Исторические детективы — жанр сколь популярный, столь и «уставший» за последние полвека. В самом деле, написать что-то лучше и изящнее «Имени розы» или хотя бы «Перста указующего» —дело нелегкое. Но желающие посоревноваться с Эко и Пирсом не переводятся — литературный критик Константин Мильчин представляет специально для «Известий» книгу недели.
Никлас Натт-о-Даг
1793
М.: РИПОЛ классик, Пальмира, 2018. Перевод со шведского Сергея Штерна
Прогнило что-то в шведском королевстве. Хотя почему только «что-то»? Всё прогнило. Улицы Стокгольма покрыты слоем грязи и помоев, городские пруды воняют испражнениями, полицейские пьяны с утра, ночная стража берет взятки, министры — мерзавец на мерзавце сидит и мерзавцем погоняет, государственная казна пуста, в умах брожение. На главной площади казнят женоубийцу. Они украли курицу, жена хотела сохранить ее на яйца, муж хотел отправить ее в суп, повздорили, погибли и курица, и жена, а теперь умрет и муж. Палач, сам приговоренный к смерти душегуб, мертвецки пьян, голову отрубает лишь с пятого удара. За пальцами покойника охота, они приносят удачу. За кровью тоже. Дикий мир, дикие нравы. Да еще и смута на подходе. «Некий Эдман доносит, что некий Нильссон пел в кабаке в Стренгнесе переведенную на шведский «Марсельезу». Кавалерист, подозреваемый в мужеложстве, якобы сделал комплимент известному смутьяну Юлину: похвалил заколку для галстука».
На этом фоне вряд ли кого-нибудь удивит очередной труп, обнаруженный беспризорниками в одной из городских клоак. Прибежали в избу дети. Второпях зовут отца: Тятя! тятя! наши сети. Притащили мертвеца. Мертвец, правда, немного необычный даже для простых и суровых стокгольмских обычаев конца XVIII столетия. Ни рук, ни ног. «Отрезаны настолько близко к телу, насколько позволили нож и пила. Глаз тоже нет: глазные яблоки вырваны из глазниц. Истощен до предела: ребра выпирают, между ними глубокие провалы. Вздутый гнилостными газами живот не скрывает торчащие острые гребни подвздошных костей. Узкая, почти детская грудь. Единственное, что напоминает о жившем когда-то молодом человеке, — волосы. Роскошные золотые волосы».
Тайну безногого златовласого покойника пытаются раскрыть умирающий от чахотки интеллектуал и однорукий ветеран. Тема различной инвалидности и смерти тут витает в воздухе. Стокгольм романа — это винтажный Готэм без Бэтмена, только гораздо хуже. Один из сыщиков, тот, что умирает, пытается найти в этом мире хоть какую-то красоту. «Красиво, всё равно красиво». Однорукий более реалистичен. «Город-то? Вонючая клоака. Умирающие люди, которые ни о чем так не мечтают, как укоротить друг другу и без того короткую жизнь... но ваша правда — красиво. Особенно на закате. И чем больше воды между тобой и городом, тем он красивее».
Перед взявшимся за исторический детектив автором стоят несколько опасностей. Первая — это написать не триллер, а путеводитель. Это когда автор так хорошо подготовился, так хорошо знает эпоху, что сюжет и даже собственно поиск преступника отступают на второй план перед желанием погрузить читателя в чан исторических подробностей. Вот улица такая-то, узнаешь? Нет? А ведь ты ходишь по ней каждый день на работу. А на месте банка теперь пивная, а на месте пивной теперь банк, а аптека сохранилась. Про преступление и наказание автор вспоминает лишь постольку-поскольку. Другая серьезная опасность — скатиться в учебник истории. Не всякий читатель обязан хорошо знать, как была устроена Швеция (Англия, Марокко, Бирма, даже Россия) в XVIII веке, какой король когда правил и какого короля когда подстрелили, ну так писатель занудливо рассказывает об этом устами своих героев. Третья опасность — скатиться в назидательность. Посмотрите, как отвратительно мы тогда жили: полиция работала из рук вон плохо, улицы были мерзкими, мосты хлипкими, нравы ужасными. С тех пор мы немного исправились.
Так вот, «1793» (ради тех, кто плохо учился в школе, возьмем на себя второй вышеуказанный писательский грех и напомним, что дата не просто так — разгар якобинского террора во Франции, король, королева и еще несколько десятков тысяч аристократов и вовсе лишенных голубой крови, как тогда это называлось, «подозрительных по умеренности», отправлены на гильотину; то еще времечко, короче говоря) грешит всеми этими недостатками. Но вместе они друг друга неожиданно уравновешивают. Конечно, особенно любопытно будет читать эту книгу тем, кто хоть раз бывал в Стокгольме. И радоваться, что пруд, в котором нашли труп, с тех пор зарыли, шлюз переделали, от озера Меларен больше не воняет, а мосты стали гораздо прочнее — а город всё равно узнать можно. Но и без этого роман хорош. Герои медленно, но верно погружаются на городское дно, узнают о тайных организациях и извращенных планах. Пуская в ход то кулаки, то ум. Однорукий неплохо дерется, действуя деревянным протезом, как дубинкой. Сюрпризов по ходу текста будет много. Даже слишком.