Искусство как предчувствие: петербургские художники воспели уединение
На первом этаже — цветник дивных лиц: мужчины, женщины, юные и пожилые, семейные портреты и соло, люди с именами и без. Прекрасные дамы, написанные грубым экспрессивным мазком, и почти уродцы, но изображенные любовно и притягивающие внутренним светом. Это живопись Анатолия Заславского в исконном значении этого слова — «живое письмо». А на двух ярусах верхнего этажа деревянные срубы-инсталляции, диковинные скульптуры и чудесные текстильные аппликации словно образуют целый дом или даже деревеньку, утопию супругов Александра Позина и Марины Спивак. В Музее искусства Санкт-Петербурга XX–XXI веков (МИСП) открылись две ретроспективы известных мастеров. Вернее, снова открылись: едва успев ознакомить первых зрителей с этими экспозициями в марте, музей вынужден был закрыться. Поэтому сейчас, когда галерея вышла из карантина, они продлены до начала августа.
Фигуры с лицами и без
Музей отвечает новейшим антиэпидемиологическим требованиям: вход только по электронным билетам, посетители должны быть в масках и перчатках, в залах просят соблюдать дистанцию 1,5 м. К слову, актуальная тема изоляции неожиданно резонирует с искусством, которое показывает сейчас МИСП, хотя большинство работ создано в прошлые годы, когда художники и не знали о коронавирусе.
Например, полотно «Анна зимой», встречающее зрителей на выставке Анатолия Заславского. Безлюдный холодный город, безликая женская фигура в светлом пальто и шляпке, издалека напоминающей клюв средневекового чумного доктора. Кажется, что настроение этой работы продиктовано недавней всеобщей тревогой, когда холодной весной люди выходили на улицу, максимально укрыв тело и лицо от внешнего мира. Но картина написана в 1991 году, отражен неуют совсем другой исторической ситуации, хотя тоже рубежной. Или «Анна и Сергей в универсуме»: женщина и обнаженный мужчина — явно в приватной обстановке — застыли над шахматной партией, время будто остановилось. Работа датирована этим годом, но написана до карантина, однако как же созвучна она ощущению, когда ты изолирован с кем-то из близких от большого мира.
Названные выше персонажи — редкие на этой выставке фигуры со стертыми лицами. Но вообще здесь множество разных — очень интересных — физиономий. Ретроспектива, приуроченная к 80-летию Заславского, даже называется «Мастерская в лицах». По случаю этого юбилея экспозицию собрал и петербургский Новый музей Аслана Чехоева, она откроется 22 июля. Грядущая выставка охватывает разные жанры, в том числе и пейзаж, столь важный для Заславского. Особо примечателен его петербургский пейзаж: город возникает непривычно колоритно, празднично. А выставка в МИСПе посвящена портрету. Помнится, Александр Сокуров, объясняя, почему ему было так важно начать фильм «Франкофония» с внимательного рассмотрения старинных портретов французов, сетовал, что это — исчезающий в живописи жанр. Но придя в МИСП, можно убедиться, что еще есть художники, которым так интересен человек. Неогуманисты? Возможно.
Конструктивизм из дерева и ткани
У Александра Позина и Марины Спивак мы, наоборот, не встретим так пристально рассмотренного человека. Позин — скульптор, предпочитающий работать с деревом, на этой выставке много конструкций из этого материала. Встретится то как бы уголок дома, то вырезанное изображение на столбе, похожее на древнюю герму.
Спивак очень по-женски дополняет «конструктивизм» своего мужа работой с тканью, тем, что можно определить старинным словом «шитье». Текстильные аппликации — скупы, жестко выверены по рисунку и цвету, но вместе с тем вызывают целую гамму чувств, от них исходят нежность и обаяние. Например, «Девочки»: младенец возлежит на атласной подушке, к нему протянула руку мать. И хотя для одежды ребенка использована современная материя — рисунок с мишками, из такой и шьют ползунки, — это в то же время вечный образ.
Аналогичный принцип очевиден и в других работах: смотрит ли женщина в черную дыру стиральной машины, беседуют ли подростки, держащие смартфоны, — использованы ткани, которые они носят в действительности. Иногда Спивак создает коллажи, беря вещи даже целиком, как галстуки или кальсоны. И вместе с тем на этих композициях лежит печать древнего искусства, вытесняемого новыми технологиями. Лица не прорисованы, пусты, но всегда открыты, как и кисти рук: по сути, это шитье — своего рода текстильные оклады, только без икон.
Есть у Спивак и инсталляции на грани деревянной архитектуры и скульптуры, например «Подросток»: старая мебель образует что-то вроде панциря для белой гипсовой девочки, которая словно хочет выйти наружу, но опасается. Это словно выразительно опредмеченный внутренний мир подростка.
Экспозиция называется «Коломяжская утопия» — по названию деревни Коломяги на севере Ленинграда, где еще в 1980-х поселились несколько художников, переоборудовав старые деревянные дома в мастерские. С одной стороны, выставка реанимирует такие вечные понятия, как «дом», «семья», «мужчина и женщина», при том, что сегодня их границы так зыбки, неопределенны. С другой — последние месяцы так актуален мотив уединения, ухода из мегаполиса в деревню, чуть ли не возвращения к натуральному хозяйству. Изолировавшись, люди стали интенсивно преображать свои квартирные или дачные гнездышки, на что раньше не хватало сил и времени. И эта выставка, помимо эстетической ценности, может подсказать и практичные идеи.
