На русском языке впервые вышли «Строгие суждения» Владимира Набокова — сборник интервью, писем в редакции и статей, составленный самим писателем. Англоязычный оригинал датируется 1973-м: за четыре года до смерти автор «Защиты Лужина» создал из своей обширной корреспонденции со СМИ «публицистический автопортрет» — ответ тем, кто хочет узнать поближе затворника из Монтре, предпочитавшего ловлю бабочек общению с людьми.
«Я мыслю как гений, пишу как выдающийся автор и говорю как дитя» — так Набоков начинает предисловие, объясняя, почему все интервью он дает только в письменном виде. Вошедшие в книгу многостраничные беседы с представителями газет, радиостанций и журналов — не живой диалог, а ожерелье тщательно отшлифованных литературных «жемчужин», холодный блеск которых — отражение острого ума, но никак не спонтанных эмоций.
Впрочем, ведомый писательской интуицией, Набоков в своих ответах вовсе не грешит сухостью слога. Напротив — развлекает читателя выпадами и обвинениями, восторгами и злой иронией — в общем, демонстрирует полный спектр человеческих реакций, призванных расцветить образ рафинированного сноба оттенками чувств и имитацией искренности. «Мое последнее спасение в борьбе с бессонницей — составление шахматных задач. Недавно две задачи опубликовали, и я радовался, по-моему, больше, чем полвека назад в Санкт-Петербурге, когда появились мои первые стихи».
Наиболее живой отклик у писателя вызывает разговор о бабочках. Исследователь-профессионал (в 1940-х он работал научным сотрудником в гарвардском Музее сравнительной зоологии), Набоков признается: «Занятия энтомологией, которым я с равной страстью предаюсь в поле, библиотеке и лаборатории, мне даже милее, чем литературные». И завершает сборник пятью своими статьями о чешуекрылых. Но в другом интервью всё же отмечает: «Миниатюрные цеплялки бабочек-самцов ничтожны в сравнении с орлиными когтями литературы, разрывающими меня денно и нощно».
Однако если полет бабочек вызывает у него исключительно светлые чувства, то полет фантазии коллег по цеху — преимущественно скепсис. Набоков критикует Достоевского и Гоголя, «Войну и мир» и «Доктора Живаго», американских поэтов и европейских мыслителей… Из последних особенно достается «шарлатану» Фрейду, и здесь, видимо, не обошлось без личных мотивов: можно себе представить, как автора «Лолиты» и «Ады» раздражали фрейдистские трактовки его романов, попытки рецензентов увидеть в сознательных литературных играх — игры подсознания.
Любой намек на обвинение, даже менее обидное, пробуждает у Набокова полемический задор. Что интересно, особенно рьяно он защищает свой англоязычный перевод «Евгения Онегина» Пушкина. Помещенный в разделе «Статьи» текст «Ответ моим критикам» доставляет удовольствие педантичной, не без ехидства, аргументацией: с въедливостью ученого Набоков разбирает и разбивает каждый аргумент, обосновывая использование того или иного слова и подтрунивая над далекими от русских реалий западными литературоведами.
Можно было бы обвинить Набокова в чрезмерном брюзжании, но вот парадокс: автор столь «строгих суждений» предстает перед читателем удивительно гармоничной личностью, жизнь которой — не борьба с ветряными мельницами («Дон Кихот» — еще одна мишень набоковского сарказма), а «свежий хлеб с крестьянским маслом и альпийским медом». Приглашая публику поприсутствовать при своей «трапезе», Набоков, впрочем, постоянно дает понять, что за чужим вниманием не гонится. «Ваше социальное окружение?» — «Утки-хохлатки и чомги у Женевского озера».
Секрет набоковского обаяния — в аристократически сдержанном юморе и мягкой улыбке, которая проглядывает сквозь все ответы, сколь бы серьезными они ни были. «Я часто думаю, что должен существовать специальный типографский знак, обозначающий улыбку, — нечто вроде выгнутой линии, лежащей навзничь скобки; именно этот значок я бы поставил вместо ответа на ваш вопрос» — пророчески пишет Набоков интервьюеру. И оказывается, что «Строгие суждения» — не такие уж и строгие. :)