В российский прокат выходит фильм «Форма воды» — один из главных фестивальных хитов. Осенью он получил главный приз Венецианского фестиваля, а в январе автор картины Гильермо дель Торо удостоился премии «Золотой глобус» за лучшую режиссуру. Корреспондент «Известий» встретился с триумфатором и расспросил его о секретах творчества.
— Ваш фильм вышел в США только в ограниченный прокат из-за эротической составляющей. Он шел не во всех кинотеатрах и только вечерними сеансами. Это как-то отразилось на сборах?
— Отразилось, конечно. Причем в положительном смысле — оказалось, что меньшее количество сеансов, но при полных залах гораздо лучше, чем когда сеансов много, но приходит на них всего пять-шесть человек.
— Сюжет о любви красавицы и чудовища, положенный в основу фильма, используется творцами с незапамятных времен. Почему вы все-таки выбрали эту тему?
— Между популярными легендами о красавице и чудовище и моей историей существует огромная разница. Во всех легендах чудовище в конце превращается в человека, которого можно не просто любить, но и жить с ним вместе. В обычном человеческом смысле — вместе завтракать, воспитывать детей, ходить в гости. Мое же чудовище остается чудовищем. Влюбиться в него можно. Но жить вместе с ним на земле среди людей нельзя.
— Монстр у вас не владеет человеческим языком в принципе, а девушка — немая из-за травмы, полученной в детстве. Это была очень смелая идея — сделать главных героев неспособными к членораздельной речи.
— Конечно! В этом для меня заключалось самое важное — показать любовь через мимику, взгляды, касания, а не через банальное «ах, я тебя люблю». Я думаю, мир стал слишком циничен, люди стесняются показывать любовь. Над влюбленными смеются. А на самом деле в мире нет ничего важнее любви.
— В фильме смешано множество тем, мотивов, жанров, стилей, языков. Что из вашего жизненного опыта вы вложили в эту пеструю ткань?
— Практически всё. Этот фильм — автобиография. Такой же автобиографией был и «Лабиринт Фавна», и «Хребет Дьявола». Поэтому эти фильмы и удались, я считаю.
— И все-таки, что конкретно из вашей жизни вошло в «Форму воды»?
— Ну, во-первых, я — эмигрант. Я приехал из Мексики в США уже взрослым человеком. То есть я был, есть и буду чужим. Странным. Как монстр. Во-вторых, я мексиканец. Осознание неизбежности смерти и спокойное принятие ее у нас в крови. Смерть — главная героиня нашей культурной традиции и далеко не всегда отрицательная. Для всех остальных людей смерть — это страшное горе, конец всему. А мы даже не мыслим такими понятиями.
— Вы очень начитанный и образованный человек, хорошо знаете мировую литературу. Поэтому вы не только режиссер своих фильмов, но и сценарист, и художник, и гример, и костюмер?
— Это вряд ли как-то связано со знанием мировой литературы. Просто я прошел кинематографическую школу от и до. Знаю все стили — от документального кино и до мюзикла. Хорошо разбираюсь в технике. А начинал я гримером. Был ассистентом у знаменитого художника по гриму Дика Смита («Таксист», «Экзорцист», «Крестный отец»). Находясь на съемках, всё время наблюдал за работой операторов, осветителей. Отмечал их удачи и ошибки. Думал, что бы я сделал иначе. Потом учился три года на курсах сценаристов. И всё время снимал что-нибудь для других по заказу.
А книги? Ну да, конечно, это важно. Кино — это ведь синтез всех искусств. Но живопись здесь на первом месте. Вот, например, Гоген. У него всё имеет значение — не только содержание, композиция и перспектива. Но и какие кисти использовались, из чего сделаны краски, как накладывался мазок, какое было освещение...
— В вашей фильмографии более сотни работ. Если предположить, что вы начали снимать в 17 лет, а сейчас вам 53, то получается, что вы делали по три фильма каждый год.
— Математика тут не подходит. Некоторые фильмы снимались за неделю. А некоторые — десятилетиями. Готовить «Форму воды» я начал еще в детстве. А непосредственно процесс производства занял три года.
