Манеж и Большой театр, Александровский сад и Первая Градская больница, Триумфальная арка и несколько изумительных церквей — это далеко не всё, что построил в Москве Осип Иванович Бове, 235-ю годовщину со дня рождения которого мы отмечаем 4 ноября. Но гораздо важнее то, что именно ему мы обязаны созданием принципиально нового градостроительного облика центра Москвы, с широкими улицами, бульварами и просторными площадями, решенными в едином архитектурном ключе, которыми так гордятся москвичи. «Известия» об архитекторе, определившем привычный облик столицы.
Итальянский москвич
Будущий зодчий Москвы родился в Петербурге. Его отец, художник из Неаполя Винченцо Джованни Бова, был приглашен для работы в Эрмитаж, на берегах Невы влюбился, женился и решил остаться в России навсегда. А вскоре художник получил предложение из Москвы, куда и переехал вместе с супругой и только что родившимся первенцем. Так что свои первые шаги малыш Джузеппе сделал уже в Первопрестольной. В 1802 году шестнадцатилетнего юношу определили в архитектурную школу Матвея Казакова, которая через пару лет была преобразована в Дворцовое архитектурное училище при Экспедиции кремлевского строения. Позже оно войдет в состав знаменитого Московского училища живописи, ваяния и зодчества.
Директором школы тогда был Иван Еготов, а непосредственно наставлял учеников Франческо Кампорезе. Много позже именно Казакова и Кампорезе Бове почитал своими первыми учителями, хотя отдавал должное и своему старшему товарищу Карлу Росси, под руководством которого работал сразу после выпуска из училища. Росси был всего на десять лет старше Бове и принадлежал к столичной школе. К этому времени у него за плечами уже была стажировка за границей и репутация фантастически одаренного мастера. Интересно, что в послевоенную эпоху Карл Росси будет играть примерно такую же роль при строительстве Санкт-Петербурга, что и Бове в Москве. И их градостроительные идеи окажутся во многом схожи как идеологически, так и стилистически.
Под началом Росси Бове в должности помощника архитектора трудился над перестройкой Тверского путевого дворца, за что даже был награжден золотыми часами с вензелем императора. Потом он работал в Кремлевской экспедиции под руководством Казакова, постепенно начиная самостоятельные проекты. В частности, он возглавлял реконструкцию обветшавшей Водовзводной башни. К 1812 году Бове имел чин титулярного советника (девятый класс, гражданский аналог армейского капитана) и готовился получить звание архитектора, но помешала война.
Когда армия Бонапарта перешла границу, российский итальянец Джузеппе Бова сразу записался в народное ополчение биться с «корсиканским чудовищем». Попал он в Московский гусарский полк — одно из самых необычных подразделений тех лет. Этот полк еще называли Салтыковским, поскольку его за свой счет формировал граф Петр Салтыков — единственный сын и наследник покойного московского губернатора фельдмаршала Ивана Салтыкова. Еще недавно молодой граф Петр был лихим кавалеристом, ротмистром Лейб-гвардии гусарского полка, дрался с французами под Прейсиш-Эйлау и Аустерлицем, но получил тяжелые ранения и был отправлен в отставку.
В тяжелый для родины час Салтыков, которому не было и тридцати, не мог оставаться в стороне, но и идти в обычное ополчение, вспомогательные войска, он тоже не хотел. Тогда он решил на свои средства создать настоящий боевой гусарский полк из московских дворян. Формально полк числился ополченским, но Салтыков лично испросил у императора разрешение, чтобы его приравняли к регулярной армии, и форма у его «ратников» (так официально именовались воины-ополченцы) была такой же, как у регулярных гусарских полков. «Московцы» носили черные ментики и доломаны с малиновыми обшлагами, но с ополченскими крестами на черных киверах.
В полк записалась вся элита Первопрестольной: представители Шереметьевых, Голицыных, Толстых (в том числе отец великого писателя Николай), студент Александр Грибоедов, композитор Александр Алябьев и многие другие. Оружие выделили из Кремлевского арсенала. Сам Салтыков на фронт так и не попал — он умер в Казани, где проходило формирование полка, заразившись от раненых солдат тифом. В итоге недоукомплектованное подразделение объединили с обескровленным в боях Иркутским драгунским, переименовав в Иркутский гусарский полк, с сохранением салтыковской черной формы и званий. Под этим названием москвичи участвовали в освобождении страны и в заграничных походах.
