Театральное сфумато: работы Юрия Купера вписались в интерьер дворца

Новая выставка художника сосредоточена на эскизах постановок, но не ограничивается ими
Евгений Авраменко
Фото: РИА Новости/Сергей Компанийченко

В петербургском Юсуповском дворце проходит выставка Юрия Купера, одного из самых известных на Западе художников из СССР. В начале 1970-х Купер эмигрировал, добился мирового признания, но последние годы плотно занялся проектами на родине и восстановил российское гражданство. Новая выставка, впрочем, никак не затрагивает тему советского прошлого и перемен, типичную для авторов с подобной биографией. Небольшая экспозиция, демонстративно эстетская, сосредоточена на том, что вне исторических катаклизмов: она называется «Театр Купера».

Архитектор Ингмар Витвицкий, оформивший эту выставку, превратил отведенный под нее Зал Прециоза в «черный кабинет», что уже само по себе театрально. И ведет этот зал к знаменитому домашнему театру Юсуповых, архитектурному чуду. На выставке всё затянуто темной тканью, интерьер скрыт: публика не видит ни камина, ни зеркала, ни просвета на потолке, что так выделяет этот зал среди интерьеров здания. Разве что люстры выразительно прорывают ложный тканевый потолок. Тем не менее глазу очевидно, что за тканью есть воздух, за ней просвечивает убранство дворца, и это визуально раздвигает пространство. Видимо, Витвицкий рассчитывал на эффект дымки, сфумато, столь свойственный Куперу.

Кстати, недавно изданный автобиографический роман Купера так и называется — «Сфумато». Художник объясняет, что дымка, ставшая его фирменным приемом, — родом из детских впечатлений, из коридора в коммуналке, в котором тускло светила лампочка и сквозь пыль все казалось нереальным. Впрочем, из этого прошлого остается лишь световоздушный эффект, интерьеры же Купер любит изображать под стать Залу Прециоза: роскошные, «классически» гармоничные, с оглядкой на античную архитектуру. Достаточно посмотреть на эскизы к опере «Евгений Онегин» или балету «Щелкунчик».

На этой выставке выделяются эскизы к музыкальным спектаклям Александра Сокурова — «Борису Годунову» Мусоргского в Большом театре и неосуществленной «Орестее» Танеева в Михайловском. Купер был и художником сокуровского фильма «Солнце». Сотрудничество двух этих мастеров закономерно: отпечатавшаяся в воздухе связь времен для Сокурова очень важна, он смотрит на мир словно «сквозь тусклое стекло», кадры его порой кажутся ожившими картинами с патиной. Так и у Купера: плотность воздушной среды и сознательные визуальные дефекты — мутность, царапины, как бы окисление поверхности работы — не менее существенны, чем сам предмет изображения. Посыпая поверхность своих картин и эскизов блестками, балансируя на грани китча, он добивается ощущения многослойности.

Впрочем, нельзя сказать, что Купер однообразен и сосредоточен на единственном приеме: в сценографии спектакля «Раба любви» Никиты Михалкова чувствуется инженерная конструктивность и дизайнерская холодность, а эскизы интерьера воронежского Театра драмы имени А.В. Кольцова, стилизованные под рубеж XIX–XX веков, отражают любовь к ретро, тоску по Belle Époque. Но во всех случаях видна художественная амбициозность: Купер делает эскизы в технике шелкографии, тем самым наделяя их обаянием эстетства и опровергая представление, что это нечто функциональное и не вполне самодостаточное.

Помимо эскизов, на выставке представлены и работы, вроде бы к театру отношения не имеющие: монохромные пейзажи, натюрморты, картины с библейскими образами. Но во всех них главное — атмосфера, понятие, театральному человеку прекрасно известное. Столь же театральна и подача: изображения выхвачены в полумраке верхними прожекторами, что создает иллюзию свечения картины и помогает ощутить «светлую печаль» куперовских произведений.