В свои 86 лет выдающийся российский пианист и музыкальный педагог Дмитрий Башкиров находится в постоянном движении. День рождения он отметил в Москве, где дал мастер-классы на музыкальном фестивале ArsLonga. Затем отправился в Новосибирск и Мадрид заниматься со студентами, а в скором времени возглавит жюри на международных конкурсах в Вене и Брюсселе. С музыкантом встретился корреспондент «Известий».
— Вы заведуете кафедрой в Высшей школе музыки королевы Софии в Мадриде. Как студенты смотрят на то, что вы большую часть времени проводите в перелетах?
— У меня прекрасные ассистенты. Они меня замещают, когда я в отъезде. Лет 15 назад у нас была «золотая эра». С 2001 по 2006 год у меня учились как минимум 10 человек, которые играют по всему миру на лучших концертных площадках. Сегодня такого сильного музыкантского состава нет. Есть отдельные фигуры, но явления, плеяды — нет.
— Смена поколений задерживается?
— Компьютеризация сыграла свою роль. Сейчас публика в восторге от техники пианистов, а музыки во всем этом — кот наплакал. Есть опасность, что под музыкальным совершенством молодежь подразумевает более ловкую игру на рояле. Но надо понимать, что еще полвека назад таких техничных музыкантов были единицы, а сейчас тысячи. При этом по-настоящему музыкальных студентов — по пальцам сосчитать можно. Виртуозности стало больше, а вот музыкальности — я бы не сказал. Зато какие удивительные дети растут! На мастер-классах они моментально схватывают то, что я им хочу сказать, даже подробно объяснять не надо. Ведь далеко не каждый взрослый музыкант понимает, когда ему объясняешь…
— А откуда пошла эта мода на «технику»?
— Можно сказать, что нынешнее увлечение техническим развитием пианистов началось с Японии. Потом перешло в Китай и Южную Корею. У народов Юго-Восточной Азии какая-то генетическая подвижность пальцев. Но сейчас и европейцы с американцами начали играть тоже невероятно технично. И опять — это достигается в ущерб интересным поискам новых решений, звука, разнообразным интерпретациям. Хотя в Южной Корее упор на техническую составляющую начинает отходить на второй план. Они уже берут пример с традиционной европейской школы и уделяют много внимания красивому звучанию.
— То есть это увлечение проходит и стоит ожидать нового подъема?
— Всё развивается циклами. В начале прошлого века писатели, музыканты, композиторы, художники были гораздо сильнее, чем сегодня. Сейчас — спад. Может быть, всё вернется, а может, и нет: в мире всё меняется настолько неожиданно, так близко подходит к критическим ситуациям в самых важных сферах, в том числе и в политике с экономикой, что нестабильность коснулась каждого. При советской власти были очень сложные периоды политической напряженности, но музыкальное искусство процветало.
— И вы, являясь тогда невыездным, неплохо себя чувствовали?
— Абсолютно нормально. У меня это не вызывало никакого сожаления, желания уйти в диссиденты. Я обожал играть в СССР. Не дали народного артиста — и ладно... Я процветал: публика чудесная, работа есть. Не отказывался ни от каких предложений. Играл и в больших залах, и в помещении Общества слепых, например. Я прекрасно себя чувствовал. В СССР была чуткая, думающая публика, потрясающие оркестры в республиках и областях. Я ездил по стране, преподавал.
Когда меня выпустили за границу, одна из первых поездок была в Париж, и по возвращении у меня начали спрашивать: «Правда, что парижская публика не сравнится с нашей — намного тоньше по восприятию?». Я ответил: «Париж не сравнится, потому что публика в моем любимом Свердловске гораздо более понимающая и гораздо лучше ощущающая музыку, чем в Париже». И это была абсолютная правда.
— Советская реальность сильно влияла на творчество?
— Реальность накладывает свой отпечаток. Например, сейчас у нас в России очень много талантливых и порядочных представителей музыкальной элиты. Но тогда было больше незаурядных личностей…
— Вы слышали игру множества выдающихся музыкантов. На чей концерт, если бы была возможность вернуться в прошлое, вы пошли бы сейчас?
— Я старался слушать всех выдающихся исполнителей. Но Софроницкий! Я обожал его. Да, он неровно играл. Но его удачные концерты просто уносили меня на другую планету.
— А на чей концерт сегодня вы бы пошли не раздумывая?
— Я бы пошел на Григория Соколова. Еще как лирик мне нравится Даниил Трифонов. На Евгения Кисина пошел бы. Но я не сужу о музыкантах по сумме впечатлений. Для меня достаточно, чтобы человек сыграл что-то одно выдающееся. И у самых великих был неудачный опыт. Ведь когда всё ровно, всё хорошо, результат не очень впечатляет.
А с Гришей Соколовым мы познакомились в 1964 году, когда выступали в Финляндии. Репетировали перед концертом в соседних комнатах, и тут я слышу робкий стук в дверь. Открываю — стоит он, 14-летний, и говорит: «Я не знаю, как мне быть. Подскажите. Не понимаю, что делать?» «А что случилось такое?» — спрашиваю. «Происходит что-то странное — у меня всё получается». Ну как тут не рассмеешься...
— Вы учились и работали с выдающимися музыкантами. Чем они отличаются от тех, кто сегодня на пике популярности?
— Мне кажется, что все-таки во времена моей молодости музыкантов, совмещающих виртуозность и музыкальность, было больше. Это касается и педагогов. Отчасти. Когда я приехал из Тбилиси в Московскую консерваторию в 1950 году, здесь была плеяда выдающихся преподавателей: Игумнов, Гольденвейзер, Файнберг, Нейгауз, Гилельс, Флиер, Зак, Оборин. У меня много званий и регалий, но причастность к Московской консерватории — это напоминание, что я застал великую эпоху. Мне повезло с педагогами, каждый из них дал мне такую закваску, без которой бы я не добился того, что имею.
— За 30 лет поcтоянных перелетов у вас не возникало желания остановиться, отдохнуть, начать жить спокойно, никуда не спеша?
— Если я сейчас остановлюсь, то меня хватит не дольше, чем на год... Сейчас самое важное и лучшее, что я могу, занимаясь своим любимым делом, — помогать молодежи. Выступать я не могу, потому что руки уже не те. Конечно, для студентов что-то играю... Но раз я отошел от концертной деятельности, то надо преподавать. Благодаря работе я ощущаю себя на 55 лет.
Перелеты, уроки, мастер-классы, общение с коллегами и студентами — это всё меня заряжает энергией только потому, что я продолжаю заниматься музыкой. Музыка — единственный вид искусства, который способен отобразить всё: от мироздания до вкусовых ощущений. И несмотря на то что до совершенства в музыке добраться невозможно, надо стараться приблизиться хотя бы на несколько шагов.