Несистемный аристократ: умер Роман Виктюк
Он никогда не подстраивался под окружающую действительность и не изменял своему творческому кредо. Он оставался утонченным эстетом и тогда, когда обстоятельства жизни требовали фальши «соцреализма», и тогда, когда в воздухе носился ветер перемен и публика, казалось, требовала «голоса улиц». Но, несмотря ни на что, он всегда находил своего зрителя — или это зритель находил его? И не было на театральной карте Москвы — да что там, страны в целом — более волнующего и изысканного имени, чем Роман Виктюк. Увы, сегодня приходится писать это именно в прошедшем времени. Великий режиссер ушел от нас сегодня, 17 ноября, на 85-м году жизни — «Известия» вспоминают Романа Виктюка.
Казалось, он будет с нами всегда — как всегда был, начиная с того дня, как в 1988 году прогремели его «Служанки», сделав имя Виктюка знакомым и далекой от театра публики. Спектакль, в котором все женские роли играли переодетые мужчины, шокировал многих — публика еще не была привычна к подобным экспериментам. Времена, впрочем, менялись — и то, что еще несколькими годами раньше привело бы к строгим оргвыводам, теперь сделало Виктюка звездой. Как оказалось вскоре, мирового масштаба — «Служанки» с аншлагами были показаны в самых разных странах мира. Театралы знали его задолго до триумфа и скандала, вызванного постановкой «упадочнической» пьесы Жене на сцене советского театра «Сатирикон».
Спектакль «Служанки» в театре «Сатирикон», 1988 год
Уже первые постановки в Русском драматическом театре Литовской ССР, сделанные Виктюком в начале 1970-х привлекли к режиссеру внимание знатоков. Вскоре его начинают приглашать работать в Москве. «Царская охота» в Театре им. Моссовета, «Муж и жена снимут комнату» и «Татуированная роза» во МХАТе, «Утиная охота» А. Вампилова и «Уроки музыки» Л. Петрушевской в Студенческом театре МГУ — все эти спектакли стали вехами и в истории отечественного театра, и — в случае с запрещенными партийными властями «Уроками музыки» — вехами в истории свободомыслия во все еще несвободной стране.
Композитор, виолончелист, член Совета Союза композиторов России Ярослав Судзиловский:
Нас с Романом Виктюком познакомили студенты его мастерской в ГИТИСе. Как оказалось, он знал и моего педагога по виолончели — народную артистку СССР Наталию Шаховскую, и вообще прекрасно разбирался в музыке, что нечасто бывает у режиссеров драматического театра. Со своими учениками он создавал постановку «Оправдание Дон Жуана» и предложил мне написать музыку. Для меня было счастьем работать с Романом Григорьевичем, и я никогда не забуду, как он смотрел. У него был совершенно особый взгляд, который даже сложно описать словами. Меня поражало, насколько он был доступен для общения — вокруг него всегда крутилось множество людей, он с любым мог побеседовать, выпить чай или что-то другое, никогда не подчеркивал свой статус — мол, не подходи, твое место вот там... Мог бескорыстно помочь — многие мои ранние произведения были исполнены и поставлены благодаря его помощи. Но при этой внешней открытости он на самом деле в свою душу никого не пускал. Часто говорят о его эксцентричности, экстравагантности, и это действительно в нем было, но я думаю, во многом это следствие тех трагедий, которые ему пришлось пережить. Конечно, это настоящий гений. Причем гений универсальный, влиявший на окружающих просто своим существованием, силой личности.
Сам режиссер никогда не пытался подстроиться под систему — какой бы она ни была на текущий момент. Родившийся еще в польском Львове до войны, в 1936 году, мальчик из семьи учителей успел слишком многое повидать в жизни до совершеннолетия, чтобы пугливо озираться на мнение «парткома-месткома». Эта внутренняя свобода сочеталась в нем с редким чувством гармонии, врожденным чутьем на прекрасное.
