«Инфраструктурные проекты — это уникальный инструмент, создающий и занятость, и внутренний спрос»
- Статьи
- Экономика
- «Инфраструктурные проекты — это уникальный инструмент, создающий и занятость, и внутренний спрос»
Проекты государственно-частного партнерства и инфраструктуры — важная часть национальных проектов, призванных стимулировать экономический рост. О том, как реализуются эти проекты в условиях пандемии и почему они могут максимально быстро вывести страну из кризиса, рассказал «Известиям» исполнительный вице-президент — начальник департамента инфраструктурных проектов и государственно-частного партнерства Газпромбанка Павел Бруссер.
— Как складывается текущая ситуация с инфраструктурными проектами? Каков ваш прогноз? Что изменится в новой жизни, когда пандемия закончится?
— Первый урок, который мы усвоили за это время, — для организации финансирования инфраструктурных сделок необязательно ходить на работу. Второй урок — дома приходится работать гораздо больше, активнее и интенсивнее. Третий — из жизни ушло огромное количество необязательных встреч и совещаний, а важные перешли в формат ВКС. В жизни появилась «пандемийная эффективность», когда начинаешь больше ценить каждую минуту. В любом случае я верю, что мы из этой ситуации выйдем более сильными. Любой процесс в экономике или в медицине, когда наступает определенная турбулентность, и организм, если выражаться медицинскими терминами, заболевает, из болезни выходит с антителами, становится сильнее с точки зрения сопротивления этой болезни. На мой взгляд, ситуации для экономики и медицины всегда очень схожи, поэтому терминология медицины удачно проецируется на процессы в экономике. Например, медицинский термин «малокровие» — в экономической ситуации это нехватка денег, то есть ликвидности. Кровь экономики — это деньги.
Мы видим сейчас, что Центробанк достаточно четко показывает ориентир на то, чтобы не снижать объем денежной массы и подогревать интерес к экономическим процессам за счет постепенного снижения или по крайней мере неувеличения ключевой ставки.
Текущий кризис к тому же осложняет ряд факторов. Это и турбулентность на рынках нефти и газа, явившаяся следствием несостоявшейся сделки ОПЕК+, и достаточно непрогнозируемый эффект от второй сделки ОПЕК+ и новых договоренностей, поскольку на тот момент уже произошло перенасыщение рынка нефтяными продуктами. По состоянию на 30 марта, стоимость нефти Brent опускалась до $21 — более чем в три раза с начала года.
При колоссальном снижении цен на энергоносители также сжался потребительский спрос почти на все товары в условиях пандемии.
Так случилось, что мы попали в непростой шторм и волны бьют с разных сторон. В этой ситуации инфраструктурные проекты — это уникальный инструмент, создающий занятость, а также внутренний спрос, и не только в части производимой продукции и целого набора товаров, которые подогревают промышленность (горюче-смазочные материалы, стройматериалы). Инфраструктурные проекты заводят экономику и позволяют ей правильным образом функционировать. Поэтому актуальность таких проектов сейчас не то что не угасла, а, наоборот, приобрела новый смысл. Я бы даже сказал, что они — та самая уникальная вакцина, которая позволяет «нехирургическими» методами завести экономические процессы. Согласно InfraOne, прогноз инвестиций в российскую инфраструктуру в 2020 году составляет около 4,6 трлн рублей. Дополнительная минимальная потребность — еще около 3 трлн рублей, а для роста экономики на уровне 5–6% ВВП не хватает еще примерно 3,7 трлн рублей. То есть суммарные инвестиции в инфраструктуру должны составлять не менее 11 трлн рублей только в 2020 году.
— Сложилась ли опасная ситуация для этого рынка из-за пандемии?
— Я бы не называл ситуацию опасной. Любой кризис — возможность. С этой точки зрения, проекты ГЧП — возможность, которая позволит максимально быстро выйти из кризиса и набрать необходимые для развития страны темпы роста экономики.
— Как в этих условиях Газпромбанк чувствует себя на рынке? Откладываются ли сроки по проектам?
— В целом проекты, которые находятся у нас в портфеле, стабильны. Одна из особенностей проектов государственно-частного партнерства — способность проходить кризисные времена в более мягком варианте, если сравнить параметры оценки устойчивости ГЧП с любыми другими проектами. Но нужно смотреть, на какой стадии проект.
Если он в зачаточном состоянии и по нему еще не подписана кредитная документация или не совершено финансовое или коммерческое закрытие, он, скорее всего, будет корректироваться. Такие проекты, видимо, потерпят изменения в части условий контрактных обязательств со стороны государства. Наверное, частные инициативы, которые сейчас обсуждаются, будут обсуждаться в более жестком формате с точки зрения требований больших контрактных гарантий со стороны частных инвесторов и финансирующих организаций. Тем не менее, поскольку это всегда проекты с длительным жизненным циклом и обсуждаются они, как правило, долго, существенного влияния на них с точки зрения запуска, скорее всего, не будет.
