Большой театр представил премьеру оперы «Альцина» Георга Фридриха Генделя. История о том, как жестоко поплатились за свои заблуждения две циничные и расчетливые женщины, — копродукция ГАБТа и оперного фестиваля в Экс-ан-Провансе (Франция). Таким образом главный театр страны продемонстрировал свою приверженность мировым музыкальным ценностям. На этот жест наши зрители отреагировали переаншлагами и заинтересованными обсуждениями спектакля в соцсетях.
Премьера «Альцины» в постановке Кэти Митчелл состоялась во Франции летом 2015 года. Спектакль, показанный два года спустя в Москве, стал его точной режиссерской и сценографической копией. На сцене — двухъярусная конструкция в разрезе (сценограф Хлоя Лэмфорд). Наверху — нечто вроде галереи, в витринах — чучела как узнаваемых, так и неведомых нам экзотических животных. Если у Генделя колдуньи Альцина и Моргана превращали наскучивших мужчин в камни и растения, то у Кэти Митчелл сестры занимаются таксидермией. Для «обработки» несчастных любовников имеется специальный аппарат, действие которого демонстрируется ближе к финалу.
В нижней части конструкции располагается роскошный будуар а-ля рококо. Слева и справа от него — скромные помещения с аскетичным убранством. Собственно, с ними и связана исключительно изящная и поучительная режиссерская концепция о скоротечности жизни и тщетности удовольствий. Стоит красавицам-сестрам, вкушающим прелести бытия в будуаре, перейти в комнаты по соседству, как они превращаются в немолодых и раздраженных дам…
В работе Кэти Митчелл есть только один недостаток: она не склонна доверять музыке, полагая, что артист, концентрирующийся на пении, выглядит скучно. Потому, видимо, и предлагает своим персонажам совместить рулады и фиоритуры с разнообразными действиями — от раздеваний-одеваний до эротических игр. Результатом становится раздвоение или даже растроение зрительского восприятия. Слуху предлагается приятное звучание. Глаз констатирует не соответствующие этой «приятности» действия. Разум призывает на помощь певцам специалиста по сценическому движению. Хотя — да простят меня Хизер Энгебретсон (Альцина) и Дэвид Хансен (Руджеро) — при отсутствии того, что в Голливуде именуется sex appeal, ни один специалист не усовершенствует их любовные высказывания.
Впрочем, для меломанов барочная опера всегда остается садом наслаждений. И постановка Большого театра сулит им немало радостей. Тот же Хансен сполна демонстрирует красоты своего контртенора в сложнейшей Verdi prati, selve amene («Зеленые луга, прелестные леса»), а его партнерша достигает трагедийных высот в монологе оскорбленной женщины Ah! Mio cor! Schernito sei!(«Ах! Мое сердце! Ты поругано!»). С прекрасным напором поет «боевую» E gelosia («Ревность, сила любви») Катарина Брадич (Брадаманта). Дирижер Андреа Маркон не пытается воссоздать звучание старинного оркестра, но подчеркивает его колоритные штрихи.
Слушать опытных исполнителей в моменты их артистических триумфов — одно удовольствие. Но подлинным открытием московского спектакля следует назвать Анну Аглатову (Моргана), ранее в генделевском репертуаре не выходившую. Торжеством солистки Большого театра становится не только знаменитая ария Tornami a vagheggiar («Вернись обольстить меня»), но и вся партия капризной волшебницы, отмеченная изяществом фразировки и точностью интонации.
Рождение новой звезды — всегда событие. Тем более радостно, что произошло оно на поле, русскими певцами еще не завоеванном. Следующий блок «Альцины» — в марте. У любителей оперы есть шанс убедиться в необратимости этой победы.