Великий поэт Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. Об этом — и о том, что было дальше, — можно прочитать в любой энциклопедии. Поэтому в день рождения Иосифа Александровича портал iz.promo.vg решил разобраться, почему стихи Бродского продолжают жить — и даже обретают новую жизнь в новом тысячелетии. Объяснил причины известный критик и литературовед Константин Мильчин.
Покойный режиссер Эльдар Рязанов рассказывал о противоречивых чувствах, которые охватили его, когда он увидел у кассирши в универмаге томик «Доктора Живаго» Бориса Пастернака. То есть, с одной стороны, конечно, его радовало, что роман Пастернака, долгое время запрещенный цензурой, гонимый, оболганный, объявленный опасным, перестал быть эксклюзивной забавой интеллигенции и пошел в народ. Но, с другой стороны, рассуждал Рязанов, жалко вот прямо так отдавать «нашего» Пастернака.
Так уж исторически сложилось, что в России культура всегда была одним из способов социальной стратификации — разные группы внутри общества объявляли кого-то из авторов «своим» в противовес авторам «других». «Эксклюзивный» против «массового» у первых, «нормальный» против «выпендрежного» у вторых. Со стороны это может показаться глупым или натужным, но в общем-то это нормально: человек так устроен, что ему нужно делить мир на свой и не очень свой, использовать какие-то кодовые имена и названия как пароль. А в советское время при относительном равенстве доходов и ограниченности предложения выбор икон в кинематографе, литературе, музыке, живописи оставался единственным способом для создания таких кодов и паролей.
Только для избранных
В советское время Бродский, чьи стихи распространялись в самиздате и тамиздате, конечно же, никак не мог стать массовым. И, конечно же, он превратился в важный элемент стратификации. Любовь к Бродскому или даже просто знание его стихов было способом переместить самого себя в разряд premium. Это очень много говорило о тебе и позволяло контрагенту с небывалой точностью угадать твой жизненный путь с рождения, включая образование, круг чтения и любимые фильмы.
И эта игра продолжилась в 1990-е и в «нулевые», после исчезновения цензуры и появления вполне легальных изданий Бродского. Можно было вставить строфу во время small talk и проверить «прокачанность» собеседника. Можно было в рамках легкого флирта немного расширить границы дозволенного и процитировать «Красавице платье задрав, видишь то, что искал, а не новые дивные дивы» и по реакции понять, с кем ты разговариваешь. Или круто было взять тему для курсовой на истфаке про битву при Каннах, только чтобы процитировать из стихотворения «На смерть Жукова»: «Блеском маневра о Ганнибале напоминавший средь волжских степей». Все эти не очень-то хитрые игры были возможны тридцать, двадцать, десять лет назад. Но пять лет назад они кончились. Бродский медленно, но верно шел по пути превращения из поэта элитарного в поэта всенародного.
Как шел этот процесс? Через передававшиеся из рук в руки распечатки стихов. Через распевания у костра «Писем римскому другу». По-моему, нет ничего ужаснее, чем пение стихов под гитару, но это так, заметка на полях. С падением цензуры стали выходить книги, Бродского стали читать на своих концертах известные актеры, в 1990-х из поэмы «Представление» сделали что-то вроде телеспектакля или их было даже несколько. Бродский прорвал все возможные барьеры.
Преодоление
Поэт, которого отправили в ссылку за «тунеядство», которого не печатали, которого травили, которого в прямом смысле выгнали из страны, поставив перед дилеммой: эмиграция или «большие проблемы», медленно, но занял должное положение в общефедеральном поэтическом пантеоне. Второе после Пушкина? Или даже первое? Или просто свое? Документальные фильмы о нем показывают в прайм-тайм на главных каналах страны, Бродский стал одним из героев сериала («Таинственная страсть», под псевдонимом, но мы же не дураки) и, по сути, одним из двух главных героев в фильме Алексея Германа «Довлатов». Ему ставят памятники в Москве и Санкт-Петербурге, не на задворках — на видных местах. А в месте ссылки, деревне Норинская в Архангельской области, появился дом-музей, причем открывает его лично губернатор. И когда местные консерваторы начали по привычке тянуть старую песню про «американского гражданина Джозефа», музею которого не место в Поморье, этот выпад все дружно проигнорировали как нелепый, бессмысленный и не заслуживающий внимания.
Стратификация рухнула, любовь к Бродскому и знание его стихов больше ничего не говорят о тебе. Ну разве что то, что ты просто умеешь читать. Строчка «Не выходи из комнаты», размноженная коубами и веселыми картинками, стала мемом; про Бродского принялись сочинять шутки, которых ранее удостаивались только всенародно чтимые рокеры вроде Цоя, — «Бродский не умер, он просто в комнате». Два года назад коллега прислал мне фото граффити из Севастополя, где о Бродском отзывались в столь восторженных эпитетах, что здесь даже не процитируешь — закон и Роскомнадзор не позволяют. Это есть вершина истинной народной любви, особенно для поэта, стихи которого не вдалбливают в голову с ранних классов, который не писал тексты для попсовых песен.
Что для нас всё это значит? Ну, во-первых, извините за пафос, значит то, что настоящий талант и правда всегда пробьется, причем вознесет своего обладателя так далеко, как никто и не подозревал. Преодолеет и цензуру, и дураков, и поморских консерваторов. Дойдет до сердца гражданина как обычного, так и чиновного и найдет там уголок для себя. Ну а во-вторых, прекрасно, что Бродский теперь всенародный, Бродский не разделяет, а объединяет. В моем тексте нет ни слова собственно о поэзии, стихах, стиле и, прости господи, творческом методе Бродского. Это потому, что у каждого на эту тему есть свое мнение. И это прекрасно.