«Пожар способствовал ей много к украшенью»
На фоне патриотического подъема наш герой принял православие и стал писать свое имя на русский манер — Осип. Фамилия Бова стала произноситься как «Бове» с ударением на последнем слоге.
Родной город лежал в руинах, и отставной офицер сразу включился в работу «Комиссии по строению Москвы», созданную при московском главнокомандующем Федоре Ростопчине. Возглавлял ее князь Михаил Цицианов, но центральной фигурой очень быстро стал Бове — сначала он получил один из участков, а потом стал руководителем всего архитектурного отделения. В комиссию, помимо Бове, входили такие видные мастера, как Василий Стасов, Доменико Жилярди, Федор Соколов, Афанасий Григорьев и Василий Балашов, но они больше занимались конкретными частными проектами, тогда как Бове увлекся градостроительной стратегией.
По официальным данным из существовавших до пожара 9158 домов (2567 каменных и 6591 деревянных) сгорело 6532 (2041 каменных и 4491 деревянных). Из 387 казенных и общественных зданий погибли 192. Китай-город, Пречистинская, Якиманская и Сретенская части выгорели почти целиком. На Тверской были уничтожены четыре из каждых пяти зданий. Благодаря удачному направлению ветра в дни пожара менее других пострадала Мясницкая, но и там сгорели две трети построек. Фрагментарно сохранились только окраины города и Кремль, где сами захватчики вынуждены были бороться с огнем.
По не совсем понятным причинам, первоначально разработка генерального плана Москвы была поручена главному архитектору Строительного комитета Министерства внутренних дел Вильяму Гесте. К 1813 году этот весьма известный архитектор честно выполнил задание, но проблема заключалась в том, что шотландец никогда не работал в Москве, толком не знал историю города и не чувствовал его дух. В итоге предложенный им проект получился, может быть, и неплохим, но чужеродным, и был решительно раскритикован членами московской «Комиссии по строению». Тогда несколько обиженный за своего любимца император Александр I предложил им самостоятельно разрабатывать концепцию и воплощать ее в жизнь.
Конечно, это был коллективный труд, но Бове играл ключевую роль в его создании и реализации, поскольку в мае 1814 года он был назначен заведующим «фасадической частью» города, «чтобы он за всеми казенными, публичными и общественными строениями, строящимися или приводящимися в прежнее или лучшее состояние, имел непосредственный надзор». В то время это соответствовало должности главного архитектора города. Ни один дом не мог быть построен без подписи Осипа Ивановича на чертежах, таким образом, он получил возможность контролировать застройку города, вести ее комплексно, целыми ансамблями. В свое время о продуманной и планомерной застройке мечтал великий Казаков, но он не дожил до этого момента — когда пожилой уже архитектор узнал, что Москва полностью сожжена французами, его сердце не выдержало. Бове судьба предоставила возможность воплотить в жизнь идеи своего учителя и свои собственные.
Прежде всего решено было изменить ландшафтный облик города. Вторую по величине московскую реку Неглинку, которая текла вдоль улицы Петровки и далее мимо стен Кремля, убрали в трубу — эти работы возглавлял замечательный инженер Егор Челиев. Заодно закопали превратившийся в болото Алевизов ров. Освободилось значительное пространство, которое можно было использовать по-разному. Бове предложил не застраивать его жилыми домами, а создать общественное пространство — цепь больших площадей, решенных в едином стиле, где могли бы располагаться важные для города строения — государственные и муниципальные учреждения, театры, пассажи, университет и т.д. Так возникла соединенная широкими проездами цепочка площадей вдоль стен Кремля и Китай-города: Манежная, Театральная, Воскресенская (Революции), Лубянская, Старая и Новая, Варварские ворота и т.д. Под жилую застройку стали выделять участки ближе к создаваемому Бульварному кольцу и даже за его пределами. По возможности расширили и выпрямили и магистральные улицы, идущие от Кремля.
