На смерть Леонида Броневого откликнулись многие его коллеги и деятели культуры. «Известия» собрали отзывы и воспоминания о выдающемся артисте.
Карен Шахназаров, режиссер, народный артист России, генеральный директор киностудии «Мосфильм»
Смерть Леонида Броневого — крайне печальная и неожиданная новость. Хотя понятно, что Леонид Сергеевич был в возрасте, но казалось, что он бесконечен. Это огромная потеря для всех нас. Он был необыкновенно своеобразным актером. Образы, которые он создавал в кино и театре, никто не сможет скопировать, они принадлежат ему, и в этом — мера его огромного таланта и художественной личности.
Я приношу свои искренние соболезнования Театру на Малой Бронной, с которым он был связан многие годы, сыграл там свои главные роли. И, конечно, его близким, да и нам всем — зрителям, потому что мы потеряли большого мастера. Он обладал редким и ценным для большого искусства качеством — почти незаметной, но всегда присутствующей легкой иронией, которая проявлялась во всем, что он делал. В любой самой серьезной роли отметилась эта печать его характера — человека с замечательным чувством юмора, и это создавало необыкновенное своеобразие тех ролей, которые он исполнял.
Он выделялся своей непохожестью. Только Броневой так мог. Большинство его ролей в кино были небольшими, но это не имеет значения. Как говорил Станиславский, нет маленьких ролей, есть маленькие актеры. Броневой же был большим актером, и немногочисленность главных ролей не умаляет его вклад в киноискусство, не говоря уже о театре, которому он отдал такую большую часть своей жизни.
Владимир Толстой, советник президента РФ по вопросам культуры
Леонид Броневой был очень ярким, самобытным актером. Нельзя не признать, что он ни на кого не похож. И он прошел огромный творческий путь. Вся страна его помнит и любит еще со времен «Семнадцати мгновений весны», хотя, конечно, Мюллер — далеко не единственная его выдающаяся роль.
Его театральные и киноработы уникальны. И смерть такого артиста — большая утрата для всей российской культуры. Несмотря на то что мы знали о его тяжелой болезни, да и возраст все-таки серьезный, такие известия всегда шокируют и опечаливают.
Александр Панкратов-Черный, актер, народный артист России
Это, конечно, колоссальная потеря. Уходит эпоха великих мастеров. Очень жаль, что Леонид Сергеевич не преподавал. Ему было чему научить молодых актеров, что-то им насоветовать. Это был потрясающий артист, я бы даже сказал великий. Он очень высоко ценил свою профессию, очень дорожил ею, безмерно уважал зрителей. К зрителю он всегда выходил в костюме и бабочке и осуждал всех артистов, которые «хипповали», считали нормальным появляться на сцене в джинсах. Он говорил, что это неуважение к сцене, неуважение к зрителю. Мне повезло, я несколько раз выступал с ним на концертах. Если я знал, что там будет Броневой, то всегда одевался парадно — галстук, пиджак. Потому что знал — он это воспримет положительно.
У него было невероятное чувство юмора. Иногда было непонятно, то ли он шутит, то ли говорит серьезно. Однажды, еще в советские времена, мы как-то с ним встретились. «Леонид Сергеевич, мне тут рассказали свежий анекдот, очень смешной, послушайте», — говорю я, он мрачно так смотрит и на полном серьезе, в своей манере, отвечает: «Вы что думаете, Александр, наступило время смеяться?»
К работе Леонид Сергеевич всегда относился очень ответственно, скрупулезно подходил к каждой роли — что в театре, что в кино. Уже на первую репетицию он приходил, зная весь текст своей роли. Дотошен был невероятно. Многие режиссеры, можно сказать, стонали от его вопросов. Он спрашивал, уточнял буквально каждую мелочь: «Это так? А это так? А если так, то почему?» Если ему не отвечали, он разводил руками и серьезно говорил: «Вы, пожалуйста, подумайте — мне это необходимо знать».
При этом «своим» режиссерам он доверял. Очень уважал Татьяну Михайловну Лиознову. Всегда говорил про нее: «Это она сделала из меня киноартиста». Очень уважал Анатолия Васильевича Эфроса. Когда тот ушел из Театра на Малой Бронной, вскоре ушел за ним и Броневой — к Марку Анатольевичу Захарову в театр «Ленком». Ушел, потому что считал, что без Эфроса работать там не с кем.
Он был яркой индивидуальностью, одиночкой — в искусстве и в жизни. Всегда держался особняком. Был человеком замкнутым, не любил актерские тусовки, старался никогда не распространяться о себе или о своей семье. Если, например, начинался в актерской среде какой-то пустой треп о политике, о секретарях ЦК, он тихо-тихо уходил, чтобы не принимать участия в этой болтовне. Я неоднократно наблюдал его в обществе. Помню, снимали «Небеса обетованные» Эльдара Александровича Рязанова. Кадр сделали, артисты кучкуются, начинают травить анекдоты. А он сам по себе. Сядет где-то в сторонке и думает о чем-то своем. Я его называл про себя «человеком-загадкой».