— То есть идею фильма вы придумали еще ребенком?
— Да. В Гвадалахаре, где мы жили, был свой телевизионный канал, по которому постоянно крутили американские фильмы ужасов. В воскресенье с утра моя семья отправлялась в церковь, а после мне разрешалось целый день смотреть фильмы. Так что я знал в лицо всех монстров, когда-либо созданных в Голливуде. И я их всё время рисовал в своих школьных тетрадях, блокнотах — везде. И старался усовершенствовать. Придумывал своих монстров. Подводное чудище из фильма «Тварь из Черной лагуны» мне особенно запало в душу. Думаю, что с тех пор эта идея поселилась во мне и не давала покоя вплоть до 2015 года, когда я наконец решился делать фильм.
— А самый первый свой фильм помните?
— Конечно, помню. Мне помог его сделать отец — речь в нем шла о картофелине, которая решила захватить власть в мире.
— То есть вы тяготели к анимации?
— Нет, анимация, на мой взгляд, скучна. Как ни оживляй рисунки, они всё равно не дадут ощущения живого дышащего тела. Мне нужно, чтобы монстры жили и взаимодействовали с людьми на одной волне. Этого невозможно добиться рисованной анимацией.
— То есть живые актеры плюс спецэффекты?
— Да. Спецэффекты для меня — самое важное и интересное. Я ведь даже когда-то давно, лет 20 назад, создал в Мексике свою студию спецэффектов и там сделал свой первый фильм.
— Можете рассказать, как вы делали монстра для «Формы воды»?
— Вы хотите, чтобы маг раскрыл свои секреты? Нет уж. Могу только сказать, что я его делал не в одиночку. Мне помогали ребята из студии Mr. X в Торонто.
— Сейчас многие американские режиссеры стараются снимать в странах, где предлагаются налоговые поблажки для кинематографистов, в Канаде в том числе. Вы тоже поехали снимать в Торонто, чтобы сэкономить бюджет?
— Нет. Если захочу сэкономить, я всегда могу поехать в Мексику — люди там очень бедные, работают за гроши, я бы им хоть помог заработать на кусок хлеба. Здесь же дело было в другом. Деннис (создатель студии Mr. X программист Деннис Берарди. — «Известия») уверен, что работа со спецэффектами ему удается на 100% только тогда, когда он с самого начала участвует в съемках. Поэтому он говорит режиссерам: «Хотите, чтобы я вам помог делать пост-продакшн, — приезжайте и снимайте с самого начала здесь, в Торонто, на моих глазах». И он прав. Поэтому мы и поехали в Торонто.
Это, кстати, он придумал нашему монстру имя Чарли. Он вообще считает Чарли своим детищем. Но на самом деле в Чарли не так уж много компьютера. Он живой. Единственное, что мы никак не могли осуществить без компьютера, — это заставить жабры на его груди двигаться при дыхании. Актер в костюме (исполнитель роли монстра Даг Джонс. — «Известия») физически не мог этого сделать. Так что мы провели в Торонто три года. Теперь у меня там тоже дом.
— Но вы по-прежнему живете в основном в Лос-Анджелесе? Говорят, ваш дом — настоящий музей монстров. В прошлом году Музей современного искусства Лос-Анджелеса (LACMA) даже организовывал туда экскурсии.
— Да, я дал им такое разрешение, потому что я всё равно был тогда в Торонто. Но теперь я решил больше не пускать сюда посетителей. Я здесь прячусь — я монстр, и мне полагается моя собственная пещера. Мне здесь хорошо, я здесь думаю, рисую, читаю, пишу. Это был первый дом, который я купил в Лос-Анджелесе 15 лет назад. Он был дешевым. В этом районе проживают в основном иммигранты. Здесь редко услышишь английскую речь — все говорят по-испански. Когда семья разрослась и я стал зарабатывать больше, то купил соседний дом и соединил их в одно владение. А затем, когда я стал зарабатывать очень много, все стали убеждать меня, что это непрестижно оставаться в таком районе.