Андрей Максимов, драматург, телеведущий, режиссер:
Мы с ним были давно знакомы, я однажды брал у него интервью. И вот как-то я шел со своим сыном в церковь, а он из нее выходил и сказал: «А чего ты мне свою пьесу не даешь почитать?» Я ему дал ее совершенно без какой-либо надежды — это «Маскарад Маркиза де Сада», и через пять дней мне звонят и говорят: «Виктюк не может тебя найти». И когда мы наконец созвонились, он сказал, что хочет поставить ее. В итоге он поставил ее очень быстро, на репетиции не пускал, позвал уже на сдачу. И когда я пришел, меня совершенно поразило, как он волнуется. Хватал меня за руки, пытался чего-то объяснять... В общем, вел себя как человек, который в первый раз в жизни ставит спектакль, хотя на самом деле был маститым, признанным режиссером. И когда всем постановка очень понравилась, он радовался так, будто никогда прежде ничего подобного у него не было.Он был очень непосредственный и очень театральный человек. Театр был его жизнью. И только то, что происходило там, он воспринимал обостренно. Всё остальное, в том числе быт, для него было неважно. Поел ли он или нет... Он открыл огромное количество актеров, но даже известные артисты играли у него совершенно по-другому. Виктюк уникальный режиссер, у которого был абсолютно свой почерк, свой театральный язык, который, наверное, еще предстоит разгадывать. При этом он тонко понимал драматургию и ставил не себя, а пьесу. Нам еще предстоит понять масштаб фигуры, которую мы сегодня потеряли...
Видимо, именно поэтому он и стал большим режиссером, человеком Искусства с большой буквы и на все времена, а не еще одним деятелем советского диссидентского движения. Он заперся в своей «башне из слоновой кости» и наблюдал оттуда, из неведомых простым смертным высот, мелкие политические дрязги нижнего мира. В который он не покладая рук нес свет прекрасного.
«Деньги не имеют значения, если в человеке нет священного огня», — сказал Виктюк когда-то в интервью «Известиям». И на этом он стоял крепко, даже в те времена, когда деньги, казалось, перехватили право на гнет над артистом у идеологической цензуры. «Я никогда не думал о деньгах. Не знаю, какие мне платили гонорары. Меня интересовало только творчество. А зачем мне что-то другое?» — совершенно искренне и чуть наивно недоумевал он.
Роман Виктюк на церемонии, посвященной юбилею международного журнала Estet и Году театра в России, 2019 год
При всем том Виктюк оставался одним из самых элегантных мужчин столицы, блестящим завсегдатаем светских тусовок и любимцем бомонда — но что-то, какая-то незримая черта отделяла его от суеты и тщеславия этого мира. Он был попросту выше — на той недосягаемой высоте, о которой большинству суждено лишь мечтать.
Алексей Учитель, народный артист РФ, режиссер фильма «Баттерфляй»:
Меня однажды полутайно привели на репетицию к Виктюку. Я смотрел и был совершенно сражен этой энергией, силой, с которой Роман Григорьевич работал. Он был не просто фанат, он, как я это называю, с каким-то немедицинским сумасшествием отдавался своему делу. Причем это было не напоказ, он не знал, что я присутствую в зале. После репетиции я подошел и попросил разрешения поснимать его. Роман Григорьевич согласился, мы начали снимать кино, ездили с ним во Львов, в Нью-Йорк. Это длилось полгода, и это было знакомство удивительное, иногда с противоречивыми ощущениями, но мне всегда было невероятно интересно. Впоследствии, когда я занимался уже игровым кино, я не раз прибегал к каким-то приемам и методам Романа Григорьевича. Вспоминал, как он работал с актерами. Он был чрезвычайно необычный, нестандартный человек во всем — и в жизни, и в творчестве. Делать о нем фильм было непросто. Но потом он очень боялся смотреть «Баттерфляй». Сколько я его ни уговаривал ознакомиться с картиной до премьеры, он всё отнекивался, что занят. А потом говорит: «Алеша, я боюсь! А вдруг там что-то такое...» У нас была премьера на творческом вечере Романа Григорьевича в Октябрьском зале в Петербурге. Сначала выступал он сам, потом был фильм, а затем легкое обсуждение. Для меня это был космос — 3,5 тыс. человек смотрят мою картину! А он стоял за кулисами и смотрел фильм оттуда. Но в конце он чуть было не всплакнул. Всё было хорошо. Мы и потом с ним не раз встречались. Я с ним еще одну картину потом снял для российского телевидения. Роман Григорьевич тогда репетировал «Двое на качелях», и там играла балерина Наталия Макарова. Мы снимали их в Нью-Йорке. Я безумно любил его спектакли, ходил на них, снимал Сережу Виноградова, его ведущего актера. И каждый год я его поздравлял с днем рождения — он родился в один день с моим папой, 28 октября.
