Сын популярного детского писателя, прототип главного героя «Денискиных рассказов» и сценарист нескольких снятых в 1970-е их экранизаций в постсоветское время приобрел славу на политическом и политологическом поприще. Впрочем, последние годы Денис Драгунский всерьез вернулся в литературу — и критик Лидия Маслова специально для «Известий» ознакомилась с его новейшим сборником.
Денис Драгунский
Дочь любимой женщины
Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. — 412 с.
Мастер короткой прозы Денис Драгунский второй раз кряду дает своему сборнику женское название: не успел простыть след вышедшей в марте «Соседской девочки», и вот уже готова «Дочь любимой женщины». Так же называется и заключительная из вошедших в сборник повестей. Перед ними вниманию читателя предлагается щедрый ворох из нескольких десятков рассказов, а в конце в качестве эпилога — стихотворение в прозе «Парные строфы» с «надзаголовком» — «перевод с крито-микенского». Впрочем, есть сильные сомнения, что это и правда перевод откуда-то, а не очередная шутка автора, решившего напоследок придать древнегреческий колорит своим философским размышлениям о тщете всего сущего: «Всё есть вода, в которой тонет покой и тревога, радость и печаль».
«Надзаголовок» мелким курсивом пришпандорен к названию каждой вещи в сборнике, иногда отбрасывая ироническую тень, а иногда просто как дань привычке опытного колумниста придумывать не только заголовок, но и рубрику или, по-модному, хештег. Один из таких хештегов — «этнография и антропология» — встречается много раз. Он сопровождает почти бессюжетный очерк «Основной инстинкт» о драчливом прохожем с беременной женой и рассказ «Мысль», написанный в беспроигрышном жанре встречи с разговорчивым таксистом, назойливо перемежающим свои излияния вопросом-паразитом: «Вы поняли мою мысль?», пока писателя-пассажира не осеняет удачная мысль, что лучше прогуляться пешком. В этой же этнографическо-антропологической рубрике представлено практическое пособие «Настоящий мужчина, или Экономика любви», где автор пытается посчитать, что экономически выгоднее — проститутка или «порядочная» девушка, однако все это лишь затем, чтобы в финале дать молодежи отеческий совет: «Что же делать? А вот что. Попробовать научиться любить. Просто любить друг друга».
По разряду занимательной антропологии можно провести в общем-то все рассказы сборника, в котором ловкие и остроумные вещи прослоены необязательной продукцией, не то чтобы совсем макулатурой, а такой бумажной вермишелью, которую вкладывают в коробочки с хрупкими вещицами для заполнения объема и амортизации сотрясений, — например, сатирический рассказ «Лузерка» о «недалеком будущем», где мужчины и женщины меняются гендерными ролями, но потребительская суть их отношений остается неизменной, или назидательная басня «Охота на синиц», в финале которой Драгунский опять-таки изображает мудрого аксакала, извлекающего мораль о том, как важно высоко ставить планку своих требований, а не соглашаться малодушно на то, что дают. Однако упрекать самого писателя, что он мог бы быть построже и поизбирательней к своему творчеству и не включать в сборник произведения посредственного качества, вроде и бессмысленно, поскольку он сам же отрефлексировал эту вечную проблему в рассказе «Писатель и редактор. Из классики», где делится собственным опытом: как ни пытайся отбирать для публикации самое лучшее, отсеивая среднее, все равно каким-то образом в любом журнале или сборнике оказывается как минимум 5% «лишнего барахла», и ничего тут не поделаешь.
Чтобы лучше ориентироваться в новой книге Драгунского, можно попробовать выбирать рассказы по половому признаку: лучшим своим психологическим зарисовкам автор дает названия-феминитивы, вероятно, из тех же соображений, по которым ураганам присваивают женские имена. Такая женщина-ураган, хоть и не настоящая, а вымышленная, проносится по страницам одного из лучших рассказов в сборнике — «Лариса Гишар». В нем Драгунский моделирует альтернативную версию истории русской советской литературы — Маяковский не застрелился, а бросил писать стихи еще в 1921-м, переехал в Париж и создал крупное издательство Pharos, куда приносит рукопись романа «Лариса Гишар» Борис Пастернак, получающий от издателя беспощадный разнос: «Роман длинен. Роман громоздок. В нем шестьдесят, я подсчитал, действующих лиц — да еще половина из них с русскими именами и отчествами. Читатель не справится!» Отдельное идеологическое порицание Маяковский выносит Ларисе Федоровне Гишар как неблагодарной хамке, поливающей грязью демократию французской республики, позволившей ей спастись от смерти и нищеты в Совдепии. Однако именно из СССР в финале рассказа прибывает пылкий поклонник Ларисы Гишар, сулящий Пастернаку после публикации ее похождений Ленинскую премию и обещающий выдать аванс твердыми франками.
Еще одну увлекательную литературную игру Драгунский затевает с Буниным, точнее, с его рассказом «Ида», в повести «Мартовская Ида». «Представим себе, что описанная Буниным история Иды — вернее, история Иды и знаменитого композитора — всё же получила продолжение», — предлагает писатель, после чего переносит действие в «нашу безбурную современность» и рисует довольно отталкивающий портрет молоденькой гадючки, манипулирующей людьми из своего мелкого вздорного самолюбия. Почти так же невыносимы оба существа, упомянутых в заглавии повести «Дочь любимой женщины»: из самых безобидных повадок 52-летней матери можно упомянуть привычку гасить окурки в яблочные огрызки, а 23-летняя дочь не скрывает своего желания съесть и поиметь всё, до чего сможет дотянуться, чтобы хоть как-то побороть мучающий ее страх смерти. Неосмотрительно попав в жернова между одинаково взбалмошными и эгоистичными любимой женщиной и ее дочерью, герой вспоминает, как еще в детстве решил для себя: «Если все это называется «семья», то, пожалуйста, без меня», насмотревшись на сцены между взрослыми, запутавшимися в сомнительных связях, не столько опасных, сколько глупых и ненужных, однако служащих прекрасной питательной почвой для антропологических изысканий Дениса Драгунского.