«Но ведь я тоже писатель!» — вырвалось однажды у Александра Твардовского. В этом восклицании для меня весь трагизм последних лет жизни автора «Василия Теркина» и главного редактора журнала «Новый мир», чье 110-летие со дня рождения мы отмечаем 21 июня.
Твардовского очень любят историки литературы. Тщательно изучают его биографию, деятельность на посту главреда, его взгляды и предпочтения. Твардовский действительно фигура очень сложная, и на него невозможно навесить ярлык ни диссидента, ни охранителя и консерватора. Его уже полвека пытаются присвоить себе разные литературные и идеологические силы. И никому не удается…
Да, фигура Твардовского сложная, но, к сожалению, она сужается. Всё реже вспоминают о нем как о поэте. Даже считавшийся бессмертным «Василий Теркин» постепенно отдаляется, заслоняется другим. Может быть, он слишком часто звучал с экранов телевизоров и со сцен домов культуры, слишком сильно его насаждали советской молодежи. Перекормили, вызвали отторжение? Но, наверное, никто точнее Твардовского не показал в стихах будни войны, путь простого солдата. Без патетики, без батальных сцен, увиденных с высоты птичьего полета. Василий Теркин — пехотинец, он идет по земле. Сначала на Восток, потом на Запад.
Еще реже вспоминают поэмы «Дом у дороги», «За далью — даль», «Страна Муравия». Поэма «По праву памяти», опубликованная в годы перестройки, через 15 лет после смерти автора, стала событием на короткое время — в те годы шел вал острых, сильных, ранее запрещенных произведений.
Что, наверное, пусть не читает, но часто слышит нынешнее молодое поколение, это строки стихотворения «Я убит подо Ржевом». Потрясающего, нечеловечески страшного и возвышающего дух произведения.
Твардовский из тех мальчиков-вундеркиндов, что явились в русскую поэзию в первые годы после Гражданской войны — Павел Васильев, Борис Корнилов, Лев Ошанин, Ярослав Смеляков, Леонид Мартынов… Самых ярких выкосили или изуродовали 1930-е годы. Не очень-то благополучно до поры до времени складывалась судьба и самого Твардовского.
Он происходил из крестьянской семьи, работящей, большой и зажиточной. В годы коллективизации родителей, братьев и сестер определили в кулаки и отправили с родной Смоленщины в ссылку. Конечно, если бы Александр остался крестьянствовать, разделил бы их участь.
Но в 1939 году «кулацкий сын» и молодой пролетарский поэт Твардовский был награжден орденом Ленина, в 1941-м получил Сталинскую премию за поэму о коллективизации «Страна Муравия», а «Василий Теркин» сделал его классиком советской литературы. Ордена и премии продолжали сыпаться, и вроде бы ничто не предвещало трагической судьбы. В 1950-м Твардовскому доверили главный советский литературный журнал «Новый мир».
Известна горькая шутка Сергея Довлатова о писателе Викторе Некрасове: «Вурдалак Иосиф Сталин наградил его премией. Сумасброд Никита Хрущев выгнал из партии. Брежнев выдворил из СССР. Чем либеральнее был вождь, тем Некрасову больше доставалось». Отчасти ее можно применить и к Твардовскому.
Конечно, о публикации поэм «Теркин на том свете» и «За далью — даль» в окончательном виде при Сталине не могло быть и речи. Твардовский смелел, мудрел, узнавал скрытые раньше грани действительности. Позже он будет безжалостен к себе и своим коллегам: «Мы сидели в кабинетах, а они в лагерях».
В 1954-м он попытался вдохнуть в «Новый мир» живую жизнь. Тогда появилось много свежих, в основном публицистических произведений. Но это наверху не одобрили и сняли Твардовского с поста главного редактора. А через четыре года вернули. До начала 1970 года он будет бороться за журнал и литературу.
Собрания «толстых» журналов советского времени есть во многих крупных библиотеках страны. Чтение их — увлекательнейшее занятие. Почти в каждом номере «Октября», «Знамени», «Нашего современника», «Дружбы народов», «Москвы», «Юности», «Молодой гвардии» есть отличная проза, стихотворения, статьи, очерки, пьесы. Многое, достойное внимания, никогда не переиздавалось, оно только там, в этих ежемесячных книжках. Но главное — дыхание времени, его приметы.
«Новый мир» 1960-х отражает эпоху, наверное, ярче всего. Сейчас в массовом сознании журнал ассоциируется с опубликованным там в 1962 году «Одним днем Ивана Денисовича» Солженицына. Да, событие знаковое, но не исчерпывающее. Авторами «Нового мира», если взять только прозу, были совсем разные писатели: Василий Белов, Чингиз Айтматов, Василий Шукшин, Владимир Тендряков, Юрий Домбровский, Василь Быков, Константин Воробьев, Юрий Трифонов, Георгий Владимов, Владимир Войнович… Очень интересные выходили статьи по экономике, а литературная критика вовсе приближалась к той, золотого века, времен «Отечественных записок» и «Современника».
Кстати, судя по дневникам и воспоминаниям заместителя Твардовского Владимира Лакшина, редакция как раз и ориентировалась на традиции тех журналов, в том числе и в плане универсализма. Чтобы интересно и полезно было читать не только «лирикам», но и «физикам».
Разгром редакции «Нового мира» в 1970-м (стоит заметить, что вскоре нечто подобное произошло и с полярно противоположной «Молодой гвардией») был личной трагедией для Твардовского. До последнего он, несмотря на давление, окрики и запреты на публикации, считал себя хозяином журнала. Верил в свою силу, ободрял коллег. О журнале говорил: «Единственное место, где что-то горит». Но это место затушили. Уволили окружение главреда, а через несколько дней и он сам подал заявление об уходе. Начались болезни, и в декабре 1971 года «советский редактор и русский поэт», по определению Солженицына, умер.
Да, Александр Твардовский был советским редактором, советским человеком. Но вот какая удивительная история: власть сама, кажется, изо всех сил, стремилась превратить своих бойцов и защитников во врагов.
Советские писатели поневоле становились инакомыслящими, оказавшись в жестоких тисках ограничений. Одни начинали бороться со всей советской системой (как Солженицын), другие — с определенными ее перекосами (как Варлам Шаламов, Александр Зиновьев). А куда было деваться? Даже такой советский человек, как Твардовский, предпочел публиковать свою поэму «По праву памяти» на Западе, чем не публиковать вовсе. Невозможность публикации для литератора — самое страшное. Этого власть не понимала и запретами плодила врагов.
В 2000-х в журнале «Знамя» вышли «Рабочие тетради 60-х годов». Самое горькое произведение Твардовского. Чуть ли не поденное описание сжимающихся тисков...
Автор — писатель, лауреат литературной премии «Ясная поляна»