В этом аристократизме истинного артиста было что-то ренессансное, что-то практически потерянное в глумливом ХХ столетии. Он всегда был одинок — и в личной жизни, и в творческой. Вероятно, такова должна была быть судьба настоящего гения в наши времена... Его театр на Стромынке, в авангардном здании Константина Мельникова, два с лишним десятилетия оставался мерцающим маячком высокой культуры среди шумной, экстравагантной, местами невыносимо пошлой столичной жизни. С Виктюком пошлость была несовместна — как бы ни злословили недоброжелатели. Которых у него, разумеется, хватало — опять же неизбежная часть работы любого гения.
Он казался действительно Бессмертным — и в том смысле, который вкладывают в это слово, говоря о членах французской Академии, и в самом прямом. «Мне 19!» — оборвал он журналиста, спросившего, как мэтр собирается отмечать 78-летие. Он и правда словно обладал даром вечной молодости. «На сцене есть дети-артисты, которые меня любят, и у меня есть их энергия. Это взаимопросвечивание: один свет входит в другой. В химии такой процесс называется диффузией, но у нас даже лучше, потому что осадка не остается. Именно благодаря этому процессу вырастают крылышки» — говорил он.
Народный артист РФ, режиссер Андрей Житинкин:
Это ужасная новость, наш режиссерский цех тает, мы не успеваем даже уворачиваться от каких-то пробоин. Один за другим уходят настоящие профессионалы. Настоящие в том смысле, когда имя режиссера ассоциируется с целым направлением — как это было с Захаровым, Волчек… Виктюк — это действительно целое направление в нашем театре. Он единственный, кого я всегда честно мог называть в каком-то смысле продолжателем Таирова. Потому что то, что делал на сцене он, — это продолжение той замечательной ветви, которая так трагически тогда оборвалась. Виктюк был, я бы даже сказал, не мастером, а магистром формы. Он своей энергией и своим видением мира, своей поэзией, которая была для него главным в театре, заражал и своих актеров, и, конечно, зал, публику. У него в театре на сцене не было занавеса, он ненавидел это, считал, что занавес — это закрытие, это финал, что это отделяет публику, а публика должна быть вроде энергетической, магической воронки. Причем он оказывал это воздействие на актеров и на зал тоже. Актеры Виктюка — абсолютно другие. Их сразу же узнаёшь, потому что это невероятный синкретизм: помимо высочайшей хореографии и пластики они замечательно владеют голосом, замечательно подают текст, перевоплощаются, существуют в масках, в сленге, даже на иностранном языке. Они замечательно существуют в музыке и замечательно поют. По сути, это драмбалет. Не мюзикл, а более интересная история, потому что актеры мюзикла не умеют так страдать, переживать и плакать на сцене, как это делают драматические актеры. А этот актерский синкретизм шел, конечно, от Таирова. Обычно зритель любит актеров и идет на своих любимцев. Но есть исключительные режиссеры, фамилии которых определяют аншлаг, кассу. Виктюк — как раз из таких.
У него за спиной были настоящие, хотя и невидимые непосвященным, крылья. И когда в октябре стало известно, что Роман Григорьевич госпитализирован с коронавирусом, мало кто допустил даже мысль о том, что эти крылья, эта ниспосланная ему свыше защита не спасет его снова. Увы, вирус оказался сильнее любви. Имя Виктюка стало легендой еще при его земной жизни. Теперь ему суждены покой и вечность — как героям одного из лучших его спектаклей, поставленного по великому роману Булгакова.