Площади имени Бове
Персонально Бове отвечал за центральный участок, в который входил Китай-город вплоть до Кремля, в том числе Красная площадь, которой тогда... не существовало. Сегодня в это трудно поверить, но это факт. Первоначально пространство за кремлевской стеной и Алевизовым рвом не застраивалось, исходя из фортификационных соображений. Но в XVIII веке, когда Кремль потерял военное значение, а Москва утратила столичный статус, свободное ранее пространство оказалось загромождено торговыми лавками и стационарными магазинами в несколько этажей, которые подходили к самой крепостной стене. В 1812 году они в основном сгорели, но у владельцев было горячее желание возродить выгодный бизнес.
Невзирая на недовольство торговцев, Бове предложил восстановить большое свободное пространство, которое выгодно подчеркивало бы силуэты кремлевских башен, собора Василия Блаженного и Воскресенских (Иверских) ворот Китай-города. А для купцов он предложил построить цивилизованные здания торговых рядов в некотором отдалении от крепостной стены, на месте нынешнего ГУМа.
Центр сделанного в классической манере здания (оно простояло до конца XIX века) архитектор украсил 12-колонным монументальным портиком с куполом, который перекликался с казаковской ротондой над зданием Сената. Алевизов ров был закопан, предмостные укрепления перед Никольской и Спасской башнями снесены, вся территория выложена брусчаткой. Красная площадь стала первым законченным большим общественным пространством, и логично, что первый памятник в Москве в 1818 году появился именно там. Правда, первоначально монумент Минину и Пожарскому стоял спиной к Торговым рядам, так что гражданин Минин указывал сидящему князю на Кремль, как бы призывая его освободить. Уже в советское время монумент был перенесен к Покровскому собору, поскольку мешал военным парадам и демонстрациям трудящихся.
В создании остальных площадей Бове участвовал как идеолог, стратег и главный по «фасадической части». Впрочем, почти во всех случаях к строительству он свою руку тоже приложил. Возьмем, например, Манежную площадь. Именно Бове предложил разбить сады вдоль западной стены Кремля, где ранее текла Неглинка, и сам разработал их архитектурный проект. Знаменитый грот Руина под Средней Арсенальной башней тоже придуман и спроектирован Бове. Кстати, для его украшения зодчий использовал фрагменты декора зданий, погибших в огне пожара 1812 года, что весьма символично.
А рядом с Кремлевским садом (Александровским он стал в 1825 году, после смерти императора) в 1817 году появился Манеж, которого первоначально в планах архитекторов не было. Но в честь пятой годовщины изгнания наполеоновских войск из России в Москву должны были приехать австрийский и прусский императоры, а торжества в те годы были немыслимы без парада. Но французы покинули город в конце осени, когда московская погода не располагает к подобным мероприятиям. Тогда появилась идея выстроить отапливаемое здание, где одновременно мог маршировать целый полк. Инженерное решение на тот момент самого большого в мире здания без внутренних опор нашел генерал Августин Бетанкур, а придать ему изящный внешний вид, гармонирующий с окружающей застройкой, должен был Бове. Ампирное решение было подсказано стоявшими рядом зданиями университета.
Театральная площадь — тоже идея Бове. Ранее на правом берегу Неглинки стоял Петровский театр, который сгорел еще до прихода французов и лежал в руинах, а берега застроены не были. Теперь река была убрана в трубу, благодаря чему появилось достаточно места, которое не имело частных владельцев и принадлежало городу. Бове предложил устроить обширную прямоугольную площадь в классическом стиле, доминантой которой должен был стать новый главный городской театр. По обеим сторонам от него располагались построенные в той же стилистике здания — современный Малый театр, Сенатская типография, жилые дома. С противоположной стороны площадь замыкал сквер, сглаживавший поворот китайгородской стены.
Для строительства Петровского театра был объявлен конкурс, который выиграл проект профессора, а впоследствии и ректора Императорской академии художеств Андрея Михайлова. Но вот беда — он совершенно не вписывался в общий план создаваемой Бове площади. Тогда Осипу Ивановичу предложили доработать проект Михайлова, что он и сделал. Перемен оказалось много, как инженерных, так и художественных, так что, по сути, это был уже совершенно другой театр. Даже фасад и колесница на фронтоне стали иными. Непосредственное руководство работами тоже осуществлял Бове.
