Млечный Путь во мгле: Алексей Иванов как космический пейзажист
Читать ранние фантастические повести маститого писателя Алексея Иванова, написанные в Свердловске в конце 1980-х — начале 1990-х, так же занятно, как смотреть дипломные и курсовые короткометражки известных режиссеров: можно совершенно нечаянно разглядеть в зародыше, откуда что взялось впоследствии. Именно этим и занялась критик Лидия Маслова, которая представляет книгу недели — специально для «Известий».
Алексей Иванов
Охота на «Большую Медведицу»: повести
Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. — 526 с.
Несмотря на жестокость некоторых батальных сцен на орбите, ивановскую фантастику смело можно порекомендовать «для среднего школьного возраста», как писали в советское время. Тем более что нынешние закаленные средние школьники навидались на киноэкране еще и не таких звездных войн. А у людей постарше сборник вызовет приятное ностальгическое ощущение: думается, в поколении Иванова немало смышленых старшеклассников, скучая на уроках НВП, пробовали писать фантастику примерно такого плана, как «Земля-Сортировочная».
Писатель Алексей Иванов
Так называется первая повесть, где в обитателей поселка Сортировка возле глухого полустанка вселяются инопланетяне, после чего разворачивается последний и решительный бой между спецслужбами космической деспотии и диссидентами-повстанцами. (Читатель, у которого еще не остыл в памяти недавний ивановский «Пищеблок», сразу проведет аналогию с пионерлагерем, где разворачивается битва с вселившимися в пионеров вампирами).
Перед нами предстают комический симбиоз деревенской и орбитальной жизни (местный колдырь, на самом деле галактический шпион, гонит самогон из летающей тарелки), а также ловко вкрученные в диалоги цитаты, скажем, из Стругацких («Выполняя задание, вы будете при оружии для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах!»). Дополнительный аттракцион в «Земле-Сортировочной» состоит в том, что она написана не просто от первого лица — пацана Вовтяя, но и содержит рефлексии начинающего писателя о механизмах литературного творчества. Такими рассуждениями Иванов заканчивает каждую главу, имитируя корявый детский почерк с помощью многочисленных ошибок:
«Р.S. Дорогой четатель! Сразу очинь хочу аговорить условея нашево взаимнаво деалога. Художесвенное произведенее отличаеца от нехудожесвеннова тем, что в нем есь подтекс, потому что в нехудожесвенном нет. У меня тоже есь подтекс, но не не везде. Где есь, я буду абозначать ево галочками или крестиками. Или нет, лутше в конце ево буду писать сам. Ведь могут неправельно понять и не напечатать, а могут аштрофовать или вобще посадить в психбольницу, хотя и незашто. А я еще молодой»
Безусловно, мощный педагогический подтекст, о котором предупреждает Вовтяй, прочитывается во второй, заглавной и, пожалуй, самой страшной повести сборника — «Охота на «Большую Медведицу» (это первая публикация Иванова, вышедшая в 1990 году в журнале «Уральский следопыт»). «Большая Медведица» — это название пиратского катера, на котором трое галактических флибустьеров сталкиваются с тремя заскучавшими в долгом космическом путешествии и расшалившимися подростками.
Изображение Большой Медведицы из набора карт созвездий «Зеркало Урании», 1824
В итоге юные земляне из интеллигентных семей оказываются куда более жестокими и кровожадными, чем несчастные злодеи — немой клон и старый робот под предводительством человека интереснейшей судьбы, «бывшего землянина, а ныне космополита», романтика и художника. Искусствоведу по образованию, Иванову удалась совершенно душераздирающая сцена затеянного глупыми подростками пожара на «Большой Медведице», где сгорают все картины пирата. Полотна вызывают едва ли не больше сострадания, чем люди, в своем инфантильном легкомыслии плохо различающие добро и зло.
Третья повесть в сборнике, «Корабли и галактика», самая большая, почти на 300 страниц. По нынешним временам тянет, считай, на роман, а написана и вовсе будто космическая эпопея, позволяющая побывать во всех уголках Вселенной и навидаться всяких межгалактических тварей. В космогонии Иванова космические корабли не просто средство передвижения и не только символ свободы («Кто ритмом своих линий, стремительностью движения являет нам образ совершенной красоты?»), а великая первоцивилизация, основавшая галактику Млечный Путь, погубленную собственным совершенством:
«...они построили лучшую галактику в мироздании. Они дали ей нежное и загадочное имя — Млечный Путь, и она поплыла в прозрачной тьме как ладья, как алмазная диадема, покатилась по сверкающей во мраке вселенской дороге, словно хрустальное колесо, полетела в душах всех, кого постигла беда в полночь увидеть ее на небосводе, точно несбыточный и мучительно прекрасный сон, зовущий и неуловимый»
Млечный Путь — одно из немногих реалистических названий в повести, под завязку набитой разнообразной фантастической ономастикой (все главы носят имена собственные, в том числе топонимы вроде Пцера, Джизирак или Пскемт), а также психоделической яркости пейзажами. Чрезвычайно зрелищная повесть дает представление о том, какой Иванов прирожденный «ландшафтный дизайнер», если так можно выразиться, и как он умеет визуализировать природу, хоть выдуманную, хоть реальную (что позже пригодится ему, скажем, в романах «Сердце пармы» и «Географ глобус пропил»).
Обложка книги «Охота на «Большую Медведицу»
Как щедрый художник, писатель выдавливает сразу по полтюбика краски на палитру и пишет широкими мазками, создавая такой эффект, как будто ты и правда сидишь перед иллюминатором космолета. Или, быть может, в кресле кинотеатра, где показывают шикарный заграничный мультфильм с дорогостоящей компьютерной графикой:
«Впереди по курсу «Ультара» парил в пустоте гигантский, величиной с небольшую планету, спутанный клубок каких-то растений. Тонкие, гибкие ветви сплетались и скручивались. Трепетали длинные и узкие бирюзовые листья. Огромные цветы-колокольчики розового, алого, малинового цвета были окутаны мохнатыми, струящимися облаками пыльцы. В глубине соцветий тлели багряные огни. Жемчужные и голубые плоды, как фонари, висели в недрах этого куста, озаряя всё вокруг изумительно чистым, нежным сиянием»
Читателю деловитому, привыкшему пролистывать описания природы, вероятно, покажется, что всякого рода чудных картин в «Кораблях и галактике» многовато. Такому захочется прокрутить их на ускоренной перемотке, чтобы поскорей перейти к сути. А суть вкратце такова: есть материя одухотворенная, а есть не очень, и в неодухотворенной материи непременно заводятся злобные деструктивные чудовища — эта основная философская мысль «Кораблей и галактики» так или иначе прочитывается и во всех последующих книгах Алексея Иванова.