Я не мыслю такими категориями. Я остаюсь мексиканцем и люблю своих соплеменников. Но жена считала, что нашим дочерям не следует ходить в районную школу. Короче, мне пришлось перевезти семью в хороший дом в хорошем районе с хорошей школой. Но поскольку я все-таки был уже не бедный человек, то решил не продавать старый дом. Соответственно не было никакой необходимости разбирать и выбрасывать старые вещи. Поэтому всё, что я когда-либо делал в жизни, спокойно хранится здесь.
Тысячи дисков и кассет с фильмами, которые я смотрел или снимал. Все компьютерные игры, все комиксы. Наверное, тысяч 10–12. Не считал точно. Сотни книг по истории живописи — я постоянно их перечитываю и рассматриваю репродукции картин. И все мои детские тетради с рисунками монстров, которые мама хранила эти годы у себя, она тоже привезла сюда. Ну и поскольку места было всё еще достаточно, я не выбрасывал макеты и костюмы всех моих монстров со съемочных площадок, а тоже свозил их сюда. Фавн, Чарли, все привидения, призраки, куклы — они живут здесь со мной. Они выглядят страшновато. Но в душе это несчастные, страдающие, одинокие и добрые существа.
— Не такие уж добрые. Призрак в «Маме» уводит с собой в небытие младшую сестренку. Фавн допустил смерть невинной девочки Офелии. Да и герой «Формы воды» тоже не совсем плюшевый медвежонок.
— Люди убивают подло. Чудища — нет. Когда убивают люди — это зло. Они и есть настоящие монстры, палачи и убийцы. А когда убивают чудища — они всё равно остаются добрыми. За смертью следует вечность. И между белым днем и темной ночью, между бытием и небытием существует еще великое множество прекрасных и загадочных состояний.
— У вас три компании. Одна из них — Cha Cha Cha Films — создана вами вместе с Альфонсо Куароном и Алехандро Гонсалесом Иньярриту — такими же, как и вы, успешными мексиканскими режиссерами. Вас так и называют: три друга. Как вы встретились?
— С Куароном мы познакомились лет 30 назад, когда работали вместе на сериале в Мексике. А с Иньярриту — не помню.
— Иньярриту рассказывал, что однажды вы позвонили в дверь его дома в шесть часов утра, пошли прямиком к его холодильнику, съели всё, что там было, легли спать в его гостиной и проспали три дня. С тех пор вы с ним друзья.
— О, да-да. Только я не просто спал эти три дня, а еще помог ему сделать фильм. Он тогда был большим боссом на мексиканском телевидении. И думал, что он самый великий. Никто не самый великий. Идея в том, чтобы понять, в чем именно ты большой мастер, и помогать научиться другим. Я помог разным людям — сделал дюжину фильмов, ничего не требуя взамен. Я обучил многих начинающих режиссеров. Так что теперь все эти люди мои должники.
— На будущее у вас запланировано 19 фильмов. Это же огромная работа.
— Запланировано — еще не значит осуществится. Я не начинаю делать фильм, пока не почувствую, что готов за него умереть. Я просто жду, когда это чувство во мне проснется. Это — любовь. Я должен дать фильму свою ДНК. Наша этническая и культурная ДНК имеет ценность. Если ты мексиканец — будь им. Если ты русский — будь им тоже.
— Кстати, о русских. На роли советских разведчиков в «Форме воды» вы взяли американских актеров. Почему не русских?
— А что общего между советскими разведчиками 1962 года, которые участвуют в фильме, и современными русскими актерами?
— Ничего, кроме языка.
— Вот и я так подумал. Внешне американский актер от русского ничем не отличается. А язык всё равно в каждой стране будет дублироваться прокатчиками. Не думаю, что фильм потерял что-то из-за того, что советских разведчиков играют американские актеры. А вот русский фольклор для меня имел очень большое значение. Поэтому я пригласил русских актеров на роли музыкантов (Евгений Акимов, Сергей Никонов, Алексей Панкратов. — «Известия»). Песня «Очи черные» — это сокровище, где, собственно, и прячется ваша русская ДНК.