В Санкт-Петербурге состоялся премьерный показ «Фальстафа» Джузеппе Верди. Спектакль прошел под управлением Валерия Гергиева и собрал многочисленных любителей творчества маэстро, итальянской оперы и форума под поэтичным названием «Звезды белых ночей». В музыкальном отношении постановка удалась. Что касается режиссуры, то она часто противоречила вердиевской драматургии.
«Фальстаф» занимает в наследии Верди особое место. Последняя, 26-я по счету его опера, написанная на сюжет из пьес Шекспира, — это шаг итальянского гения в новую музыкальную эпоху, в XX век. Напрашивается аналогия с поздними работами Тициана, когда титан Возрождения обрел недостижимую для современников свободу письма. Сейчас искусствоведы называют эту манеру «магическим импрессионизмом». Так и поздний Верди — музыкальная ткань со сложным узором, с массой оттенков, полутонов, свободных мазков и мозаичных вкраплений. Этой магии и полноты ощущений на премьере явно не доставало.
В центре оперы весьма неоднозначный персонаж. Сэр Джон Фальстаф — сластолюбец, обжора, пьяница, пройдоха, авантюрист. По мнению одних — это отвратительное животное, другие уважают в нем человека, свободного в своих желаниях и выборе пути к ним. А еще он — легковерный, не чувствующий опасности, наступающий «два раза на одни и те же грабли» — заслуживает жалости и сочувствия. В главной роли на сцену вышел Вадим Кравец, у которого, казалось бы, есть все данные — голос звучит, физические кондиции образу не противоречат. Но роль ему не далась.
В премьерном спектакле были заняты Татьяна Сержан — Алиса, Анна Кикнадзе — Квинкли, Анна Денисова — Наннетта, Екатерина Сергеева — Мэг, Ефим Завальный — Форд, Илья Селиванов — Фентон. Качественный вокал, никаких затруднений в сценическом поведении — и ощущение, что их герои — не живые люди, полные страстей, а манекены, вырезанные из картона. Отсутствие в спектакле рельефных, нешаблонных актерских работ — это упрек, который справедливо адресовать режиссеру.
Итальянец Андреа де Роза два года назад ставил в Мариинском театре «Симона Бокканегру» — тот спектакль получился элегантным и лаконичным. Режиссер не стремится накинуть на действие сеть «новых смыслов» и «сверхсмыслов», он скорее традиционалист, который старается проникнуть в авторскую логику. Но в «Фальстафе» эта логика нелинейная, действие складывается из россыпи эпизодов, на которые стоит смотреть с ироническим прищуром. Опорой режиссеру не могут служить ни эпический размах событий, ни резко проявленные драматические коллизии — и он оснащает мизансцены бытовыми подробностями, второстепенными деталями, частностями, не всегда соотносящимися с музыкальной драматургией.
Некоторые придумки откровенно выпадают из «тела» спектакля. Это, например, безымянные спутницы Фальстафа, полуголые длинноногие девушки, как будто только что с подиума, — с ними толстяк уединяется в нише за занавеской, напоминающей изобретенный японцами «капсульный отель». Сценография и костюмы тоже не могут служить постановщику достойной опорой. Спектакль до обидного лишен стиля. В первую очередь это относится к работе художника по костюмам Алессандро Лаи: эклектично, без отсылок к какому-либо времени, удобно для тех, кто в опере привык различать героев по цвету костюма.
Художник-постановщик Симоне Маннино не стремится привязать действие к конкретной эпохе, его приоритет — использовать технические возможности новой сцены. Задействован поворотный круг, декорации дают возможность выстраивать действие на разных уровнях, но эмоционально они остаются в нейтральной зоне. Исключение — финальная сцена в Виндзорском парке. Здесь впервые появляется импрессионистская магия. Стилизованные листья легендарного дуба плотно упакованы в мобильные конструкции из металлического профиля, огромная объемная луна — надувной бумажный фонарь — освещает сказочный металлический лес неярким желтым светом. На всех участниках лесного маскарада — очки, которые прорезают ночной мрак огнями красных диодов.
Умиротворяющий финал, который завершается знаменитой девятиголосной фугой, сделан так, что не приходится сомневаться: постановщики, наши ироничные современники, попали под обаяние прелестной, почти буколической сцены. Но они делают всё возможное, чтобы их не заподозрили в сентиментальности или вере в существование фей.