Она была дочерью голландской баронессы — и всю жизнь страдала от последствий недоедания в годы Второй мировой. Она создала новый стандарт красоты и стала символом независимости женщин — и больше всего мечтала о тихой семейной жизни. Она получала фантастические гонорары — и покинула кинематограф, посвятив почти всё свое время помощи детям из бедных стран. О ней написаны десятки, если не сотни, книг, а фильмы с ее участием по-прежнему любимы зрителями всего мира. Она оказалась, пожалуй, последней великой актрисой «золотой эпохи» Голливуда — и само имя ее стало символом стиля. Речь, конечно, об Одри Хепберн, родившейся в Брюсселе 4 мая 1929 года. В день 90-й годовщины со дня рождения актрисы «Известия» вспоминают о ее главной роли — той, которую она сыграла в культуре ХХ столетия.
Голодающая аристократка
Жизнь Одри Хепберн вообще не типична для кинозвезды. Ни тебе долгой борьбы за выход из грязи в князи — матушка героини была, хотя и не очень богатой, но всё же аристократкой. Ни тебе откровенных фотосессий или скандальных похождений — вместо этого балетная школа и каждодневные тяжелейшие занятия без всякой мысли появиться на большом экране. Ни тебе чародея-продюсера, вдруг увидевшего талант и превратившего Золушку сперва в старлетку, а потом и в настоящую суперзвезду. «Добрая фея» в жизни Хепберн всё же была — ей выступила знаменитая французская писательница Колетт, увидевшая юную актрису в бродвейской постановке своей «Жижи».
Балериной Одри стать было не суждено — последствия хронического недоедания в годы войны и маленький (метр семьдесят) по балетным стандартам того времени рост поставили крест на карьере танцовщицы. Впрочем, сам факт того, что дочь англичанина (хотя баронесса Элла ван Хеемстра и развелась с ним еще до войны) вообще пережила оккупацию, можно считать небольшим чудом — к тому же несколько родственников матери участвовали в Сопротивлении и погибли в концлагерях. Распространенное мнение, что Одри едва ли не сама занималась диверсионными операциями в тылу нацистов, конечно, не имеют под собой оснований — пионер-герой из нее явно вышел бы никудышный. Но правда то, что ван Хеемстра прятали в своем доме раненого британского парашютиста — одно это, в принципе, могло стать для них «приглашением на казнь».
Парадоксально, но до войны баронесса ван Хеемстра была известна как фашистская симпатизантка — впрочем, многие до 1939 года смотрели на Гитлера и Муссолини просто как на новое поколение смелых национальных лидеров; у кого-то глаза открылись после погромов «Хрустальной ночи», иным же для прозрения понадобилось столкнуться с нацистами в своей стране — как с оккупантами, а не членами правительственных делегаций.
Сама Хепберн, впрочем, не очень любила вспоминать о военном детстве: «Пока у ребенка есть определенный минимум, он совершенно счастлив. Я помню, что нам бывало очень весело. Мы же не сидели на полу и не плакали пять лет подряд. Конечно, вокруг происходили страшные вещи...» — вспоминала она в одном из интервью.
Прекрасная дурнушка
Она появилась на экране всего лишь в 27 фильмах — не так уж много для карьеры длиной в сорок лет, даже с учетом того, что после «Дождись темноты» (1967), принесшего ей последнюю номинацию на «Оскар», Хепберн практически перестала сниматься. Но важнейшими, знаковыми — и для нее самой, и для публики, и для истории кино — стали, пожалуй, три роли, сыгранные ей практически подряд. Анна в «Римских каникулах», Сабрина в одноименном фильме и, конечно, Холли Гоулайтли в «Завтраке у Тиффани». Можно было бы, пожалуй, добавить и Элизу Дулиттл в «Моей прекрасной леди», но всё же мюзикл (даже столь успешный) был не вполне «своей» стихией для Хепберн — танцевала она, конечно, превосходно, но вот петь не умела.
Но, разумеется, прекрасная лондонская цветочница идеально вписывалась в главное амплуа Хепберн — Золушки/принцессы. В этом смысле все три ее главных образа — наследницы престола неназванной страны, дочери шофера, ставшей объектом воздыханий миллионера и нью-йоркской авантюристки, за напускным цинизмом скрывающей ранимую, почти детскую душу, — сливаются в один, многогранный и определивший на годы вперед то, как мы воспринимаем женскую красоту. Потому что залогом успеха и славы Одри Хепберн были не только актерское дарование и личность, но и внешность. Для нас (и наших отцов и даже уже дедов) — исключительная, а вот для зрителей 1950-х — заурядная и даже где-то невзрачная.