Если говорить о текущей ситуации, я бы сказал, что от всех нас и правительства зависит, насколько мы можем эти проекты «сдвинуть влево» по графику, чтобы как можно быстрее их запустить, дать возможности реанимировать внутренний спрос, о котором я говорил выше.
Могут пострадать уже подписанные проекты, по которым либо еще не начата выборка, либо уже начато финансирование, то есть проекты, находящиеся в инвестиционной фазе. Особенно те, которые сильно зависят от валютной составляющей. За последние три месяца рубль девальвировался. В нормальное время механизмов дешевого валютного хеджирования не существовало. Для кризисных времен этот аспект приобретает еще более серьезный смысл. В целом финансовые планы таких проектов, содержащие, например, приобретение иностранного оборудования за валюту либо валютную составляющую в капитальных затратах (иностранный подрядчик, сырье и прочее), должны быть пересмотрены.
Если в рамках заключенной документации таких проектов были предусмотрены соответствующие договорные механизмы, которые часто называют «особыми обстоятельствами» по валютной части, то можно рассчитывать на корректировку доходной рублевой части в будущем, что позволит безопасно обслуживать долг. Если в «капексе» есть валюта, то лучше, если выручка привязана к такой валюте.
Проекты, которые уже «взлетели», то есть прошли инвестиционную фазу, на мой взгляд, наименее уязвимая категория. И тем не менее, если они окупаются за счет рыночного спроса без гарантий дохода со стороны государства, то могут оказаться в ситуации реструктуризации.
— Проекты в каких отраслях сейчас самые уязвимые и по какой причине они пострадали?
Это коммерческие проекты в транспортной отрасли и, как ни странно, в медицинской. Последняя страдает из-за изоляционных мер и переквалификации направлений лечения на COVID.
По транспорту — упал поток. По прогнозам Центра экономического прогнозирования Газпромбанка, в 2020 году ожидается снижение пассажиропотока авиакомпаниями на 30% — 90 млн человек вместо 128 млн в 2019-м. Трафик — это основа выручки для любого транспортного проекта. Отрасль в достаточной степени закредитована, размер обязательств некоторых компаний в зависимости от сектора варьируется от 3,5 до 6 показателей EBITDA. Например, для аэропортового сектора он составляет около 2,8, при этом общий объем долга аэропортов на конец 2019 года — более 250 млрд рублей.
Когда падает трафик, снижается устойчивость финансовой модели. Важно смотреть, насколько покрыт денежный поток с точки зрения выручки в базовом сценарии финансовой модели. Но даже если он покрыт условно на 30% или 40%, при падении трафика, который мы наблюдаем, например, в аэропортовом секторе (до 95% и даже больше на май), можно сколько угодно и какую угодно создавать подушку финансовой модели. В итоге вы придете к вопросу реструктуризации задолженности. Основной вопрос: как ее проводить, какими силами? Только ли банк в ней должен участвовать либо бенефициары? Если это проекты ГЧП, может быть, этот вопрос нужно обсуждать с государственным участником.
В целом всё, конечно, зависит от условий заключенных соглашений в таких проектах.
— Вы могли бы назвать транспортные проекты, которые на данный момент испытывают проблемы?
— Я бы не хотел кого-то конкретно выделять. Очевидно, что пострадал больше всего аэропортовый сектор и связанные с ними проекты логистики, а также бизнес по доставке пассажиров. Здесь как никогда требуется системная государственная поддержка.
Если говорить о второй категории — медицинских объектах — объем платных услуг и ДМС сократился из-за мер самоизоляции.
Проекты, которые реализованы на основе ГЧП или концессий, чувствуют себя лучше, поскольку они заточены на режим поддержки гарантии минимального дохода со стороны концедентов. Если поток или тариф становится ниже определенного уровня и недостаточен объем плановой выручки, разница компенсируется из бюджета. Но в ближайшей перспективе, если мы, не дай бог, столкнемся с выпадающими доходами бюджетов и бюджет будет вынужден секвестировать какие-то статьи или перераспределять их, скорее всего, сами концеденты будут во многом инициаторами пересмотра концессионных или ГЧП-соглашений. Надеюсь, до этого не дойдет. Мне кажется, запас устойчивости у нас есть до сентября. Если пандемия продлится дольше, мы с высокой долей вероятности столкнемся с реструктуризацией нефинансовых обязательств в части кредитных соглашений, а самих концессионных и ГЧП-соглашений. Будет гораздо хуже. Но подушка безопасности определенная есть.
— Как может сейчас государство помочь? Может, ослабить регулирование рынка, чтобы важные проекты не «душить»?
