Во вторник, 29 октября, исполнилось бы 90 лет Евгению Примакову, одному из самых ярких государственных и политических деятелей нашей страны на рубеже тысячелетий. Слова «доктрина Примакова» и «политика Примакова» уже давно стали нарицательными. В верности идеям Евгения Максимовича клянутся и новоявленные почвенники, и откровенные западники, но каждый понимает их по-своему. «Примаков выступал за разрыв с Западном и разворот на восток!» — утверждают одни. «Примаков никогда в жизни не поссорился бы со Штатами и не допустил введения санкций!» — уверяют другие. Внешняя политика Примакова была настолько же сложной и многогранной, каким был он сам. Но именно его идеи — нравится это кому-то или нет — лежат в основе нынешней политики России, и время отказываться от них еще явно не пришло. Подробности — в материале «Известий».
Его университеты
О жизненном пути Евгения Максимовича писали многие — в том числе и он сам, — и наверняка будут писать и сегодня, в день его 90-летия. Биография у Примакова была бурная, интересная, насыщенная. Но здесь важно отметить два момента, которые сыграли в его дальнейшей внешнеполитической деятельности важную роль.
Первое — Примаков был ребенком союзных окраин. Он родился в Киеве, жил в Тбилиси, учился в Баку. С детства его окружали русские, украинцы, грузины, армяне, азербайджанцы, евреи; и он не понаслышке знал и о межнациональных проблемах, и о реалиях союзных республик. Возможно, именно это знание спустя десятилетия заставило его, в отличие от многих других политиков, заявлять о том, что именно постсоветское пространство должно стать главной сферой приложения внешнеполитических усилий — невзирая на все накопившиеся с обеих сторон обиды.
И второе — тот факт, что в позднейшие годы Евгений Примаков чередовал, а чаще совмещал журналистику и науку. Наука учит строгости мышления, умению теоретизировать и четко излагать; журналистика — вниманию к деталям, легкости слога, позволяет проверить выстроенный наукой теоретический каркас на прочность и наполнить его живым содержанием.
По обеим лестницам Примаков поднялся высоко: стал собкором «Правды» на Ближнем Востоке и главредом иновещания на арабские страны, а также директором Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) — ведущего в стране центра стратегических исследований, который сейчас носит его имя. Журналистика открывала ему одни двери, наука — другие. Возможно, именно благодаря этому профессиональному сочетанию умения Примакова оказались так востребованы на ближневосточном направлении, где ему пришлось выполнять весьма щекотливые поручения ЦК.
Примакова, хотя он и был тесно знаком с тогдашними ближневосточными лидерами (включая Саддама Хусейна и легендарного вождя курдских повстанцев Масуда Барзани), вряд ли можно назвать советским Лоуренсом. Он занимался совсем другим: в то время, как Лоуренс разжигал противоречия в регионе, Примаков пытался их гасить. Его отличало еще одно важное качество — чувство момента: умение не только выдать верный анализ, но и сделать это именно тогда, когда он придется к месту и будет востребован высоким начальством. Это умение не раз пригодилось ему в будущем — в том числе на посту главы МИДа.
Пепелище
9 января 1996 года министр иностранных дел России Андрей Козырев положил на стол президенту Ельцину прошение об отставке. Формально — в связи с избранием его депутатом Госдумы. Фактически — потому что еще немного, и его бы попросили на выход.
Козырев руководил российской внешней политикой с 1991 по 1996 год и зарекомендовал себя за это время как абсолютно одиозная фигура. Кадровый дипломат, он был готов пожертвовать абсолютно всем ради того, чтобы его похвалили в Вашингтоне. Как вспоминал первый министр внешнеэкономических связей России Петр Авен, для Козырева, как и для него, стало шоком то, что страны Запада в начале 1990-х отказались изобретать для России новый «план Маршалла» и давать ей деньги в обмен на лояльность. Это отрезвило многих — но не Козырева.
Редчайший случай: во главе внешней политики страны оказался человек, который ставил интересы зарубежных стран выше своей, которого презирали на Западе и ненавидели в России. Легендарным стал ответ Козырева на вопрос Никсона об интересах новой России: «Одна из проблем Советского Союза состояла в том, что мы слишком как бы заклинились на национальных интересах, и теперь мы больше думаем об общечеловеческих ценностях. Но если у вас есть какие-то идеи и вы можете нам подсказать, как определить наши национальные интересы, то я буду вам очень благодарен».
Козырев беспрекословно поддержал план расширения НАТО на восток, с легкостью передавал странам Запада архивы с ценной информацией, поддержал санкции против Союзной Республики Югославия — всего не перечислить. Теоретически и из поражения можно извлечь пользу, наладив связи с бывшими врагами и согласившись на роль младшего партнера в обмен на деньги, защиту и технологии. Но Козырев не сумел сделать даже этого.
