9 ноября 1989 года пала Берлинская стена — самая охраняемая граница Европы, главный символ холодной войны. За 28 лет ее существования при попытках пересечь стену, по данным музея на КПП «Чекпойнт Чарли», погибли свыше 200 человек (по официальным данным — 125). Берлинский мемориальный музей стены поделился историями людей, заставших первые часы после возведения стены и историческую ночь ее крушения. Опрошенные «Известиями» эксперты отметили: несмотря на то что Германия живет единой страной почти треть века, разница в доходах, политических предпочтениях и даже в повседневной речи между «осси» и «весси» по-прежнему дает о себе знать.
Флориан Шульц, житель Берлина — в год падения стены ему исполнилось 42 года
— Каждый год 14 августа в нашем берлинском доме собиралась вся большая семья — отмечать мой день рождения. Вечером накануне празднества у нас уже были тетушки Анна и Тереза из Бремена, дядя Альберт из Гамбурга, пахнувший рыбой и морем, обещавший взять меня с собой на корабль — стоит мне только дорасти до 15. И позже всех появлялась бабушка Магда из Мюнстера. Она привозила с собой горьковатое лавандовое варенье.
В тот раз я ждал день рождения особенно сильно — мне исполнялось 14, надо было как следует расспросить дядю Гердта про море, какие вещи с собой брать через год, разузнать, какая бывает погода на море и как меня отпустят из школы.
Но 13 августа ни дядя Альберт, ни тетушки, ни бабушка — никто не появился на пороге. До самой темноты я смотрел в окно на нашу улицу, ждал, что вот-вот покажутся все четверо. Но никого не было, и папа вышел на улицу пройтись до вокзала — может, они задержались и им нужна помощь с багажом.
Помню, как мы сидели с мамой в пустой кухне и молча смазывали коржи, когда вдруг раздался телефонный звонок.
— Граница закрыта, нас развернули. Мы не приедем, простите нас, — это была тетя Анна.
В дверях появился папа с белым-белым лицом — никогда не видел его более подавленным. Он говорил, что повсюду раскатали колючую проволоку, пограничники не говорят на немецком, только русские и американцы. И еще что он видел бабушку на той стороне границы, видел, как у нее потребовали пропуск в Восточный Берлин, пограничник оттолкнул ее, и банки с вареньем разбились прямо в ее вязаной сумочке.
Как только упала стена, мы с мамой — папа не дожил до этого дня — поехали к тетушкам в Бремен. Дядю, пахнувшего морем, и бабушку я больше никогда не видел.
Бен Апманн, преподаватель немецкого языка в России — в 1989 году участвовал в штурме Берлинской стены
«Я вырос в небольшом городке Нойштрелиц на севере ГДР. У нас был расквартирован штаб советской 16-й танковой дивизии. Кстати, когда я впервые приехал в Россию, первое, что я для себя отметил, — как ваши пятиэтажки напоминают мне те, что я видел дома: в них жили советские офицеры.
После школы я учился в Лейпцигском университете. В сентябре 1989 года я участвовал в понедельничных протестах — мы собирались после вечерней проповеди у церкви Св. Николая и шли по городу. Нас было очень много, свыше 35 тыс. человек. Ощущение солидарности и опасности — ходили слухи, что правительство планирует ввести в город войска, чтобы подавить восстание, — произвело на меня сильнейшее впечатление. До дрожи до сих пор.
В начале ноября я поехал в Берлин навестить родителей — немногим ранее они перебрались в столицу. 4 ноября на Александерплац, в самом центре Восточного Берлина, состоялась крупнейшая демонстрация в истории ГДР — собралось почти полмиллиона человек. Я смотрел ее по телевизору — митинг в прямом эфире показывало государственное телевидение, и это меня поразило даже больше, чем сам факт того, что власти разрешили демонстрацию.
Я до сих пор помню ночь 9 ноября, когда эйфория охватила сразу весь город, — сосед сверху побежал вниз по лестнице, по пути стучась во все двери и крича: «Стена пала!» На улице толпы людей шли по направлению к Бранденбургским воротам.
Я бежал переулками через Урбанштрассе недалеко от стены и увидел машину, которая застыла под светофором, несмотря на зеленый свет. Она двигалась вперед и сразу сдавала назад. Внутри сидела женщина, которая, судя по ее поведению, была крайне ошеломлена произошедшим — она смотрела на стену, кажется, не в силах поверить, что всё кончено. Вот эта сцена, как мне думается, лучше всего передает настроение всего Берлина в те дни.
За объединение нужно платить
Разница между двумя Германиями даже спустя 30 лет никуда не делась, заявил «Известиям» научный директор Германо-российского форума Александр Рар. По его словам, различия есть не только в политическом или экономическом плане — восточные немцы голосуют за оппозицию — «Левых» и «Альтернативу для Германии», выступают против политики открытых дверей и в целом живут беднее западных соотечественников, — граница проникла и в быт.
— Жители бывшей ГДР говорят с саксонским акцентом. Западные немцы смотрят на них свысока, пытаются унизить, говоря, что последние приехали из «дюнкельн Дойчланд» — «темной Германии», — рассказал эксперт. — У «весси» (жители ФРГ) сложились свои стереотипы об «осси» (жители ГДР) — якобы у них странный акцент, они почему-то всё еще любят Россию, предпочитают работу в коллективе западному индивидуализму. Эта надменность, она легкая, но иногда раздражает.
А наиболее существенный символ единства Германии — вовсе не снос стены и не ночь объединения. Это 5,5-процентный налог на солидарность, вычитаемый из зарплаты каждого немца на протяжении последних 28 лет. Его ввели в 1991 году, чтобы способствовать развитию восточных земель. Первоначально планировалось, что налог (тогда он был еще выше — 7,5%) просуществует всего год. Однако система сохранилась до сих пор и будет действовать до 2021 года — потом налог сохранится лишь для богатых немцев, чей доход превышает €74 тыс.
Александр Рар признал: благодаря этому налогу на восток пришли большие деньги, были проложены новые железные дороги, автобаны, восстановлены исторические центры Дрездена, Лейпцига. Получился парадокс: в бывшей ГДР инфраструктура сейчас гораздо лучше, чем в более развитой ФРГ.
Продолжение темы читайте здесь