— Мы не чувствуем, что государство чему-то мешает. Мне кажется, оно всегда призвано помогать реализовывать эти проекты. Конечно, мы непросто проходили такие моменты в истории, как «башкирское дело», пристальное внимание ФАС, их взгляд и трактовку концессионного законодательства в части платы концедента. Мне кажется, это уже история. Потом была очень непростая дискуссия по поводу закона о поощрении капиталовложений, и, как мне кажется, там найден консенсус, касающийся прежде всего учета забалансовых обязательств государства, возникающих в кризисные моменты.
Важно, чтобы государство дало понять: проекты, которые были на бумаге или уже подписаны, нужно как можно быстрее запустить. Как обычно, всё переносится «вправо». Сейчас время подумать о переносе «влево», и как можно скорее.
Можем вернуться к медицинским проектам. Мне кажется, пришло время задуматься об изменении законодательства в сфере ОМС, как как ОМС-система оперирует огромными объемами средств, а распределяются они неэффективно.
Например, объем финансирования здравоохранения в 2019 году в России составил примерно 3,6% ВВП при среднесрочном прогнозе на 2020–2022 годы на уровне 2,9%. Реальная потребность в финансировании оценивается в 7–10% ВВП. Недостаток годового финансирования — около 7 трлн рублей.
Почему бы не сделать исключение для концессий и ГЧП, прошедших сквозь призму аналитики государственных аппаратов, инвестиционных комитетов банков и частных инвесторов, чтобы тариф ОМС мог бы быть использован для целей финансирования капитальных расходов и, как следствие, компенсации инвестиционных затрат (эквити и кредитов)?
По нашей оценке, снятие ограничения позволит ежегодно за счет концессионных механизмов привлекать дополнительно в отрасль не менее 3,5 трлн рублей частных средств (инвесторов и финансирующих организаций).
С учетом мер, принятых правительством весной 2020 года в налогообложении процентных доходов с депозитов в сумме свыше 1 млн рублей, начиная с 2021 года, отмены льготы по налогообложению держателей региональных облигаций и ОФЗ, возможность вкладывать свои средства в инфраструктурные проекты будет востребована инвесторами. В качестве инструмента может выступать облигация или инфраструктурная нота, выпускаемая инициаторами проектов или банками.
На мой взгляд, сейчас самое время подумать о государственной поддержке таких инвесторов, особенно в части налоговых льгот. Если физическое или юридическое лицо вкладывает средства на относительно длительный срок в инфраструктурный долг суверенного или субсуверенного качества — это может быть и кредит, и облигация — почему бы не предоставлять такую льготу на доход? В противном случае средства с депозитов и из ОФЗ будут переложены на фондовый рынок, что только подогреет интерес к спекулятивной игре: капитализация фондового рынка на 1 апреля составила около 40 трлн рублей.
По состоянию на 1 апреля, на депозитах банков находилось около 42 трлн рублей, в том числе около 25 трлн от населения, и 17 трлн от финансовых и нефинансовых организаций. Даже треть этих средств, потенциально используемая для целей финансирования инфраструктуры, превысила бы минимальные потребности экономики для ее интенсивного роста в 5–6% в год.
Важно создать стимул для инвесторов в финансировании инфраструктуры, доходность по проектам которой не такая высокая, как на фондовом рынке, но при этом такие активы обладают хорошим качеством, рейтингом и стабильностью денежного потока.
— По аналогии с тем, как сделали с инвестиционными счетами и налоговым вычетом для частных инвесторов?
— Да, абсолютно. Не совсем близкие по духу меры, но, как говорится, направление верное.
— Как функционирует сейчас Фабрика проектного финансирования? Как изменился подход банков к оценке риска в условиях пандемии?
— Я могу с уверенностью сказать, что проекты, которые реализуются по Фабрике проектного финансирования, живы и достаточно устойчивы. Мы рады такому механизму, потому что он дает еще больше уверенности в стабильности проекта. Те, что на бумаге и еще не оформились в конкретные сделки, мы тоже обсуждаем с коллегами из ВЭБа, в том числе с точки зрения имплементации Фабрики проектного финансирования. Механизм актуален, но надо понимать, что при снижении ключевой ставки формула субсидирования работает таким образом, что самой субсидии может и не быть. Многие инициаторы сейчас предпочитают говорить: что нам дает этот механизм? Мы всегда говорим, что да, сейчас ставка снижается, но проекты, которые мы обсуждаем, — долгосрочные, они будут проходить несколько циклов падений и взлетов, и очень важно предусмотреть этот механизм именно сейчас для того, чтобы застраховать свои риски на будущее.
— Какие новые проекты обсуждаете?
