110 лет назад, 23 ноября 1908 года, родился Николай Носов, автор «Незнайки», один из самых значительных русских писателей для детей. Журналист Алексей Королев для «Известий» разбирался, как в XXI веке Носов стал культовым писателем и почему его главная заслуга — не в разоблачении олигархического капитализма.
Химия и жизнь
Писательская судьба — если речь идет о великом или, во всяком случае, о значительном писателе — чаще всего разворачивается по трем сценариям. Есть вариант «Пушкин/Шекспир/Сэлинджер» — полное собрание сочинений обязательно к освоению; даже если какие-то вещи кажутся проходными, то по сравнению с остальной вселенной они всё равно — бриллианты. Есть случай Харпер Ли и Маргарет Митчелл, когда одна-единственная написанная книга обеспечивает автору бессмертие. И есть судьбы вроде Марка Твена, когда при жизни читателям казалось, что каждая вновь выходящая книга — шедевр, но время выбрало только одну, а остальное перевела в разряд литературоведения.
Николай Носов при жизни был очень успешным детским писателем. Добиться этого было делом непростым: в советской подцензурной литературе тридцатых–пятидесятых годов вообще было нетесно, счет профессиональным литераторам шел хорошо если на несколько сотен. В детском же отделении статусных вакансий было и того меньше. За поэзию отвечали Михалков, Чуковский, Маршак и Барто. За прозу — Гайдар, Кассиль и Бианки. Пробивались в этот круг разными путями, никаких отчетливых социальных лифтов не существовало. Носов был провинциал из полуинтеллигентной семьи, окончивший ВГИК и подвизавшийся режиссером учебных кинофильмов (это было его основной работой вплоть до первого настоящего успеха в начале 50-х). Рассказы для «Мурзилки», «Костра» и «Пионерской правды» поначалу были просто хорошим дополнительным заработком. Впрочем, редакторам было сразу понятно, что они имеют дело с отлично подготовленным автором — с неиссякаемой фантазией и большим багажом знаний (Носов с юности увлекался естественными науками, в частности, глубоко знал химию). Другое дело, что на гонорары в детских журналах прожить было невозможно — а Олимп ревниво охраняли Михалков и Кассиль.
Первым делом — пионеры
За вычетом своего магнум опуса (понятно какого), Носова в современной культурной парадигме вроде бы не существует. Для ребенка важно если не впрямую ассоциировать себя с героем книжки, которую он читает, то по крайней мере понимать его мотивации (поэтому антропоморфные животные никогда не выйдут из моды). Истории про Кольку и Мишку, варящих себе кашу, про пионеров, ставших пчеловодами, или про будни и праздники послевоенных четвероклассников Вити Малеева и Кости Шишкина сегодня выглядят (и являются) безнадежно устаревшими и для детей не предназначенными. Что, однако, не мешает прочитавшим их взрослым обратить внимание на то, насколько выделялся на общем фоне (если не считать Кассиля) Носов именно как писатель. Если закрыть глаза на анахроничность, то всё это — живая, не лишенная (взрослого) остроумия и глубины проза с яркими характерами и увлекательными сюжетными поворотами. Детская проза Носова — что важно — подчеркнуто аполитична, его герои не разоблачают вредителей и не борются с фашистами, носовская дидактика осторожна и всегда уместна. Словом, это добротная литература — даже если и заслуженно забытая сегодня.
Мир по Носову
Лет двадцать назад в той среде, которую принято называть культурной, случился некоторый культурный же шок. Кто-то (уже не вполне ясно, кто именно) неизвестно зачем перечел книгу Носова «Незнайка на Луне». Прочитанное так потрясло его — и тех, кому он об этом рассказал в только что родившемся рунете — что в России мгновенно родился совершенно неожиданный культ Носова.
Вернее — одной-единственной его книги. Заключительная часть трилогии о Незнайке была объявлена битком набитой глубинными смыслами, визионерством и вообще — идеальным учебником политической экономии капитализма и заодно манифестом, обличающим капитализм российский, современный. Для тех, кто этот культ не заметил, напомним, в чем, собственно, дело: на Луне судьбы оказавшихся там Незнайки и Пончика складываются по-разному. Пока первый постигает на своей шкуре лунные подворотни и тюрьмы, второй пытается заняться бизнесом и поначалу даже преуспевает. Для того, чтобы объяснить своим юным читателям, что такое «акционерное общество», «биржа», «дивиденды», Носов был вынужден пуститься в пространные юмористические объяснения, которые, конечно, правдивы и убедительны, но грешат одним недостатком. О котором забывают многочисленные поклонники «Незнайки на Луне».
Носов писал антиамериканский сатирический роман. 60-е — время второго открытия Америки советской культурой, время многочисленных книг, написанных советскими журналистами и писателями, отправленными Родиной на два–три месяца в логово зверя с целью рассказать об этом логове своим читателям. Носову при распределении антикапиталистических заданий досталась — согласно специальности — детская сатира. То есть его объяснения механизмов рыночной экономики — не вранье, но к реальности они относятся так же, как носовская Луна — к настоящим США. «Незнайка», тем не менее, — великая трилогия, и, собственно, единственная причина не забывать Николая Носова. У этих книг есть по меньшей мере одна уникальная черта, о которой следует говорить и помнить.
Сейчас писатель, не создающий собственной вымышленной вселенной, — считай, что и не писатель никакой. Неважно, фантаст ты, сатирик или автор для детей и юношества: вымышленный мир у тебя должен быть, и точка. Иногда кажется, что так было всегда, но это не так. Персональные ойкумены — продукт почти исключительно века двадцатого, вошедший в моду (но не начавшийся, конечно) с Азимова и Хайнлайна. В русской литературе в первую очередь известен «Мир Полудня» Стругацких, мир Алиса Селезневой Кира Булычева и, разумеется, Изумрудный город Волкова (всё же к совершенно нам чуждой и чужой Стране Оз он имеет крайне опосредованное отношение). Но первую настоящую персональную вселенную в отечественной словесности создал именно Носов. Читатель, перебираясь из Цветочного города в Зеленый, оттуда в Змеевку и Катигорошкин, потом в Солнечный город и, наконец, на Луну, чувствовал себя в одном и том же мире, неважно, были автомобили из огурцов или из стали, есть ли здесь полицейские и воры или нет. Этот мир внутренне целен и очень логичен, а главное — обладает необходимой для такого рода вещей глубиной: из истории каждого третьего персонажа можно сделать добротный спин-офф — хочешь, «Юность Знайки», хочешь — «Следствие ведет Свистулькин», а хочешь — «Фантастические звери доктора Медуницы и где они обитают».