Когда-то режиссерам был известен важный секрет: принцесса (а также Золушка) не должна быть слишком красивой с общепринятой точки зрения. Знали они это даже сравнительно недавно; именно поэтому Лею в «Звездных войнах» сыграла обладательница фельдфебельского подбородка Кэрри Фишер, а на роль Вивиан Уорд в «Красотке» взяли длинноносую и большеротую Джулию Робертс, а не роковую диву Шэрон Стоун (хотя, по слухам, ее кандидатура и рассматривалась). Всё дело в том, что ослепительно красивая или слишком сексуальная героиня в детской по сути истории просто неуместна — даже если история рассчитана, как упомянутая «Красотка», на совершенно взрослую аудиторию. При благоприятных обстоятельствах бывшая «серая мышка» может и сама задать новый стандарт красоты, хотя бы и не совсем общепринятый: попробуйте доказать любому фанату саги Лукаса, что принцесса Лея Энакиновна Органа-Соло вовсе даже не симпатичная на лицо — на куски порвут без помощи световых мечей!
Но в случае с Хепберн новые правила были заданы для всех и надолго — если оставить в стороне нынешнюю «бодипозитивную» истерию, то действующий и сейчас. В первой половине 1950-х самыми желанными женщинами считались те, кого именовали «секс-бомбами»: крутобедрые, во всех смыслах грудью дорогу себе прокладывавшие Мэрилин Монро, Джейн Мэнсфилд, Мэйми Ван Дорен. Они были, безусловно, соблазнительны — как воплощение складывавшегося веками прокреативного идеала; коня остановят, детей нарожают. На их фоне Одри смотрелась глазастым заморышем, но вдруг что-то перевернулось в массовом сознании — и глазастый заморыш стал символом сексуальности.
Вдруг оказалось, что останавливать коней и даже заниматься воспроизводством, в духе заветов Толстого (иронично, что Хепберн стала и одной из лучших Наташ Ростовых в истории кино, сыграв в экранизации «Войны и мира» Кинга Видора), от женщины в середине ХХ века уже не требуется. Строго говоря, без несущейся на мотороллере «Веспа», лучащейся счастьем юной героини Одри в «Римских каникулах» молодежная культура 1960-х — стройная, веселая, хулиганская — случилась бы куда позже (если случилась бы вообще).
Неудивительно, что даже в XXI веке Одри вызывает восторг и поклонение: в 2004 году в опросе ведущих fashion-журналистов, фотографов и глав модельных агентств мира Одри Хепберн была признана самой красивой женщиной всех времен, обогнав Анжелину Джоли, принцессу Диану, Грейс Келли, Лив Тайлер и Кейт Бланшетт.
Рука помощи
Впрочем, сама Одри никогда не стремилась в ряды революционеров. «Если есть единственный принцип, в котором Одри Хепберн твердо уверена и которого бесповоротно придерживается, то это, что ее брак, ее муж и ее ребенок занимают место главнее ее карьеры в кино», — сообщал в 1960-м пресс-релиз Paramount. И в этом (хотя в жизни Хепберн, как и любой звезды середины столетия, были разводы и семейные драмы — не столь, однако, шумные и многочисленные, как у Тэйлор или Монро) анонимные пиарщики студии нисколько не соврали — самым парадоксальным образом женщина, героини которой стали образцом для искавших свободы «бэби-бумеров», сама до конца жизни стремилась к тихим, традиционным ценностям. Добру. Любви. Помощи ближнему. Как посол доброй воли ЮНЕСКО она не просто сеяла разумное-доброе-вечное перед камерами репортеров — она сама отправлялась в медвежьи углы мира, чтобы помогать детям «третьего мира».
В 1988 году она в Турции: «Армия дала нам грузовики, торговцы дали нам свои прицепы, и за 10 дней мне удалось сделать прививки всей стране. Ведь неплохо?» В 1989-м она везет продовольствие в охваченный гражданской войной Южный Судан, медикаменты — в Бангладеш.
— Там лежали истощенные дети, по ним ползали мухи — она просто обнимала каждого из них. Я никогда не видел такого; другие смотрели на этих детей с какой-то опаской, она просто хватала каждого в охапку. Они обожали ее, — рассказывал потом фотограф ООН Джон Айзек.
В сентябре 1992 года она отправилась в Сомали: «Это был кошмар. Я видела голод в Эфиопии и в Бангладеш, но такого ужаса я еще не встречала. Я не была готова к такому». По возвращении домой, в Швейцарию, где Хепберн жила уже многие годы, у нее начались боли в животе. Врачи диагностировали терминальную стадию рака — 20 января 1993 года Одри умерла во сне.
Скульптура «Дух Одри» встречает всех входящих в штаб-квартиру ЮНИСЕФ в Нью-Йорке.
— Я надеюсь, что вместо политизации гуманитарной помощи мы когда-нибудь придем к гуманизации политики, — говорила она незадолго до смерти.
Пока этого, увы, так и не произошло.