— Проекты делятся на три основных категории: транспорт и дороги, объекты социальной инфраструктуры и проекты ЖКХ, преимущественно мусорной переработки. Конкретные я бы не хотел называть из соображений конфиденциальности. Кроме того, мы активные участники рынка в плане подготовки частных инициатив, которые было бы неправильно раскрывать заблаговременно.
Могу озвучить цифру разрабатываемых сейчас с нашим участием ГЧП-проектов: их более 30 с общим объемом финансирования свыше 350 млрд рублей. Разумеется, не все «выстрелят», но дорогу осилит идущий.
Любая финансирующая организация работает в режиме «клиент–проект–продукт». Зачастую клиент и проект для нас — одна и та же субстанция, поскольку проектная идея всегда приходит с клиентом. Продукт —более «конкурентная» вещь. Она заключается не только в процентной ставке, уровне комиссий или обеспечении. Например, недавно считалось, что финансирование под ставку «инфляция+» — дело сугубо пенсионных фондов. Мы были первыми на рынке, кто сумел установить внутренний инфляционный трансферт, за счет которого выиграли конкуренцию и, например, финансируем такие проекты, как ЦКАД-3, ЦКАД-4, М-3, ЦКАД-5.
Мы работаем над новыми продуктами и постоянно совершенствуемся в соответствии с текущей экономической ситуацией. Кризис дал много идей, и мы активно работаем сейчас, например, над продуктом частного банковского обслуживания, который позволит привлекать средства частных инвесторов в инфраструктурные проекты. Недавно запустили стандартный продукт банковской гарантии для частных инициатив по 224-ФЗ о ГЧП. Теперь смело можем говорить, что мы единственные на рынке, кто предоставляет такой продукт. Есть и другие идеи в проработке.
— Подвинулись ли сроки по ЦКАД?
— Газпромбанк в составе синдиката финансирует третью и четвертую очередь ЦКАД и является финансирующей организацией по пятой ЦКАД. Проекты будут реализованы в рамках утвержденных правительством паспортов. Исходя из опыта, я никогда не видел, чтобы они вводились в эксплуатацию день в день, «как на бумаге». Поэтому проекты ГЧП, реализуемые на принципах проектного финансирования, имеют свою подушку безопасности, состоящую из жестких обязательств всех участников сделки, позволяющую безболезненно пройти сроки сдачи с точки зрения возможных реструктуризаций.
— Был пилотный проект по трассе М-10 в Белоруссии. Газпромбанк планировал участвовать в конкурсе. Когда он будет объявлен?
— Проект был объявлен правительством Белоруссии в позапрошлом году. Он состоит из двух этапов, и мы с Евразийским банком развития, китайской компанией Poly Сhangda и турецкой компанией ICTAS участвуем в нем. Кроме того, в составе консорциума есть дочерний банк в Белоруссии — Белгазпромбанк. Уже состоялась первая часть конкурса, предквалификация, куда было подано восемь заявок, и четыре из них прошли. Насколько мне известно, среди них есть наш консорциум, то есть мы успешно перешагнули этап предквалификации, ждем объявления даты по предоставлению документов на основную часть конкурса и активно готовимся.
— Сейчас ходит много слухов о запуске проекта ЕЗК. Планирует ли Газпромбанк принимать в нем участие?
— Мы уже вовлечены в работу по проекту строительства обхода города Тольятти, части проекта ЕЗК. Также находимся в активной стадии переговоров с потенциальными участниками по другим частям маршрута — профильными игроками на рынке строительства автомобильных дорог и мостовых сооружений, включая иностранных партнеров. Готовимся и в технической части, и финансовой. Основная задача на сегодня — сформировать крепкие консорциумы для подготовки надежного и качественного предложения ГК «Автодор».
— Если представить, что пандемия до сентября закончится, какой рост портфеля Газпромбанк ожидает по проектам ГЧП?
— Мы в этом году прогнозировали рост портфеля по уже подписанным проектам около 25–30%. Я пока не вижу оснований корректировать этот показатель. Если говорить о доходах, то здесь, конечно, возможна коррекция, но не думаю, что по инфраструктурному портфелю мы упадем более, чем на 8–10%. При определенных оптимистичных сценариях нашей внутренней бизнес-модели мы даже видим рост. Тем не менее есть вероятность, что некоторые активы придется реструктурировать.
С точки зрения новых подписаний, прогнозировать сложно. Постараемся всех удивить интересными сделками и в этом году. Как я уже обозначил, инициация и структурирование проектов переживает достаточно длительный срок — по нашим оценкам, от полутора до двух с половиной лет. Поскольку подобные инициативы не испытывают никакого давления от происходящего за окном и не потеряют актуальности после пандемии, мы с оптимизмом смотрим в будущее. У нас появилось больше времени, чтобы воспользоваться случаем и скрупулезно их прорабатывать, чтобы предъявить рынку позднее, когда основные кризисные явления и эпидемия закончатся.
