полустолетия уже был альбом под почти таким же названием: «Музыка для фильмов». Но, как любит говорить сам Ино, то была «музыка в поисках фильмов» — минималистические электронные пьесы для несуществующего кино. Здесь же нам предложена солидная антология работ композитора для реального кинематографа, в которой нашлось место всему.
Здесь и традиционный эмбиент (Decline And Fall из «Имени смерти» бразильца Энрике Гольдмана), и почти берлинская электроника «Темы пророчества» из культовой «Дюны» Дэвида Линча, и «та самая» музыка из «Трейнспоттинга» (Deep Blue Day), под которую главный герой наркоэпоса Дэнни Бойла отправляется в сюрреальное путешествие по канализации.
Объединяющим началом здесь, конечно, служит изобретенный некогда Ино эмбиент, но стоит признать, что его музыка упорно избегает любых ярлыков и ускользает от общепринятых определений. Эти инструментальные (за исключением Under из незаслуженно полузабытого «Идеального мира», где искаженный, словно пробивающийся из этого иного мира вокал самого Ино таинственно парит меж звуков синтезаторов) пьесы найдут своего слушателя и среди людей, более привычных к легкости восприятия поп-музыки, но наверняка будут интересны и поклонникам «серьезного» искусства.
Brendan Perry
Songs of Disenchantment: Music from the Greek Underground
Напоследок, как всегда, кое-что совсем другое. Брендан Перри, «мужская» половина легендарного австралийского дуэта Dead Can Dance, выпускает сольные работы довольно редко и без лишней шумихи — тем более приятными сюрпризами они становятся для поклонников. Этот альбом — плод давней любви Перри к греческой культуре вообще и музыке ребетика в особенности. Ребетика — песни ребетов, греческого «дна» 1920–1930-х, нечто вроде нашего «блатняка» или раннего американского блюза.
В ХХ столетии разнообразные правившие в Греции диктаторские режимы исправно запрещали ребетику, объявляли ее «упадочнической», а за публичное исполнение запросто отправляли в тюрьму. Тем не менее этот уникальный сплав музыки малоазийских греков, вернувшихся на родину после падения османской империи, и лирических опытов пирейских уркаганов пережил ХХ век — в 2017 году ребетика была включена в список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО.
Название альбома («Песни разочарования: музыка греческого подполья») несколько обманчиво. Ни партизанской героики, ни даже особенной печали в этих изначально предназначенных для танца песнях нет и в помине. Потусторонний баритон Перри удивительно подходит к скрупулезно переведенным им на английский текстам, где танцуют босоногие красавицы, вино течет рекой, дымится кальян, полицейские глупы, а хаммам зовет своим жаром. К традиционным бузуки и багламу здесь добавились инструменты других «проклятых» музыкальных субкультур, вроде аргентинского бандонеона и американского дульцимера.
Аранжировки сохранили, с одной стороны, аутентичность, с другой — открыли неожиданное мелодическое богатство и неординарность этих, в принципе, несложных народных песен. Но исходная ленивая страстность оригиналов сменились в обработке Перри почти буддистским трансом, превратив блатные романсы едва ли не в мантры. В общем, хочется согласиться с безвестным автором заключительной песни альбома: «Христос, играй на бузуки!»
