Казалось, он был всегда — и всегда будет. «Не забывайте, у меня пожизненный контракт с Chanel», — напоминал он на частые слухи об уходе с поста главного дизайнера знаменитого французского дома. Сегодня, 19 февраля, контракт был исполнен до конца — Карл Лагерфельд скончался в Американском госпитале в Париже. «Известия» вспоминают великого немца, заново создавшего французскую моду.
Всего несколько месяцев назад мы отмечали его 85-летие — величественный седовласый гений (назвать его «старцем» просто не поворачивался язык и не поднималась рука, кажется, ни у кого) был, как всегда, бодр и полон планов. И даже отсутствие его на показе новой коллекции Chanel на последней Неделе моды в Париже не вселило каких-то опасений — легкое недомогание, не более. Но время неумолимо и жестоко: великий модельер, странный мечтатель, один из самых неординарных людей культуры ХХ столетия ушел от нас навсегда.
Сам факт того, что главным творцом французской моды более полувека был немец, сын почтенного гамбургского торговца, удивлял многих. Сам Лагерфельд, впрочем, любил уверять, что жизнь ему подарил некий «шведский дворянин» — собственную биографию он кроил с неменьшей смелостью, чем свои революционные творения. Собственно, даже точный год его рождения так и остался неизвестным — то ли 1933-й, то ли 1935-й. Впрочем, еще 10 лет назад сам маэстро положил конец домыслам, прямо заявив в интервью, что его истинный возраст навсегда останется тайной. Такой же, видимо, как и источник его удивительной фантазии — и невероятной даже по немецким меркам трудоспособности.
С фотографий 1950-х на нас глядит улыбающийся парень с простоватым лицом и непослушным коком еще черных волос надо лбом. Таким был Лагерфельд на заре карьеры, начиная работать ассистентом в уважаемых домах Balmain и Jean Patou. Тогда он явно стеснялся и самого своего имени — называл себя в профессиональной среде Ролан Карл. Его первые опыты на парижских подиумах поругивали в конце 1950-х как недостаточно «кутюрные» — глядя сегодня на фото с тех полузабытых показов, можно только искренне недоумевать строгости тогдашних критиков. Его классические коллекции для Chanel и Fendi давно служат учебным пособием для молодых модельеров; обширный же каталог одежды и аксессуаров под собственным именем вне зависимости от года выпуска конкретной вещи смотрится абсолютно вневременным.
Но, наверно, самой удивительной чертой Лагерфельда-человека в контексте современности была его абсолютная смелость. Он не боялся называть вещи своими именами, не боялся прямо говорить всё что думал — без оглядки на искусственные нормативы пресловутой «политкорректности». Вечный новатор и первопроходец во всем, что касалось эстетики, он высмеивал диковинные новации вроде манекенщиц plus size ( «худых моделей называют отвратительными толстухи, сидящие перед телевизорами с пакетами чипсов») или истерические кампании по борьбе с «сексуальным харрасментом» («удивительно, что старлеткам удалось вспомнить о случившемся лишь 20 лет спустя»).
На него, разумеется, обрушивался град обвинений (многие из блюстителей нравов сегодня, возможно, чувствуют себя не вполне удобно) — но что ему было до каких-то скучных упреков. Он существовал в своем мире и в своем пространстве — в котором были Шупетт, его любимая кошка и «соавтор» (он даже сетовал, что жалеет об одном — что не может на ней жениться), любимые модели и, конечно, любимая работа.
Разумеется, он был элитарен — насколько, впрочем, элитарен и любой творец высокой моды. Но Лагерфельду никогда не изменяло чувство юмора («меня следует называть Лейблфельд — я же ходячий лейбл!»), и всегда при нем было довольно редкое в его индустрии желание приобщить к прекрасному — как он его понимал и творил — как можно больше людей. Отсюда и коллаборации с демократичными брендами, отсюда и доступные в принципе почти каждой женщине аксессуары и косметика, отсюда в конечном счете и Шупетт — идеальная дама сердца для престарелого бонвивана, не вызывающая лишней ревности у двуногих поклонников и поклонниц.
Конечно, для большинства его работы всё же оставались недостижимой мечтой в витрине бутика или на страницах глянцевого журнала. Карл Лагерфельд не просто одевал знаменитостей, от Мадонны до членов королевских семей, он творил их образы — но в первую очередь он культивировал собственный. Собранные в «хвост» серебристо-седые волосы, неизменные перчатки на тонких аристократичных руках, темные очки в любое время дня и ночи и роскошные украшения на контрасте со строгим черным галстуком — по степени своей узнаваемости Лагерфельд мог сравниться разве что с Элвисом. Впрочем, Пресли был всего лишь Королем. Лагерфельда называли Кайзером — и за монаршую стать, и за так и не исчезнувший после десятилетий жизни и работы во Франции немецкий акцент. Он, впрочем, не возражал, воспринимая легкую иронию прозвища как неизбежную составляющую успеха.
Он умер, как и подобает истинному императору, — на троне, овеянный ореолом легенд и славой совсем недавних побед. Те, кто претендовал — и будет претендовать — на его лавры, безусловно талантливы, амбициозны и храбры. Но вряд ли кто-то сумеет достойно занять освободившийся престол. Карл Первый останется в истории королевства моды Карлом Единственным — и Несравненным.