«Московские ведомости» от 6 января 1825 года:
На торжественном открытии публика вызывала не актеров, а архитектора. Перед увертюрой поднялся ужасный шум. Стали выкликать строителя: «Бове, Бове!» Он явился в ложе директора, и его заглушили рукоплесканиями...
К сожалению, театр Михайлова-Бове сгорел в 1853 году. Руководивший реконструкцией архитектор Альберт Кавос хоть и сохранил общий облик, но изменил пропорции, что вряд ли пошло зданию на пользу. Оно как бы расползлось, стало шире и потеряло легкость, которой так восхищались москвичи.
Я памятник себе воздвиг...
Одной из последних работ мастера стала Триумфальная арка, увековечившая победу русской армии в войне 1812 года. Понятно, что для Бове, который участвовал в кампании и всю жизнь посвятил восстановлению разрушенного врагами родного города, это была особая миссия — он вложил в нее душу.
Автор цитаты
«Благословенной памяти Александра I, воздвигшаго из пепла и украсившаго многими памятниками отеческаго попечения первопрестольный град сей во время нашествия галлов и с ними двадесяти языков, лета 1812 огню преданный. 1826»
Высеченный на арке год — дата ее закладки. Строили арку восемь лет, и Бове до открытия не дожил. Стояли ворота изначально у площади Тверской заставы (возле современного Белорусского вокзала), на въезде из столицы. Как всегда, Бове не просто спроектировал великолепную арку, но и идеально вписал ее в окружающее пространство. В 1936 году арку разобрали, якобы она мешала проезду транспорта. Ее собирались перенести, но как-то забыли. Вспомнили лишь в 1960-е, по чертежам в точности восстановили и поставили возле Поклонной горы и панорамы Бородинской битвы.
Несмотря на всеобщее уважение и популярность, Бове не был принят в московском высшем свете. Виной тому не столько его простое происхождение, сколько женитьба, которая вызвала в Москве нешуточный скандал. Дело в том, что избранницей тогда еще неизвестного архитектора (дело было в 1816 году) стала наследница огромного состояния и хозяйка нескольких подмосковных поместий княжна Авдотья Трубецкая. «Москва помешалась: художник, архитектор, камердинер — всё подходит, лишь бы выйти замуж», — писала тогда острая на язык сплетница княжна Туркестанова.
Трубецкая пожертвовала титулом и стала чиновницей седьмого класса Бове. Московский свет не одобрил ее поступка и отказал ей в общении, ее муж, естественно, тоже принят не был. Но Авдотья Семеновна и Осип Иванович были счастливы и не обращали на это внимания. Стоит отметить, что вообще-то Авдотья Семеновна была не самых аристократических кровей, хотя происходила из семьи весьма уважаемой: она была дочерью академика Семена Емельяновича Гурьева, профессора Санкт-Петербургского училища корабельной архитектуры, автора первого в России учебника по высшей математике. А титул она получила после свадьбы с князем Алексеем Ивановичем Трубецким. В 1813 году гвардейский офицер погиб в «битве народов» под Лейпцигом, а через три года молодая вдова (ей не было и тридцати) вышла замуж за архитектора Бове. Кстати, к этому моменту у Авдотьи Семеновны было пятеро детей, и еще четверых она родила в браке с Осипом Ивановичем.
Настоящим символом их любви стала церковь Михаила Архангела, которую Бове построил в имении своей супруги — селе Архангельском. Это удивительный храм — изящный, гармоничный, идеально вписанный в окружающую природу. И совершенно не городской. Мастер словно вырвался из суетной Москвы и в редкую свободную минуту решил что-то нарисовать для души.
Судьба отвела Бове менее полувека, но как же много он успел! Его стараниями Москва из хаотического нагромождения обгоревших обломков превратилась в один из самых красивых городов России, сохранив и подчеркнув историческую традицию и свою неповторимую ауру. Без сомнения, Бове остался в своих творениях, а вот имени мастера на карте Москвы почему-то нет. И это великая несправедливость, которую потомкам стоило бы исправить.