Примакову, пришедшему на его место, пришлось в буквальном смысле выстраивать здание новой внешней политики на руинах. И делать это в достаточно тяжелых условиях: Ельцин и его окружение по-прежнему с надеждой смотрели на Запад, надеясь, что Примаков окажется улучшенным изданием неумелого Козырева, а государственники — оппозиционные политики, военные, директора заводов — ждали от нового министра, что он займет жесткую позицию в отношении НАТО и начнет возрождение России как великой державы.
Евгений Максимович не сделал ни того, ни другого. Продолжать заискивать перед Западом он не хотел и не мог; но и начинать новую холодную войну в условиях, когда Россия, лишившаяся с распадом СССР солидной части населения и промышленной мощи, находилась в затяжном внутриполитическом и экономическом кризисе, он не собирался.
Доктрина Примакова
Курс, который выбрал Примаков, из нынешних времен может показаться излишне осторожным. Это был курс компромиссов, бесконечного лавирования, избегания конфликтов. Россия, как провозгласил министр, не собирается становиться ничьим вассалом; это великая держава, которая хочет поддерживать партнерские отношения со всеми и в то же время соблюдать дистанцию в этих отношениях и с Востоком, и с Западом. Одним из приоритетов провозглашалось укрепление влияния на постсоветском пространстве, создание интеграционных проектов, в которых бы Россия играла ведущую роль.
Такой подход означал, что основными качествами российской внешней политики должны стать прагматизм и реализм. В тогдашнем состоянии Россия не способна была стать одним из ключевых мировых игроков, то есть требовалось медленно и упорно восстанавливать экономику, копить ресурсы и налаживать контакты, чтобы в конце концов вновь стать одним из полюсов силы. Эта доктрина чрезвычайно напоминала политику одного из примаковских кумиров — канцлера Горчакова, который в свое время написал, что «Россия сосредотачивается».
Это, в свою очередь, означало, что России нужно достигать своих целей во взаимодействии с другими странами, прежде всего с новыми азиатскими гигантами — Китаем и Индией. Козырев настолько перегнул палку, что для того, чтобы отцентровать политику России, требовалось движение на восток, которое ожидаемо плохо было воспринято Западом. Тем не менее Примаков был тверд: Москва должна сотрудничать с Нью-Дели и Пекином, чтобы координировать усилия на международной арене и способствовать движению к многополярному миру.
Для Примакова, однако, это отнюдь не означало возвращения к жесткой конфронтации с Западом. В сложившихся тогда условиях Москва ничего не могла сделать для того, чтобы остановить расширение НАТО; оставалось действовать дипломатическими методами. Был принят «Основополагающий акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности между Российской Федерацией и НАТО» и создан канал, по которому Россия могла хотя бы донести до Запада свои тревоги, раз уж остановить продвижение альянса на восток всё равно было не в ее силах.
Последствия
Примаков пробыл министром иностранных дел два с половиной года. Потом из здания на Смоленской площади он ушел в кресло премьер-министра, а потом покинул политическую сцену, оставшись, однако, одним из самых авторитетных и уважаемых специалистов по внешней политике в стране.
Анализируя годы пребывания Примакова у власти, можно прийти к довольно неожиданному выводу: большая часть примаковских инициатив и идей так и не реализовалась. Построить треугольник Россия–Индия–Китай (РИК) не удалось; НАТО, несмотря на все созданные механизмы диалога, всё равно отбомбилась по Югославии, наплевав на приличия и даже не озаботившись получением санкции ООН. С созданием на постсоветском пространстве «экономически и политически интегрированного союза государств, способного занять достойное место в мировом сообществе», о котором мечтал Примаков, тоже не сложилось: до сих пор в самых смелых проектах интеграции о политической составляющей речи не идет.
Но многое из того, что задумывал Евгений Примаков, осуществилось уже после того, как он покинул пост премьер-министра. Россия сосредоточилась достаточно, чтобы вновь стать одним из ключевых игроков на мировой сцене. Реальное стратегическое партнерство с Китаем и Индией, помощь дружественным режимам на Ближнем Востоке, возвращение Крыма, разворот на восток, инвестиции в Африку, проведение независимой внешней политики — об этом во времена Примакова, когда западные санкции обрушили бы экономику России в одно мгновение, приходилось только мечтать.
Фундамент — дипломатический, политический, экономический — для этого возрождения был заложен именно во времена Примакова и с его непосредственным участием. Один демонстративный жест — разворот над Атлантикой — сделал для возвращения России в число мировых держав больше, чем все усилия козыревского МИДа.
Но, может быть, теперь, когда Россия вновь стала одним из главных игроков за мировой шахматной доской, «доктрина Примакова» больше не актуальна? Может, настала пора отказаться от попыток балансировать между Востоком и Западом и выстраивать диалог со всеми странами мира, а вместо этого примкнуть к одной из сторон новой холодной войны между США и Китаем в надежде на быструю победу?
Думается, что нет. Сосредоточение еще не закончено: экономика России по-прежнему относительно слаба, население невелико, и ресурсов для того, чтобы вкладывать их в чужую войну, взять неоткуда. Да и таскать каштаны из огня для других — это скорее в стиле Козырева, а не Примакова.